Лали. Судьбоносная (СИ) - "De Ojos Verdes" - Страница 14

— Сказал мне мой жених, который по сей день спит со своей девушкой!.. Девушкой! Какой абсурд! И кто из нас более явно дает понять, как относится к будущему браку?..

Хотелось, чтобы прозвучало не так горько, но она была подавлена.

— Послушай, не вмешивай сюда Аэлиту, ей и так тяжело.

Лали расхохоталась, глядя на него.

— Неужели? Ее жених тоже плевал на приличия, везде ретируясь со своей любовницей при живой невесте, за спиной которой отчетливо слышны сплетни?

— Не строй из себя невинную овечку, я прекрасно знаю, что ты пустила идиотские слухи, так что, обвиняй только себя! Могло бы быть иначе, если бы ты проявила желание пойти мне навстречу.

Лали задохнулась от возмущения, встряхнув головой.

— Я пошла тебе навстречу?! Ты опять решил перекинуть все на меня?! Если хочешь знать, ты заинтересован в отмене свадьбы больше меня! И именно по той причине, что твоя Аэлита очень уязвлена!

Ваграм очень странно посмотрел на неё, его брови слегка нахмурились, а глаза сузились, будто проникая в душу.

— Ты, что, дурочка, Лали? Ты еще веришь в то, что свадьбу можно отменить?

Это был удар под дых. Уродливая правда. И все глупые попытки, вся эта решительность расстроить планы их родителей — жалкий, просто ничтожный детский порыв. Невыносимая горечь от осознания своей никчемности разливалась по венам, еще больше отравляя душу. Финита ля комедия, деточка.

— Ты не думала, каким будет наш брак? — вдруг спросил Ваграм.

И ей так хотелось его ударить. Он сидит перед ней весь такой хозяин жизни, который точно не собирается менять ничего в своем укладе, всего лишь получая соответствующее приложение в виде домашней жены. А она должна думать, каким будет их брак?

Стоило ей заговорить, как его лицо стало вытягиваться в неподдельном изумлении:

— Как у всех цивилизованных людей. На публике мы будем фальшиво улыбаться, держаться за руки, делать вид, что жизнь создала нас друг для друга. Когда занавес будет опущен, обязательно будем отстраняться, наслаждаясь сквозящей между нами ненавистью. Через какое-то время я рожу ребенка. Если это будет мальчик, то на нем и остановимся. Если девочка, придется постараться ещё. Поскольку тебе нужен наследник, если второй плод тоже окажется девочкой, сделаю аборт. И так до тех пор, пока рожу мальчика. Естественно, адюльтер, вынужденный секс и редкие совместные завтраки и ужины.

Произнесенные с непринужденной легкостью «аборт» и «адюльтер» явно лишили Ваграма дара речи, а Лали спокойно ждала его реакции. Самой было мерзко от всего, что сказала, но эту боль внутри хотелось выместить именно на нем.

— Позволь, я внесу некоторые корректировки в твоё «меню», моя радость, — начал он тоном, по своей минусовой температуре способной соперничать с погодой в Арктике, — ты начиталась или насмотрелась дешевых сценариев. Так вот, — он миллиметр за миллиметром приближал к ней свое лицо, — я помещу тебя в психиатрическое отделение ближайшего дешевого государственного учреждения, если узнаю, что ты действительно решилась избавиться от моего ребенка — хоть от пятого, хоть от десятого. И с удовольствием — нет, маниакальной изощренностью — переломаю тебе ноги и другие части тела при малейшей попытке изменить мне.

Последние слова он уже практически продышал ей в губы с холодной яростью, которой горели и глаза самой Лали.

— Лицемер, — оттолкнула она его от себя, вскочив на ноги, чтобы быть подальше, — ты считаешь, после тебя у меня будет желание спать с кем-то еще? Изучать глубины этого поприща? Адюльтер — это по твоей части!

Он ринулся к ней, схватив за локти и рывком притягивая к себе. Ваграм был в полном бешенстве, но Лали старалась не показать, что ее это пугает, поэтому она стойко выдержала его взгляд, вздернув подбородок в попытке хоть как-то себя защитить.

— То есть, ты для себя уже все решила? Думаешь, так хорошо меня знаешь? И я тебе настолько омерзителен? — леденящий кровь тон.

— Более чем.

Ответ разозлил его еще больше. На шее пульсировала жилка, которую Лали краем глаза заметила, немного отвлекшись.

— Лали, а ведь мы никогда не проверяли правдивость твоих слов.

В этом заявлении была звенящая опасность, заставившая девушку настороженно вглядеться в его лицо.

В следующее мгновение Ваграм резко припал к ее рту, отчего Лали будто получила пощечину. Это применение грубой силы так унизило девушку, что она на миг растерялась. Но потом взяла себя в руки и как можно сильнее сжала губы, чтобы у него не было к ним доступа. Ей было больно, она даже почувствовала вкус собственной крови во рту, но не позволила себе расслабиться вплоть до того момента, как он разъяренно отстранился от неё.

— Маленькая фригидная стерва.

И она рассмеялась ему прямо в лицо.

Уязвляя его самолюбие еще больше, Лали глаза в глаза произнесла:

— Ваграм, фригидность — это неспособность. Ты слишком самоуверен. У меня к тебе — нежелание.

И резко вырвалась из его рук.

Да, так унижать мужчину категорически запрещено, учитывая, какая темпераментная кровь течет в его жилах. Но ведь и она человек со своими чувствами, которые пытаются растоптать.

Очень медленно Ваграм опустил свои руки и как-то отрешенно посмотрел в сторону. Злость куда-то улетучилась, а к нему вернулась аура властности, подавляющая все вокруг.

— Что же, тем хуже для тебя, моя Лали, — произнес он, растягивая слова и впиваясь в нее своими прожигающими насквозь глазами, — потому что, когда мы поженимся — начиная с первой брачной ночи — ты это нежелание будешь вынуждена заткнуть куда подальше.

— Прекрати называть меня «моя Лали»! — зловеще прошептала девушка.

— Я всего лишь хочу напомнить, что ты была, есть и будешь моей по праву рождения. Смирись.

Ваграм подошел к двери, но в последнее мгновение вдруг передумал и повернулся к ней:

— Меня радует, что ты отвергаешь теорию с фригидностью, это значит, что с другими у тебя получалось. Я рад, что до свадьбы со мной ты все же получила хоть какое-то удовольствие.

— Я тоже рада, — не стала опровергать его оскорбительное предположение Лали.

Дверь захлопнулась. Вот и все. Вот и поговорили.

Впервые за очень долгие годы, а, может, и за всю сознательную жизнь, хрупкая, но бесконечно гордая, самоутвердившаяся девушка медленно осела на пол и зажала рот руками, чтобы вырывающиеся из горла вопли никто не услышал. Тело колотило, выворачивало, разрывало от потока рыданий. Убегая от этого события так отчаянно, она не могла себе представить, что принятие будет настолько болезненным. Все откладывала в долгий ящик, не хотела думать, искала оправдания, надеялась на иной исход. Глупая, глупая, глупая! Теперь смотри в глаза этой реальности и окончательно прими все, как есть.

Итак, Лали, тебе очень, очень больно, потому что в глубине души ты надеялась хотя бы на уважение, если не на что-то большее… А теперь тебе светит исключительно холодность, граничащая с ненавистью.

Дверь тихонько отворилась, в комнату вошла Ивета с ребенком на руках, что-то тихо ему нашептывающая. Интересно, сколько времени Лали просидела на полу в приступе жалости к себе?

Сестра мгновенно застыла, заметив ее, и девушка отвернулась, пытаясь отстраниться.

— А я думаю, почему Ваграм так неожиданно ушел. Вы поссорились…

Жаль, что нельзя излить душу родному человеку. Не хочется впутывать ее во все это, да и не сможет она хранить в секрете, обязательно расскажет маме… А уж этого Лали хотелось меньше всего.

— Прости, не могу опуститься с ним на колени, иначе обязательно обняла бы тебя, — виновато сказала Ивета.

— Перестань.

Лали встала, направившись в маленькую туалетную комнату, где смыла с себя остатки косметики и высушила лицо.

— Не говори никому, ладно? Если что, я ушла с Ваграмом.

Девушка поцеловала сестру и племянника, затем попыталась уйти незамеченной.

На улице вызвала такси, немного продрогнув.

Хотелось раствориться, расплавиться, растечься, чтобы уже не собрать кусочки воедино. Просто отдаться течению, наплевать на все и попытаться жить.