Детские игры - Марсонс Анжела - Страница 6

Пенн не кривил душой. С этими офицерами он проработал больше четырех лет и, направляясь в суд, заранее представлял себе, как они встретятся. И вот теперь, идя за ними в здание суда, Пенн ощутил, как его охватило давно не испытываемое чувство настоящей близости.

На него большое впечатление произвела холодная функциональность здания, построенного специально для судебных органов Елизаветы II, в котором располагался и суд Короны города Бирмингема. Но Пенну хотелось оказаться совсем в другом месте. Когда в 1987 году открылось это новое здание, то все резонансные дела из здания суда королевы Виктории на Корпорэйшн-стрит были переведены в него. Старое здание суда, в котором теперь располагался суд магистрата, было первоклассным строением из красного кирпича и терракоты, история которого уходила в глубину веков, в то самое время, когда сама королева Виктория заложила его первый камень в 1887 году.

«Вот то здание было настоящим зданием суда, – подумал сержант, – с его большим залом и светильниками, сделанными в форме коронационной короны королевы Виктории. Все в нем говорило о благоговении и уважении».

Новое же здание состояло из набора квадратных и очень функциональных помещений-коробок. И в них вместо стенографисток, использовались магнитофоны для записи показаний, а шкафы с делами заменили лэптопы.

Проходя обычные процедуры, связанные с требованиями безопасности, Пенн вспомнил, для чего он здесь оказался. Для того чтобы увидеть, как Григорий Нориев получит свой заслуженный приговор.

Григорий Нориев жестоко убил владельца бензоколонки, нанеся ему множество ножевых ран только за то, что тот отказался отдать ему ночную выручку.

И Пенн был вынужден признать, что тогда ошибся в своей первой оценке происшедшего.

Изначально он посчитал, что в преступлении виноваты члены местной группировки, возглавляемой двумя братьями Ридами – Аланом и Алексом. Братья перебрались сюда в середине восьмидесятых, после нескольких неприятных контактов с лондонской Мет[13], и постепенно захватили контроль над организованной преступностью самого Уорчестера и прилегающих территорий.

Основным их бизнесом были жестокие вооруженные ограбления небольших коммерческих организаций, в которых или вообще не было камер наружного наблюдения, или количество их было минимальным. А проституция, наркотики, рэкет и передвижные ларьки-закусочные рассматривались ими как бизнес побочный.

Но с течением времени братьям стало все труднее и труднее находить свои жертвы, потому что все небольшие коммерческие организации поняли наконец прелести охранных систем, хотя оставалось и большое количество придурков, которые считали, что им хватит и муляжа камеры наружного наблюдения, или отказывались вовремя чинить сломавшееся оборудование.

Два года назад полицейское управление Западной Мерсии выступило с инициативой направлять своих представителей в наиболее уязвимые с точки зрения безопасности места, с тем, чтобы те информировали владельцев о тех мерах безопасности, которые можно было применять при относительно низкой их стоимости. Иногда к таким рекомендациям прислушивались, иногда – нет. Мистер Капур-старший с удовольствием слушал, но из-за финансовых трудностей так и не воспользовался такой возможностью. В результате он потерял своего двадцатитрехлетнего сына…

Пенн вздрогнул, вспомнив, что он увидел, прибыв на место преступления.

Конечно, за расследование отвечал детектив-инспектор Тревис, но, как первый полицейский, появившийся на месте преступления, Пенн считал это дело своим. И, вероятно, именно поэтому молодой Девлин Капур много дней являлся ему в его сновидениях.

Сержант надеялся, что суд положит конец этим его ночным кошмарам. Ведь именно они не давали ему спать по ночам, и он ожидал, что завершение суда освободит его мозг, который поймет наконец, что все закончилось, точно так же как похороны позволяют окончательно смириться с потерей родственника. Это дело напоминало надпись на могильном камне, давно стертую временем, но с оставшимися следами букв.

Вместе со своими коллегами Пенн прошел в один из шестнадцати залов для судебных заседаний – и почувствовал, как его охватывает какая-то тревога.

Которую он ни за что не смог бы объяснить.

Ким ждала, пока Вероника достанет из сумочки запасной ключ и откроет дверь в побитую временем вторую половину дома.

Когда она спросила, для чего Белинде была нужна эта вторая половина дуплекса, ее сестра совсем по-детски таинственно улыбнулась и произнесла только:

– Сами увидите.

Она распахнула дверь, но не стала входить внутрь и произнесла, ожидая их реакции:

– Добро пожаловать в настоящий дом моей сестрицы.

Когда Ким заглянула внутрь, ее глаза невольно расширились. То, что когда-то было просторным холлом, точь-в-точь похожим на холл в соседней половине, теперь превратилось в узкий проход, по обеим сторонам которого высились стопы книг и старых газет. Пол прохода был приподнят на несколько дюймов из-за макулатуры, лежавшей под ногами.

– Она что, входила и выходила здесь? – Ким повернулась к Веронике.

Кивнув, та прошла в дом. Стоун последовала за ней, ступая след в след и стараясь балансировать руками. Всего несколько шагов, и Ким задохнулась от запаха, напомнившего ей запах Барни, пробежавшего по грязной луже.

– Домашние животные? – поинтересовалась инспектор.

– Ни одного, – ответила Вероника, не поворачивая головы.

Ким боялась подумать, что могло так вонять и что можно было бы обнаружить под горами мусора.

Продвигаясь вперед, детектив заметила, что комнаты ничем не отличались друг от друга. В них вели проходы, от пола до потолка заваленные мусором – пустыми коробками, велосипедными запчастями, обрывками гобеленов. Посреди гостиной стояло одинокое кресло с откидной спинкой. Горы мусора закрывали стены настолько плотно, что Ким не могла проверить, были ли они того же цвета магнолии, как и стены во второй половине, за стеной.

Ким не могла себе представить, чтобы женщина, которую они видели вчера – такая аккуратная, такая ухоженная, – могла жить в подобном хлеву.

– Ничего не понимаю, – сказала детектив, входя на кухню. Здесь мусор покрывал все рабочие поверхности. Возле сливного отверстия раковины можно было с трудом рассмотреть электрический чайник. У нее за спиной дважды чихнул Брайант, и Ким почувствовала, как грязевая взвесь оседает у нее на губах точно так же, как она оседала на паутине, затянувшей все углы на потолке вместе с осветительными приборами.

– Все началось тридцать четыре года назад, когда умерли наши родители, – пояснила Вероника. – Именно они жили в этом бунгало. Сестра переехала сюда и отказывалась выбросить хоть что-то из того, что принадлежало им, а позже стала целенаправленно собирать вещи, которые, на ее взгляд, имели какую-то ценность. И каждый раз, когда я приходила сюда, оказывалось, что еще какая-то часть дома стала непригодной для проживания, еще один угол наполнился мусором. При этом она настаивает на том, что все это ей просто необходимо.

«Она все еще говорит так, как будто ее сестра жива», – отметила про себя Ким.

– А как же вторая половина? – спросил Брайант.

– Ее выставили на продажу как раз в тот момент, когда я пригрозила сестре, что упеку ее в дурдом, если она будет продолжать в том же духе. Купила она ее за сущие гроши и пообещала мне, что будет жить в ней, пока не разберется со всем этим барахлом. Потом собиралась продать ее и поделить деньги между нами.

– И?..

– Мне кажется, что каждый вечер она пробиралась сюда и спала здесь, – призналась Вероника.

– Но как она умудрялась до совсем недавнего времени работать на такой ответственной работе? – не унимался Брайант.

– А почему бы и нет? – огрызнулась женщина. – Она не была ни дурой, ни сумасшедшей. Просто старалась найти для себя несуществующий якорь в жизни. А функционировала она абсолютно нормально, так что ваше замечание кажется мне немного обидным.