Целитель, или Любовь с первого вдоха (СИ) - Билык Диана - Страница 17

— Давид! — свистит в ушах голос Даньки. — Ты тут?

— Тут, — шепотом, свистящим и хрустящим. — Она вышла, не могу говорить. Позже перезвоню.

— Не вытвори там ничего, — предостерегает со смешком Соколов. — Воздержание в твоем случае — очень опасно, а я тебя прикрывать не стану, насилие не переношу, ты же знаешь.

— С ума сошел? Какое еще насилие? Я же говорил, она отвечала мне, будто голодающая, но все равно не дала. Гордая, видать. Да и за собой следи, Сокол ненаглядный, — и отбиваю связь.

Даня не страдает гиперсексуальностью, но ни одну бабу стороной не обходит, тот еще ловелас и порочный жеребец. У него после первого брака установка — не доверять бабам, но отоваривать их по полной, наслаждаясь жизнью. Так что… мы в этом даже чем-то похожи. Да только у меня клин какой-то из-за Арины. Несколько раз пытался с Кристиной пошалить на этой неделе — все бурлит и крутит, а на нее не встает. Черт-те что. Пришлось пить успокоительное, но на седьмой день я еле пережил прием больных — чуть не задрых перед пожилой дамой, мамочкой одного из местных воротил, что пришла проверить сердце.

Решил, что таблетки моей проблеме точно не помогут, нужно решать вопрос кардинально. Сгребать Арину в объятия и держать, пока не закричит от удовольствия.

Ласточка, быстро перебирая ножками в старых ботинках, спешит по краю тропинки и ныряет под арку, оплетенную с одной стороны диким виноградом. Красным сейчас, по осени, как будто кровь пролилась на стену. До супермаркета рукой подать.

Не отвожу глаз, пока девушка не скрывается за поворотом, только потом выбираюсь из авто, закрываю дверь и плетусь следом. Не знаю, что сделаю и скажу, но сегодня я должен попытаться с ней наладить связь — хотя бы минимально.

Приходится несколько раз прыгнуть на пятках, чтобы сбить стояк, но оно не особо облегчает состояние — от боли в яйцах едва переступаю с ноги на ногу, а во рту собирается горько-соленая слюна. Пальто спасает положение, прикрывает стратегические места, но слегка топорщится впереди.

Чтобы умерить жар, я сильно сжимаю кулаки и судорожно сглатываю комок в горле. Боль немного отрезвляет. Спасибо Егору, что посоветовал грушу дома повесить, а еще сходить в спортзал. Он вчера прилично вытряс из меня дури, спал я, как убитый, но с утра все по новой закрутилось, вашу диссертацию. И каждый день все мощнее и мощнее была эта больная тяга к чужой женщине.

В магазине держусь в стороне, издали наблюдаю, как Арина тщательно выбирает крупу, берет самую дешевую, кукурузную, пшеничную и манную, несколько пачек молока, сахар, соль, а потом долго гипнотизирует полку с мясным, но так ничего и не берет. Твою ж мать… все, что я ей привозил — явно закончилось, а на новое денег, видимо, нет.

Подхватываю куриные ножки, свиную лопатку, индюшиные медальоны, добавляю в корзину тушку лосося, головку сыра и лоток яиц. Держусь с Ласточкиной в разных залах, так боюсь ее спугнуть, но каждый раз украдкой выглядываю из-за угла, чтобы не потерять. Возле стенда с орехами и фруктами набираю всякой всячины для детворы, а потом на выходе добавляю в корзину еще приправы, зелень и творог.

Сталкиваемся мы с Ласточкой на кассе. Арина смотрит под ноги, вытягивает из скромной сумочки карточку, чтобы оплатить товар, но, подняв затравленный взгляд на меня, тут же роняет ее. Я ловлю пластиковую штуку на лету и осторожно возвращаю хозяйке. Прикоснувшись, понимаю, как дрожит она, как не ожидала меня здесь увидеть. И как шокирована.

Ресницы взлетают, зрачки расширяются, затапливая серебро глаз, а ноздри, красивые, аккуратные, трепещут.

— Давид… Рустамович, здравствуйте, — голос обрывается, девушка бросает взгляд на мою полную еды корзинуи поспешно отворачивается, поджав губы.

— Добрый день, Арина, — выкладываю продукты на ленту. Делаю вид, что наша встреча — просто случайное совпадение. — Как малыши?

— Все хорошо, — она сдавливает в руке карту, отчего костяшки белеют, и пристально следит за своей суммой, что увеличивается на экране кассы. Считает, догадался я. Боится, что не вложится.

Так и есть. Пачку сахара Ласточка, дрожа и сутулясь еще больше, откладывает. Меня волнует ее загнанность — приходится сжать челюсть и отвернуться — на губах так и вертятся маты. Кто ее до этого довел? Кто оставил одну?

Ласточка. Наши дни

Расплатившись, выбегаю из магазина, будто за мной гонится стая бешеных собак. Меня всю колотит и трясет. От унижения и стыда.

Почему снова он? Почему здесь?

Чтобы не мелькать, ныряю поскорее в арку, бегу к подъезду и, не дожидаясь лифта, перепрыгиваю через ступеньки, чтобы едва дыша вылететь на нужном этаже. Руки ходят ходуном, не с первого раза получается найти ключ. Только на третий глобальный переворот в сумке вспоминаю, что бросила его в карман куртки.

Но вставить в замочную скважину — то еще испытание, когда руки решили жить отдельно от тела, а дыхание рвет грудь. Нескольких секунд не хватает, чтобы отдышаться, сипло хватаю ртом воздух, я боюсь до ужаса, что призрак из прошлого будет преследовать, потому отчаянно пытаюсь попасть в дырочку.

— Я помогу, — теплая рука перехватывает мою кисть и спокойно направляет внутрь щелочки. Этот жест настолько порочный, настолько откровенный, что меня буквально сносит волной накатившего на спину жара. Шумно вдыхаю через нос и не могу шевельнуться, когда замок щелкает, а мужчина еще плотнее прижимается бедрами и телом, чтобы открыть дверь.

— С-спасибо… — шепчу и практически сбегаю от чужих прикосновений, прячась внутри квартиры.

— Арина, можно я войду? — летит следом мягкий голос Давида. — На несколько минут.

Замираю, до паники желая, чтобы он ушел, а потом меня осеняет.

Веду себя, как дикая, в самом деле. Давид заподозрит неладное, если я не возьму себя в руки. Но он слишком на меня влияет, отравляет с первого вдоха, нельзя находиться с ним рядом. И я, вопреки разуму, киваю и подвигаю плечо, чтобы позволить мужчине пройти.

Он крупный. Ему приходится пригнуть голову, чтобы не врезаться темечком в планку двери. Будто случайно касается моей талии, чтобы отодвинуть и переместить в тесный коридор.

Втискиваю пакет и сумку на полку, дрожу, не в силах справиться с нервами. Поворачиваюсь, чтобы утонуть. Захлебнуться в его синих радужках.

Мы застываем в домашнем полумраке, сталкиваясь взглядами, будто звонкими стрелами. Аверин до сих пор сводит меня с ума, и этому нет объяснения. Как и не было все те годы, что я жила с дырой в груди после его предательства. Муж — попытка заклеить глубокую рану, но дешевая и некачественная, потому что я с трудом переносила запах его тела и к сексу готовилась морально по несколько часов, чтобы после его пыхтения надо мной драить себя в душе до красноты и глотать слезы. Честно… я выдохнула, когда два года назад он сбежал с концами. Его постоянная агрессия научила сдерживать свои эмоции и желания, погребла меня под тоннами неуверенности и нелюбви к себе, заставила научиться покорности и покладистости даже тогда, когда он ущемлял мою волю. Вернее, остатки ее.

Я боялась. Каждый день боялась, что он сорвется, но сильнее всего боялась за детей. Только ради них и терпела, а пока муж был на работе, искала варианты, как от него уйти.

Наверное, я бы не связалась с Сергеем, если бы не беременность Мишкой. Остаться одной без гроша, с угрозой выкидыша, в чужом городе, брошенной, преданной — оказалось для меня сильным ударом. Я поддалась на уговоры, поверила в обещания, что все будет хорошо. Не было хорошо, и никогда не будет. После рождения сына пару лет были более-менее сносными, если постоянные пьянки мужа с друзьями можно такими назвать, пока я серьезно не заболела и не смогла нормально удовлетворять благоверного.

Вот тогда его истинное лицо раскрылось. Настолько, что я до сих пор шарахаюсь своего отражения и с благодарной горечью обнимаю малютку Юлю. Если бы не тот вечер, она бы не появились на свет, а я… я уже преодолела.