Вопреки, или Ты меня не купишь (СИ) - Билык Диана - Страница 36

— Тебя… — шепнул Ренат. Наклонился ко мне ближе некуда, дохнул теплом в волосы и прикусил мочку уха. Было обидно и приятно одновременно. От этого я разрывалась от неопределенности. Наругать его или позволить дальше искушать?

— Зачем? Скажи, почему я? — но не вырвалась, продолжала идти вровень, позволяя себя увлечь ввысь.

— На фото понравилась, — разоткровенничался Волгин. В его голосе хрустело возбуждение, но он держался очень спокойно. Хотя и касался моей кожи губами, пока никто не видит. — Да и знатная фамилия, не запятнанная репутация.

— Чья?

— Твоя, конечно же. Я не ждал, что ты окажешься невинной, но в скандалах и оргиях ты не была замечена.

— А я не говорила, что у меня никого не было, — вспыхнула я, когда мы повернули на площадку и медленно пошли на второй этаж по второму пролету. Переступая по ступенькам, я оглядывалась по сторонам — не сильно ли видно, что я только что делала в машине… Мне казалось, что щеки горят, как лампочки, что на лбу написано, какая я развратная и пропащая женщина. Хочу того, кто подло купил мое тело. Так неправильно.

Когда мы преодолели пролет, впереди показалось огромное зеркало на всю стену. Я была растрепана и румяна, словно только вылезла из постели и там отнюдь не спала…

Я вырвалась из руки Рената и метнулась к отражению, чтобы поправить макияж и волосы. Хоть немного спасти свою репутацию, пока здесь, кроме нас и Егора, который незаметной тенью скользил рядом, никого нет.

Позади послышался сдавленный возглас Волгина:

— Твою ж мать…

Ренат

Есения раскраснелась, от нее пахло сорванным удовольствием и нераскрытой нежностью. Она и хотела бы злиться на меня, я это прекрасно видел и читал по глазам, хотела бы продолжать упираться, но полученное удовольствие разлилось по венам сладостью, подарило ей безмятежность и расслабило мышцы, плеснуло в кровь то, от чего мало кто в здравом уме откажется.

Счастье. Необъяснимое и прекрасное.

Я знаю это чувство лучше чем кто-либо. И хотел бы разделить его с ней, но пока рано — Есения не готова.

Меня радовало, что жена говорила со мной. Просто. Без обиняков. Без упреков. Понимала тонкие шутки. И снова, и снова… улыбалась.

А я леденел и плавился. Если такое возможно.

Леденел, потому что осознавал, куда тащу нас обоих и чем все это закончится. А плавился, потому что желал успокоения. Мне хотелось, чтобы в груди больше не ныло, прекратило давить, хотелось, наконец, просто. Свободно. Вздохнуть.

Не оглядываться назад. Жить здесь и сейчас.

Как несколько минут назад, когда ее мышцы сокращались вокруг моих пальцев — и я напрочь забыл о глубокой боли, засевшей в груди. Так хотелось продлить этот миг радости и легкости. Вывести его в бесконечность…

На площадке второго этажа жена рванула к зеркалу — поправить косметику, которая немного поплыла от наших бурных ласк в машине.

Я внезапно понял, что меня привлекало и будоражило в Брагиной — необузданность страсти и искренность мотивации. То, чего не хватало Валери. Покойная жена была ласковой, эротичной, но простой. Надо трахнуться? Пожалуйста. Надо идти работать? Без проблем. Все очень стабильно, надежно, а в Сене было что-то от бунтаря.

И внезапно вспомнился Вороной — любимый конь. И любил я его вовсе не за покладистый нрав, а за характер.

Я огладил взглядом гибкую фигуру Брагиной, что замерла у зеркала. Ткань в сумерках лестничной площадки внезапно поменяла цвет, раскрылась иначе, стала перламутровой и… прозрачной. Я даже моргнул, чтобы убедиться, что не брежу.

И, когда в паху все напряглось до ноющей боли, я не удержался:

— Твой ж мать…

Если она будет вилять передо мной почти обнаженной, сойду с ума раньше, чем доберемся до номера. А потом снова сорвусь и испугаю жену. Новый виток ненависти и отдаления мне не по силам сейчас выдержать, нужно быть осторожнее, если хочу все-таки завершить задуманное.

Невероятно, но как же хочу ее… просто так. Без долга продлить род, без обещания деду, что дом защебечет детскими голосами, без тоскливой боли, что изменяю любимой.

Валери будто ушла назад, спряталась за жуткой похотью, которая рвала грудь частым дыханием, напрягала мускулы и вздыбливала член.

Я вцепился в перила до белых пальцев и оглянулся, никто ли за нами не идет. Осторожно поправил брюки и чуть прыгнул на пятки — так спадало звенящее напряжение в яйцах. Хотя и ненадолго. Дед предупреждал, что с моим либидо нельзя долго воздерживаться, нужна постоянная партнерша, послушная и горячая. Но я отмахивался от старческих бредней, раз в месяц скидывал — мне хватало, чтобы с ума не сойти. И так я чувствовал себя дерьмом. Казалось, что покойная Валери смотрит сверху и осуждает.

Ничего… Все быстро закончится.

Когда давление в паху немного отпустило, я огляделся.

Рядом был только Егор — он без особого блеска в глазах рассматривал зал справа и холл слева, остальные ребята, что остались этажом ниже, изучали помещение и гостей первого уровня.

Я достал из кармана пригласительные в ВИП-зону, по спине пробежалась лента горячего тока. В ложе будем с женой только мы. Одни. В интимной темноте.

И это пугало до отчаяния. Не выдержу ведь, не сдержусь.

Зал за спиной гудел, будто пчелиный рой. Несколько голосов выделились и стремительно полетели в нашу сторону.

Я оглянулся. По лестнице поднимались двое. Мужчины на первый взгляд — рослые и крупные. Стриженные и крашенные, будто сошедшие с обложки журнала модели. На том, что слева, короткий розовый пиджак и подстреленные брюки, словно ткань села после стирки. Он стучал каблуками красных остроносых туфель и рассказывал спутнику что-то на французском, активно жестикулируя. Второй модник был обмотан шарфом лимонного цвета, сам же пестрил малиновым пиджаком и щеголял желтыми брюками. Наверное, это сейчас модно, но смотрелось не то, чтобы смешно, больше дико. В нашем городке на несколько десятков тысяч жителей покрутили бы у виска, если бы встретили таких попугаев на улице.

Они почти подошли ко мне вплотную, взгляды обоих устремились вперед, и я понял, что бороться буду сегодня не только с собой, а еще и с дикой ревностью.

Нахрена я позволил Флоберу выбрать платье для жены? То-то блондин так хитро улыбался. Крысеныш.

Хорошо, что Есения не знала, куда я мотался днем и как прошла беседа с ее другом детства. Зато Андрэ теперь подберет челюсть, закатает губу и не будет больше засматриваться на мою жену. Иначе я его лишу всего этого великолепия — я оглядел роскошное помещение, заказанное специально для открытия коллекции. Отреставрированный театр сверкал зеркалами и полированным камнем под ногами. Белые перила, будто из слоновой кости, высокие потолки, уходящие в купола, звонкие люстры. Напоминало царский дворец.

Деньги могут все, в который раз убедился я. Или почти все — взгляд метнулся в сторону Есении, и в груди снова болезненно дернулось. Это не объяснить, но меня рядом с ней накрывало каким-то жутким предчувствием. Уже не первый день такое. Сначала я отгонял его прочь, а сейчас прислушался, но стало лишь тяжелее — сердце молотило в ребра, как дурное. Предупреждая меня, что зря я во все это ввязался, что ничего не выйдет.

В кармане мягко задрожал вызов, но я проигнорировал, пошел к жене, перекрыв ее тонкую фигурку для других. Склонившись к ее шее, поцеловал за ухом, вплел пальцы в густую гриву и, собирая мелкую дрожь с ее кожи пальцами, немного развернул девушку к себе.

— Мы опаздываем, Се-ня.

Она испуганно распахнула глаза, губы призывно открылись, горячее дыхание вырвалось вперед и ласково прокатилось по моей щеке. Жена кротко кивнула, но продолжала всматриваться в мое лицо, будто желала многое сказать, но не находила слов.

— Что ты так смотришь? — захотелось спросить, потому что считать ее взгляд не получалось.

— Это ты почему так смотришь? Я веду себя неправильно? Ты хмуришься, стискиваешь губы, сутулишься. Твои челюсти словно пытаются перемолоть зубы. Ренат, я что-то делаю не так? Ты злишься? Мне страшно рядом с тобой, когда ты так… смотришь.