Будни самогонщика Гоши (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 1

Разрешите представиться – Гоша. Он же Жора, он же Георгий, но не Иванович, как в популярном фильме, а Михайлович. Проживаю в деревне Дымки Брянской области. Говорите, нет такой деревни? Есть. Только называется по-другому. А вот как, не скажу. Незачем это.

Матушка моя появилась на свет в Дымках, где окончила школу и отправилась в Брянск – поступать в медицинское училище. Было это еще в СССР. В училище мать поступила и, окончив его, стала фельдшером. На последнем курсе познакомилась с молодым лейтенантом, за которого вышла замуж. Молодая семья кочевала по гарнизонам, в этот период и появился на свет сын Гоша, который рос, поочередно учился в трех школах и во всех плохо. Основной оценкой в моих дневниках была «три». Иногда туда забредали четверки, но редко. Я лентяй. А они, чтоб вы знали, двух видов. Одни лежат на диване и пьют пиво. Другие активны, но только там, где им интересно. На все прочее им плевать. Я принадлежу ко вторым. С детских лет меня привлекали машины и книги. Первая страсть – от отца, вторая – от матери. Отец командовал авторотой. Я пропадал в гаражах части, где меня знали и не пытались гонять. К восьмому классу я в совершенстве разбирался в устройстве ГАЗ-66, УАЗа и других машин части. Без проблем мог починить. Этим пользовались солдаты, которые не умели. За кулек конфет или пачку печенья я показывал, как снять задний мост, достать полуоси и разобраться с дифференциалом. Или отрегулировать тормоза. Военная техника крепкая, но солдат, набранный по призыву, может угробить ее на раз-два. Дураки – страшная сила, посильней ядерной бомбы. Дай им волю – и НАТО не надо.

Отец моему увлечению не препятствовал, ему нравилось, что сын идет по его стопам. А вот мать хмурилась, она хотела видеть меня врачом. Но какой медик из троечника? Им биологию нужно знать, химию. Мне эти пестики и тычинки с примкнувшими к ним формулами были до фонаря. Зато мать приохотила меня к чтению. Я глотал все: классику, современные романы, но более всего – книги по истории. Мне нравилось читать о прошлых веках, приключениях предков. Их жизнь была интересной и насыщенной, не чета нынешней. Так думал я. Мальчики склонны к романтике. Сейчас знаю: никакой романтики в прошлом нет. Жизнь у предков была скверной, романтической ее сделали писатели. Выдумщики…

Вуз мне не светил, и, окончив школу, я поступил в транспортный техникум. Учился хорошо. Получил профессию специалиста по техническому обслуживанию и ремонту двигателей, систем и агрегатов автомобилей. Проще говоря – слесаря-авторемонтника. Поработать не успел – загремел в армию. Служил в автороте, где мои знания и умения оценили и предложили перейти на контракт. Подумав, я согласился. В армии мне нравилось. Кормят, одевают, да еще платят деньги. Не бог весть сколько, но в Брянске такую зарплату поискать. Наверное, я повторил бы судьбу отца, только в ином качестве, но тут умер дед.

Отец матери, Иван Павлович, был уникальным человеком. О нем следует рассказать подробно. Когда началась война, деду исполнилось одиннадцать. Кроме него в семье было три дочери – все младшие. Отец перед войной уехал на заработки в Москву, где застрял до 1945 года – вернуться раньше не представлялось возможным. Шла война, рабочих с заводов не отпускали. Семью тянула его жена. Оккупация, голод, болезни… Мать деда умерла от воспаления легких. Тяжкий груз пал плечи старшего сына. Особо трудно пришлось в 1943 году. Красная Армия наступала, немцы выселяли деревни в прифронтовой полосе. Подросток и три девочки скитались по чужим углам. Младшую дед носил на спине – она не могла долго ходить. Голодные девочки плакали. Дед не любил это вспоминать, мне рассказали его сестры. Раздобыв кусок хлеба или вареных картошек, он в первую очередь кормил их. Сам ел после – если что оставалось. Помогло, что в Белоруссии, куда их выселили, народ жил добрый, кусок детям подавал.

По возвращению в Дымки дед не нашел хату – сгорела. Он вырыл землянку, где и жил с сестрами. Работал в колхозе. На следующий год срубил дом. «В охряпку»[1], но сам. Помочь было некому – мужиков подмел военный призыв. Бабы помогли дом сложить – таскали бревна веревками. Дед поставил стропила, накрыл крышу соломой, сложил печь. Кирпичи взял с пепелища. Дом вышел маленьким, неказистым, с земляным полом, но это была крыша над головой. Тогда такой считался за счастье. Когда отец вернулся в Дымки, дети встретили его у порога.

– Вот, батя, – сказал дед, – всех сохранил. Кроме мамки…

Отец заплакал, следом заревели дочки. Не плакал лишь дед – разучился за войну. Много позже стало известно, что он перенес туберкулез. Пенсионер Иван Павлович приболел, и его отвезли в больницу. Там сделали рентген легких. На снимке нашли россыпь точек. Врач не смог понять, что это, и показал снимок профессору.

– Последствия туберкулеза, – сказал тот. – Организм с ним справился, каверны заизвестковались. Сколько лет больному? Шестьдесят пять? К врачам ранее обращался?

– Нет, – сказали ему. – Говорит: некогда было. И сейчас не хотел. К нам его дочка привезла.

– Военное поколение, – кивнул профессор. – Скажите дочке: пусть не волнуется. До семидесяти доживет.

Дед дотянул до восьмидесяти восьми…

Жизнь не баловала его. После армии дед женился, но вскоре овдовел. В одиночку поднял трех дочерей. Те выросли и разлетелись по стране. Дед остался в Дымках. Дочки звали его к себе, но Иван Павлович отказался. Маленьким меня отвозили к нему на лето. Дед учил меня пахать землю, сажать картошку, работать с деревом и железом. Он умел, кажется, все. В армии служил шофером, как называли тогда водителей, управлял «Доджем», поставленным в СССР еще по ленд-лизу. Гордился, что подвез маршала Жукова – тот приезжал к ним в часть. После армии дед работал механизатором, управлял трактором и комбайном. Жил в доме с удобствами, которые сам сотворил. Во дворе имелись хлев и просторная мастерская. Дед сложил ее из белого кирпича. Мастерская отапливалась печью-«щитком». В 90-е во дворе появился гараж. В 90-е армию растаскивали, как могли, перепало и отцу. Практически новый УАЗ он подарил тестю.

Автоделу я учился в Брянске, по выходным ездил к деду. Родители со старшей сестрой жили под Москвой. Служил я тоже неподалеку, так что деда навещал. Я любил его, как он меня.

– Оставлю тебе, – говорил он, показывая на дом. – Дочкам не нужно, другим внукам тоже, а тебе будет интересно.

– Что? – спросил я.

– После скажу, – махнул он рукой. – Я еще на ногах.

«После» не случилось – дед умер. Мне сообщила это соседка, у нее был мой телефон. Я отпросился у командира и поехал хоронить. Прибыли мать и отец, а вот сестра нет. Провожали Ивана Павловича всей деревней. Правильней сказать, те, кто остался. Некогда многолюдные Дымки в новом веке переживали упадок. Старики умерли, молодежь подалась в город.

– Что будешь делать с домом? – спросил отец после поминок. О завещании тестя он знал. – Продашь?

– Нет, – сказал я, – буду здесь жить.

– В деревне? – изумилась мать.

– А что? – пожал я плечами. – Тут хорошо. Свежий воздух, птички поют.

– А армия? – поинтересовался отец.

– Контракт скоро заканчивается, не продлю.

– Как знаешь, – кивнул отец. – Но когда надоест, приезжай. Работу тебе найдем. Хорошие слесари нарасхват.

Отговаривать меня не стали – бесполезно. Упрямство у меня от деда. Причиной моего желания были не птички. Накануне я потерпел крах в любви – пылкой и безответной. Девушки меня привечали. «Я вышел ростом и лицом – спасибо матери с отцом…» Сероглазый шатен, 190 сантиметров роста, косая сажень в плечах. На спор выжимал задний мост грузовика. Но меня угораздило влюбиться в дочь командира части – Настю. Ей на мою внешность было наплевать. Настю привлекали погоны со звездами, которые мне не светили. О чем она и поведала без затей. Ухажер загрустил и решил сменить обстановку. Это сейчас я шучу, тогда было хреново…