Свежий ветер дует с Черного озера (СИ) - "Daniel Morris" - Страница 85

— Чем собираешься заняться? — спросил Долохов невзначай, когда они поднялись на крыльцо. Он придержал ей дверь, пропуская вперед. Гермиона крайне удивилась такому вопросу, но быстро поняла причину, по которой он был задан, и потому ответила соответствующе четко.

— Планировала подняться в библиотеку, дочитать последние главы факсимильного издания третьей части «Проклятий египетских фараонов» и приступить к четвертому тому «Трансфигурации одушевленных объектов». И выпить чаю, пожалуй.

Долохов коротко кивнул.

— Пришлю своего эльфа, он позаботится о чае, — криво усмехнулся он и, не дожидаясь ответа или возражений, развернулся, уходя куда-то в сторону кухни и подвалов.

Гермиона догадалась, что ему, должно быть, назначена аудиенция, где наверняка будут заданы вопросы о сегодняшних успехах маглорожденной ведьмы. Ее саму такой роскошью баловали нечасто, и Гермиона лгала себе, что она этому только рада. На самом же деле, каким бы до одури странным это ни казалось ей самой, она, несмотря ни на что, предпочитала компанию Темного Лорда любой другой.

Этот диссонанс сводил с ума, но ему существовало вполне логичное объяснение: она была просто восхищена его знаниями и способностями. Да, дело было только в этом. Верно?

Нет, Гермионе практически не выпадало возможности пообщаться с кем-либо еще — исключением был, разве что, собственно, Антонин Долохов, периодически участвовавший в тренировочных дуэлях, когда Темный Лорд не мог присутствовать лично. Долохов, который, как выяснилось, родился и вырос в другой стране, оказался — удивительное дело — не только фанатичным последователем великого и ужасного Темного Лорда и прекрасным бойцом, но и интересным собеседником: иногда ей доводилось болтать с ним за чашкой вечернего чая (он, однако, предпочитал только горький кофе без молока), и беседы эти, стоило признать, немало развлекали ее. Его дуэльный стиль отличался от изящного мастерства его хозяина, но и это Гермиона сочла для себя полезным: это еще больше обогащало ее и так внезапно расширившийся боевой арсенал.

Еще какой-то месяц назад Гермиона Грейнджер и мечтать о таком не могла, но занималась она теперь практически ежедневно, по нескольку часов до обеда и иногда после. Это была не только боевая магия: здесь была и продвинутая трансфигурация, и история магии, и заклинания. Создавалось ощущение, что Темный Лорд неожиданно решил, будто ей по какой-то причине просто необходим еще один курс обучения (видимо, вместо пропущенного седьмого; правда, Гермиона сильно сомневалась, что хотя бы треть из освоенного ею кто-нибудь в здравом уме рискнул бы включить в школьную программу). Так она, кажется, не выматывалась никогда в своей жизни, даже во время тренировок Отряда Дамблдора (да, конечно, потому что тогда ее учителем был Гарри, и он-то беспокоился о ее физическом и душевном благополучии, в отличие от некоторых). Она возвращалась в малфоевскую спальню совершенно вымотанной и падала без сил на кровать, забываясь сном — почти всегда теперь спокойным и практически без сновидений, вне зависимости от того, присутствовала ли Нагайна рядом.

Почему все так изменилось? Об этом лучше было не думать.

Она поднялась на знакомый четвертый этаж, толкнула белую дверь библиотеки и взмахом палочки зажгла свет, еще одним — аккуратно задвинула тяжелые гардины на широких окнах. Все здесь казалось уже совершенно родным и привычным. На ходу снимая теплую мантию, Гермиона положила ее на спинку одного из кресел и, растирая заледеневшие пальцы, проследовала к столику, где накануне оставила интересующие ее книги. Подмяв под себя неудобную юбку, она опустилась в кресло и раскрыла старинный фолиант.

Прекрасно.

Время перестало иметь значение.

Время с того момента, как Гермиона Грейнджер окончательно пришла в себя, неслось невероятно быстро, а все потому, что она теперь была постоянно занята. Сложно было сказать, в чем состояла причина такой кардинальной перемены в позиции Волдеморта относительно ее «готовности» к обучению — ведь именно об этом она тщетно просила его столько раз, и всегда, всегда находились какие-то аргументы против! Однако Гермиона склонна была считать, что дело было именно в происшествии с Беллатрисой. Возможно, маг решил, что, будь Гермиона подготовленнее и будь у нее при себе палочка, все могло сложиться иначе. А может, причина была в чем-то другом: может быть, он готовил ее к какому-то неведомому грядущему сражению. Но спрашивать она не решалась, боясь снова вызвать его гнев или то, что она про себя называла «мерзким настроением», что, в свою очередь, могло опять повлечь за собой какое-нибудь очередное не адекватное «проступку» наказание. Вдруг он и вовсе откажется от идеи учить ее?! Нет, страшно было подумать. Тогда тот хлипкий, чудом выстроенный мирок ее нынешней повседневности, то спокойствие, что она заставляла себя испытывать каждую секунду, будто мантру повторяя: «Все нормально, все в полном порядке, Грейнджер», тогда все это — рухнет. Тогда она снова будет предоставлена самой себе и сводящим с ума мыслям, созерцанию и ожиданию, порождавшему в ней нервозность на грани помешательства. Постоянная занятость была спасением, физические тренировки отвлекали от неизменно гнетущих мыслей, тягучей массой обволакивавших рассудок, стоило только отпустить их на волю.

Как удалось ему спасти ее жизнь после ранения и проклятия Беллатрисы Лестрейндж? Что именно вытащило ее?… Она догадывалась — давно начала догадываться — и от осознания правды не находила себе места. Ей никогда больше не сбежать. Никогда не уйти, даже добровольно не уйти, и если это было не случайным побочным эффектом, а тем, чего Темный Лорд в самом деле добивался… что ж, она могла только поаплодировать его чудовищной гениальности. Или не менее чудовищному стечению обстоятельств.

Иногда — очень редко — у Гермионы все же выдавались свободные дни: периодически Лорд действительно бывал слишком занят; изредка, между делом, он упоминал что-то о грядущем захвате французского магического правительства или о планируемом изгнании гоблинов (ей было бы очень интересно узнать подробности, но он редко выходил за рамки коротких комментариев, да и в целом был немногословен, и никогда, никогда не отвечал на вопросы, «не имеющие отношения к делу»!). Долохов иногда сопровождал его, и тогда, предоставленная сама себе, Гермиона могла весь день провести в библиотеке, либо ходила по мэнору, приводя в порядок место, где — снова по стечению обстоятельств — она теперь могла сказать, что жила. Она со свойственной ей аккуратностью и педантизмом планомерно исправляла все несовершенства, попадающие в поле ее зрения: от щелей в окнах и давно оплывших свечных огарков, требующих немедленной замены, до наскоро залатанной кем-то дыры — и откуда она только взялась?! — в стене возле входных дверей; исправить эту топорно исполненную магию удалось небыстро, но все же удалось: в конце концов она смогла добиться того, чтобы испорченный фрагмент каменной кладки стал неотличим от остальной ее части. Лорд Волдеморт, однажды обнаруживший её за этим занятием, презрительно скривился: «Ты бы прекрасно заменила домашнего эльфа». Гермиона покраснела, кажется, от кончиков пальцев до корней волос.

Волшебница перелистнула страницу, а потом раздраженно захлопнула «Египетские проклятия». Читать не получалось, она слишком устала. Откинув голову на спинку кресла, прикрыла глаза. Вот бы Нагайна догадалась приползти…

Со змеей у них царило абсолютное взаимопонимание, если не сказать больше — настоящая любовь, насколько это чувство доступно было рептилии, и она значительно прогрессировала после того, как волшебница пришла в себя. Гермиона радовалась ей, будто старой подруге, скучала, если долго не видела, и это чувство, определенно, было взаимным. Нагайна, правда, проявляла его по-своему: несколько раз она приносила ей прямо в кровать тушки убитых животных — дважды это были крысы и буквально на днях еще какой-то грызун, названия которого Гермиона не знала. Она каждый раз взвизгивала от омерзения и, с трудом преодолевая рвотные позывы, левитировала трупики за окно. Змея же страшно обижалась и уползала восвояси с угрожающим шипением — и Гермионе потом приходилось искать ее по всему огромному дому, чтобы попросить прощения. Особенно запоминающимся оказался последний раз: избавившись от «подарка», девушка бросилась в коридор за стремительно уползающей четырехметровой красавицей, нагнав ее у каких-то дверей. Опустившись на пол, она долго шептала извинения и нежные слова, поглаживая ее по плотному чешуйчатому туловищу, как вдруг двери распахнулись, и только тогда Грейнджер поняла, что снова оказалась в том же самом месте, где однажды в одной простыне, только очнувшись, искала своего Лорда. По всей видимости, у Пожирателей Смерти как раз закончилась очередная сходка, и они, выходя по одному, по двое, смотрели на открывшуюся картину кто со страхом, кто с неприязнью; а кто-то вообще старался спрятать взгляд, лишь бы не видеть этот странный тандем: внушающую первобытный ужас смертоносную рептилию и юную девушку в шифоновом платье. И только в глазах Темного Лорда, что вышел вслед за остальными, она могла поклясться, промелькнуло что-то, растекшееся в ее сознании патокой странного довольства. Он прошипел что-то на парселтанге, и Нагайна тихо отвечала ему, высовывая раздвоенный язык.