Командор Советского Союза (СИ) - Земляной Андрей Борисович - Страница 36

Александру наперебой рассказывали какой он гениальный учёный, умелый организатор производства и друг всех физкультурников. Но может быть на двадцатипятилетнего парня всё это как-то влияло, но не на человека живущего третью жизнь, и прекрасно помнящего первые две. Поэтому на лесть он реагировал с умеренным отвращением, объясняя собеседнику, что подобное поведение никак не пристало советскому человеку. А тех, кто упорствовал, просто переставал замечать, словно они превращались в бесплотного призрака, и даже не подавал руки при встрече. И вот это было временами посильнее чем даже выговор по партийной линии. Выговор, что? Его снимут через год, а вот такой демарш со стороны столь значимого человека как министр СССР, да ещё и члена группы «Старых большевиков», мог обойтись и обходился очень болезненными последствиями. Так что после нескольких таких случаев, штатные лизоблюды успокоились и принялись искать более покладистых, и падких на лесть. Хотя попытки задурить и запудрить голову предпринимались регулярно. Но если с московской публикой всё было ясно, и их корыстные устремления читались Мечниковым в каждом жесте, то встречи с коллективами бывало нарушали спокойствие надолго, потому что какая-то истовая, и где-то даже фанатичная любовь некоторых девушек, порой вызывала желание немедленно залечь словно под обстрелом и вызвать артиллерийскую поддержку.

Помогало лишь умение «держать лицо» и выдержка, потому что из всех видов душевных расстройств Мечников более всего боялся именно фанатичной любви, равно как и фанатичной ненависти, полагая что ум должен присутствовать в любых чувствах.

От большей части проблем его спасал секретариат, который с некоторых пор стал не только отвечать на горы писем и телеграмм, но и определять регламент встреч, полностью исключая из него всякие хлеб-соль букеты и упаси боже величальные чаши, до чего додумались казаки Ставрополья. Тогда вопрос удалось решить ещё пока самолёт был в воздухе, но с тех пор все встречи контролировались Викторией Семёновной лично, а когда женщина, по категорическому приказу Мечникова легла в клинику на омоложение, то и её заместителем Натальей Субботиной, которая несмотря на то, что работала в секретариате у Александра, всё также числилась на ставке в Госконтроле, и кобуру с Макаровым не снимала даже в кабинете.

Вообще, такой серьёзный штат секретарей как у Мечникова – шесть человек, был явлением нехарактерным для министра и тем более заместителя. Но у каждого руководителя в СССР был некий зазор по людям, который заполнялся согласно его представлениям о необходимом. Начальник ЖЭКа мог взять какого-нибудь дополнительного сантехника или бухгалтера, руководитель цеха – художника-оформителя, или секретунью-затейницу, а уже директор завода мог принять на такие вот непрофильные должности человек пять – десять в зависимости от размера завода. Заместитель министра в таком министерстве как Минточмаш, мог принять человек пятьдесят, правда нужно быть готовым объяснить ревизорам зачем тебе к примеру, столько официанток в столовой, большинство которых ни разу в этой столовой не появлялись. Но если оставаться в разумных рамках, то никакая ревизия ничего и не спросит. Закон конечно строг, но определённый зазор по его исполнению был всегда.

У Александра в этом смысле всё было в порядке, потому что он пошёл непопулярным в чиновничьей среде путём, подписав у председателя правительства приказ на увеличение числа секретарей в аппарате Минточмаша до десяти человек, и оформив всех официальным образом согласно исполняемым обязанностям.

Тогда Булганин даже не спросил зачем ему такое количество людей, хотя секретариат центрального аппарата правительства уже превышал три десятка, а рабочую деятельность самого председателя правительства обеспечивали пять сотрудников.

Зато, когда система заработала у Александра, исчезли десятки проблем. На совещания куда желали затащить именно его, ездили профильные специалисты и заместители, а Мечников приезжал только на коллегии правительства где его присутствие было необходимо по регламенту. Собственно, так и осталось, когда он стал министром. Все тягомотные говорильни он скинул на замов, а там, где требовалось решение именно министерского уровня, сводил длинные собеседования к коротким обсуждениям и вынесению итогового решения.

Так было и тогда, когда обсуждали вроде уже подписанное решение о строительстве нового оптического завода. Булганин подписал приказ, но приостановил его прохождение до решения экспертного совета, в который включили и Мечникова.

Тогда он в пух и перья разбил все хотелки оборонпрома, который непременно желал иметь свой собственный оптический завод, и чтобы он был на балансе Минточмаша, а подчинялся Минобороны, выпуская только военную продукцию.

- Хорошо. Предположим мы как-то разрешим этот аппаратный бред, когда завод находится в одном ведомстве, а подчиняется другому. Но где вы возьмёте станки для производства оптических приборов?

- Так вы вроде выпускаете такое оборудование? – Подал голос генерал-полковник Андрей Антонович Гречко, который представлял на совете Министерство обороны.

- И что? – Удивился Александр. – Я вам фокусник что ли? У меня за пазухой нет станков для завода. И через пять лет не будет. Вот впишут производство в план, проектанты сделают черновой проект завода, затем его утвердят, и подпишут в строительство, и тогда, если этот заказ спустят именно Точмашу, мы примемся за его изготовление. Но у меня ещё один вопрос. А что будет делать этот завод?

- У армии большая потребность в оптических приборах. – Недовольно произнёс Гречко.

- Так все заводы СССР и так работают на вас. Московский, Ленинградский, Казанский, Киевский, Уральский, и прочие оптико-механические заводы практически полностью работают на оборонку. И кстати, почти все они недозагружены, и вот недавно, из Казани приезжали люди с вопросом что они такого могут производить чтобы заштопать дыру в бюджете, которая образовалась после сокращения военного заказа. Вы даже ваши профильные предприятия, уже оснащённые всем необходимым оборудованием, не можете загрузить. А тут вдруг новый завод.

Кроме того, сейчас идёт программа по сокращению армии до двух миллионов человек, и соответственно меняется номенклатура выпускаемой боевой техники. Могу предположить, что Минобороны знает что-то чего не знаю я, основной поставщик высокотехнологичного военного оборудования для нужд армии, потому что пока непонятно какую именно технику будут ставить на вооружение. Есть насколько я знаю, как минимум три разных концепции будущего облика армии. И в таких условиях строить новый завод — это просто растрата средств. – Александр подождал ответной реплики генерала, но поскольку тот молчал, повернулся к Булганину.

- Николай Александрович. – Считаю, что решение о строительстве нового оптико-механического завода даже не скороспелое, а продиктовано какими угодно соображениями только не экономики и не целесообразности. Имея в стране восемь недозагруженных оптико-механических заводов строить новый… Даже при переходе на оптоэлектронику, проще реконструировать старый завод чем строить новый. Завод же не только здания и станки. Люди, которых нужно обучить, где-то поселить, а их детей принять в школу и детский сад, а летом отправить в пионерлагерь. Или товарищи из министерства обороны полагали что мы за них всё сделаем, и будем смотреть как в нашем хозяйстве живёт предприятие, нам не нужное, но тянущее ресурсы?

- У нас одна страна, товарищ Мечников! – Гречко даже привстал.

- Страна одна, а хозяйство у всех своё, потому что ревизоры если что, нас трясти будут, а не вас. – Отрезал Александр. – И вы, товарищ генерал-полковник как хотите, а я краснеть перед товарищем Зверевым[6] не желаю.

Таким образом решение вопроса было похоронено, и Булганин распустил совещание. Выйдя из зала Александр уже двинулся в сторону лифта, как был остановлен генералом Гречко.

- Александр Леонидович. – Он шагнул ближе. – Раз уж такая оказия, предлагаю пройтись вместе, и кое-что обсудить.