Летящий ястреб, рыжая лиса (СИ) - "Мурзель" - Страница 57

— Знаешь, — сказал Брайан, — когда индейцы впервые увидели коров или, как они их называют, «пятнистых бизонов», то чуть не задохнулись от вони. Они считают, что среди бледнолицых так много лысых оттого, что те едят мясо этих вонючих животных.

— Можно подумать, ваши любимые бизоны пахнут розами, — фыркнула Кэтрин.

— Я много на них охотился, и не припоминаю, чтобы от них сильно несло. Мясо у них куда вкуснее, чем у коров. Главное — не слишком долго гонять их по прерии, иначе оно станет жестким. Но, эти времена давно позади. — Он вздохнул. — Мне кажется, еще год-другой, и ни одного бизона не останется вовсе.

***

Следующие несколько дней миновали без происшествий. Погода стояла теплая и ясная, в перелесках было полно дичи, а в ручьях — чистой свежей воды. Кэтрин настолько привыкла скакать по широким просторам, окаймленным грядами далеких гор, что уже и не слишком хотела возвращаться в цивилизацию. Ей нравилось рассекать на лошади золотистое море травы, подставляя ветру лицо, а по вечерам сидеть у костра и слушать байки Брайана о его приключениях в племени индейцев или в бытность охотника за головами.

За свои двадцать восемь он исколесил почти весь Юго-Запад. Жаркий Техас, пустынная Аризона, зеленая Калифорния — везде нарушали закон, и везде нужны были ловкачи, способные выследить и поймать преступника. Поначалу он работал с напарниками, но кого-то убили, с кем-то разошлись дороги, а кто-то пытался надуть «недалекого дикаря» и забрать всю награду себе, поэтому в последние годы Брайан ловил бандитов один, изредка находя себе случайных помощников.

Платили за головы хорошо, но почти весь заработок уходил на нужды родного племени. Когда белые истребили бизонов, индейцы Великих Равнин стали жестоко голодать. Большинство из них сдалось на милость победителей и переехало в резервации, чтобы жить на подачки государства. Но маленькому клану та́куя нужно было не так уж и много еды, поэтому за счет охоты на лесную дичь и припасов, которые привозил Брайан, им удавалось худо-бедно существовать на свободе.

***

Вторая неделя подходила к концу, и цель путешествия неуклонно приближалась. Кэтрин и Брайан скакали уже не по дикой степи, а по пыльной, изрытой колеями дороге. Повсюду виднелись фермы и ранчо — как зажиточные подворья, с амбарами, конюшнями и ветряными насосами, так и убогие халабуды, кое-как сколоченные из неструганных досок.

Чем сильнее они приближались к городу, тем больше попадалось экипажей, всадников и телег. По обочинам валялись сломанные колеса, разбитые бочки и временами — издохшие лошади, источающие вокруг себя ужасающий смрад. Вместо рощ и лесов все чаще встречались пустыри, усеянные рядами пеньков.

Когда до Денвера оставалось несколько миль, над горизонтом повисла странная мутная пелена. Казалось, что надвигается дождь, но, увидев вдали очертания городских окраин, Кэтрин поняла, что темное марево — это дым из многочисленных заводских труб. Сизые и желтоватые тучи клубились и перемешивались друг с другом, придавая небу вид застарелого синяка. Как назло, ветер дул в лицо, и воздух стал удушливым и горьковатым.

Впереди блеснула река. Кэтрин и Брайан спустились под мост, чтобы напоить лошадей, но вода оказалась грязно-бурой, а на ее поверхности расплывались радужные маслянистые пятна. Весь берег был усеян хламом — тряпками, затопленными лодками, поломанными бочками и ящиками, а на мелководье кверху брюхом плавала дохлая рыба.

Неподалеку виднелся завод. От него словно диковинная змея протянулась толстая ржавая труба, из «пасти» которой в воду выливалась вонючая коричневая жижа.

— Вот она, цивилизация, — невесело усмехнулся Брайан. — Будущее Америки. В погоне за долларом загадить реку, а потом платить бешеные деньги за доставку питьевой воды.

Они повернули лошадей и снова выехали на дорогу. Проскакав еще пару сотен ярдов, Кэтрин недоуменно втянула носом воздух. К едкому привкусу дыма из заводских труб добавился омерзительно-сладковатый душок разложения.

— Фу! Чем так несет? — скривилась она.

— Скотобойня, — пояснил Брайан.

Впереди показался почерневший дощатый забор, за которым высился уродливый цех из обшарпанного красного кирпича. Часть забора обвалилась, и в проломе виднелись огромные кучи костей и полусгнивших останков, наваленные на заднем дворе. Над ними с монотонным жужжанием кружились полчища мух.

Вонь стала невыносимой. Хоть Кэтрин и дышала ртом, но желудок все равно мучительно сжимался, грозя исторгнуть свое содержимое. Она пришпорила коня, чтобы поскорее проехать столь отвратительное место. Лорд нервно всхрапывал и мотал головой — ему тоже явно не нравилась окружающая картина.

Миновав цех, Кэтрин увидела загоны для скота. За грубо сколоченной оградой в жуткой тесноте стояли грязные облезлые коровы, источающие вокруг себя удушливую навозную вонь. Казалось, будто животные догадываются о своей скорой участи, и на их несчастных, засиженных слепнями мордах читалась абсолютная покорность судьбе.

Наконец зловонная скотобойня осталась позади, и вдоль дороги потянулись закопченые кирпичные заборы. За ними виднелись массивные цеха с большими окнами, забранными квадратиками толстого матового стекла. Некоторых квадратиков недоставало, и это делало окна похожими на щербатые рты.

Со всех сторон доносился несмолкаемый гул, скрежет и лязг механизмов, а из торчащих повсюду труб клубами валил разноцветный дым. Между цехами сновали толпы рабочих. Грязные, изможденные, они толкали перед собой тяжело груженые тачки, несли на плечах доски или катили бочки.

Среди них попадались женщины и даже дети. Кэтрин невольно вспомнился лагерь индейцев. Женщины в нем тоже не сидели без дела, но то была посильная домашняя работа — стряпня, шитье, выделка шкур. Мужчинам приходилось добывать пропитание, но они не охотились весь день напролет. Убив ровно столько дичи, сколько нужно, остаток дня они проводили в разговорах с друзьями за трубочкой табака.

Зачем нужно было городить всю эту цивилизацию, если большинство все равно живет в нищете? А ведь Кэтрин и сама хотела отправиться в крупный город. И что бы ей там светило? Работа до изнеможения на заводе или дорога в публичный дом?

Глядя на худых, рано постаревших, одетых в обноски женщин, волокущих мешки и толкающих вагонетки, Кэтрин поняла, почему многие предпочли отправиться на Дикий Запад и пополнить собой ряды салунных и бордельных «нимф».

Продвигаться вперед стало сложнее. Рядом с дорогой тянулись рельсы, заставленные вагонами и грузовыми платформами. Места оставалось мало, так что встречные телеги и экипажи разъезжались с огромным трудом. Брайану и Кэтрин пришлось пару десятков минут тащиться шагом за едва плетущейся повозкой с углем.

Миновав унылые складские ряды, они, наконец, оказались в жилом районе. По обеим сторонам улицы теперь стояли убогие домишки с облупившейся штукатуркой и облезшей краской на деревянных ставнях и дверях. Воздух не стал чище, наоборот: к гари и копоти добавился запах гниющих объедков и мочи.

И без того узкие тротуары были заставлены ящиками, бочками, телегами и прилавками со всяким барахлом. Повсюду кишели массы людей. Одни быстро шли, лавируя в толпе, другие понуро брели, уставившись себе под ноги, а третьи сидели под стенами домов, не обращая внимания на остальных.

В мусорных кучах копошились собаки и куры, на ветру трепетало застиранное белье — повсюду царили серость, убогость и нищета. На этом фоне очень странно смотрелись разноцветные плакаты, обильно облепившие заборы и стены. На этих плакатах бодрые и упитанные леди и джентльмены зазывали посетить спектакли и шоу, выкурить гаванскую сигару или попробовать настоящий карибский ром.

Вряд ли у обитателей этих трущоб были деньги на подобные развлечения, но, возможно, картинки вселяли надежду, что если они будут и дальше смиренно горбатиться на заводах, то когда-нибудь их жизнь переменится и станет такой же сытой и яркой, как на этих афишах.

Увиденное произвело на Кэтрин гнетущее впечатление, но чем ближе они с Брайаном подъезжали к центру Денвера, тем приличнее выглядели улицы. Вони и мусора становилось меньше, цветов на подоконниках — больше, а одежда прохожих — добротнее. Вскоре грязные рытвины сменились каменной мостовой, а обшарпанные лачуги — солидными двух-и трехэтажными домами из красного кирпича.