Кудесница для князя (СИ) - Счастная Елена - Страница 39

Продолжая легонько её удерживать, Смилан склонил голову и едва ощутимо коснулся губами губ Таскув. Чуть выждал, а второй раз уже прижался крепче, медленным и глубоким движением раздвинул их, призывая ответить.

Лишь на миг забывшись, она закрыла глаза, неотвратимо поддаваясь ему. Но вовремя опомнилась и тут же отпрянула. Налетела на стол, с которого с грохотом и треском упал на пол кувшин. Вода плеснула по щиколоткам и замочила подол.

– Что ты делаешь?! – Таскув вперилась в недоуменное лицо княжича.

– Думал, целую. Но, верно, по ошибке сделал что-то ужасное, – оттенок обиды проскользнул в его тоне.

Таскув вдруг стало совестно. Чего она шарахнулась от него, как от прокаженного, в самом-то деле! И тут же сама себе ответила: да просто испугалась того, что даже лёгкий поцелуй Смилана поднял в душе немедленное желание продлить его. Так гадко и неправильно это, ведь не отгорела ещё боль от утраты Унху.

Но и прикосновение княжича тоже теперь горело на губах так, что хотелось до них дотронуться.

Таскув долго смотрела на него, полыхая внутри от негодования. Как он мог, зная обо всём? И как она могла исподволь допустить его так глубоко в свою душу? Но вместе с замедляющимися ударами сердца, голова тоже остывала.

– У тебя невеста, Смилан Гордеич. Нехорошо так, одну под венец звать, а другую целовать, – проговорила Таскув уже спокойно.

– Не звал я её по своей воле, – княжич горько усмехнулся. – Латеница хорошая невеста, но не про меня. Кажется иногда, что красоты и доброго нрава достаточно, чтобы девицу в жёны взять. Но оказывается всё не так просто. Отцы наши вон тоже на то надеялись, что мы по молодости и горячности легко слюбимся. А вот нет.

– Может, просто мало времени прошло? – Таскув принялась собирать осколки кувшина.

Смилан присел на корточки рядом – помогать.

– Нет. Для того не надо много времени. Теперь я знаю…

Она застыла с протянутой к очередному черепку рукой и подняла голову. Смилан смотрел на неё пристально и ожидающе. А Таскув ничего отвечать не стала. Быстро собрала остатки кувшина в подол и встала.

– Иди, – попыталась сказать как можно твёрже. – Мне уж торопиться надо.

Смилан открыл было рот, чтобы ещё что-то добавить, но передумал. Оставил на столе глиняные осколки и молча вышел. Таскув резко опустилась на лавку,  медленно провела по губам кончиками пальцев. Разве думала она, пускаясь в дорогу, что всё так запутается? Что матушка сказала бы, узнав, что дочь по муромскому воину терзаться станет? Верно, её это очень опечалило бы. А уж отец бы и вовсе рвать и метать принялся.

Пока она сидела, размышляя, в горницу вернулась Урнэ. Она чуть удивлённо посмотрела на разбитый кувшин и лужу на полу, а после взгляд на Таскув перевела.

– Обидел тебя чем княжич? – остячка положила на залитый водой стол толстый пучок душистых трав. Впрочем, голос её не выдал ни капли беспокойства.

Вот и что на это ответить? И да, и нет. Знать, она сама себе обиду выдумала, ведь он ничего дурного ей, кажется, не желал? А от одной только мысли, что его последние слова были сродни признанию, делалось шало в голове. Проще думать, что для него это просто забава. Проще, но не хочется…

– Ты его сюда отправила? – Таскув взглянула на Урнэ, которая уже села рядом и принялась раскладывать травяной сбор по разным кучкам.

– Ну, я, – беспечно дёрнула та плечом и улыбнулась, отчего в уголках её глаз разбежались морщинки. – Подумала, что тебе с ним рядом лучше станет. Вон, и щёки порозовели. И глаза блестят. Иначе скоро в тень превратишься. Не ешь почти ничего, спишь плохо.

– А сейчас мне прям полегчало… – ворчливо буркнула Таскув.

Неужто и впрямь так видно по ней, что княжич её вовсе не обижал, а совсем даже наоборот? Спешно отвернувшись от прозорливой  наперсницы, она надела платье, связала косы цепочкой и встряхнула ими, слушая, как звякнули оловянные подвески. И в душе колыхнулась надежда, что сегодня всё закончится. Что мудрёное, наложенное очень умелой рукой, заклятье всё же поддастся. Дакша снимал один заговор за другим, переплетая их в разные узоры, чтобы пропустить Таскув к той злосчастной плотине, что всё ещё стояла преградой на пути сил Ижеслава. Осталось немного.

Уже поторапливаясь, вместе с Урнэ они спустились в крытый проход между теремами,украшенный резьбой и затенённый высаженными вдоль молодыми рябинами. А там вновь поднялись в покои Ижеслава.

Княжич сегодня выглядел мрачнее обычного: видно, что-то занимало его мысли. Челядинки судачили, мол гонец с утра в детинец прибыл. Стало быть, недобрую весть принёс – оттого и залегает суровая складка между бровей Ижеслава. Поэтому-то он на вошедших женщин едва мельком взглянул и кивком приветствовал.

Да и волхв Дакша хмурился особенно сильно нынче. А вот на Таскув посмотрел долго и серьёзно. Слегка коснулась нутра тень его силы, будто ощупал. Не верит, что ли, что она теперь справиться способна? Она сама хотела бы верить в себя, но то и дело вспыхивало в душе сомнение: может, права Урнэ, и она себя просто загоняет? К тому же, если Лунег продолжает помалу тянуть из неё силы, то всё это может скверно закончиться.

Нет, излишнего страха себе позволять не нужно!

Таскув присела рядом с Ижеславом и, привычно взяв его запястье, где билась жилка, заглянула ему в лицо:

– Будет милостив ко мне Нуми-Торум, сегодня всё закончится.

Княжич взглянул недоверчиво, но с проблеском надежды в усталых зелёных глазах.

– Хотел бы я верить, кудесница, что это и правда так. Мне теперь хворать вовсе некогда стало. Надо бы в лагерь наш на юге выезжать. Лучше бы уже завтра.

Таскув провела пальцами по его ладони, вдоль складок, что жизненные пути вычерчивают, и спросила рассеянно:

– Плохие вести?

Тот хмыкнул.

– Не самые страшные, но приятного мало. Мое войско ждёт меня.

– Вот лучше бы тебе пока перестать об этом думать, – ласково проговорила Таскув. – Хоть ненадолго. А то ведь ты сам меня внутрь не пустишь, коли так кипеть мыслями станешь.

Ижеслав вдруг сжал её ладонь в своей. И его вдумчивый взгляд прошил едва не до затылка самого. Словно он знал что-то и хотел в этом убедиться. Да только вот силами нужными не владел.

Дакша подошёл, привычным жестом растирая ладони.

– Ты готова, Таскув?

Он всегда называл её по имени. Это и должно бы нравиться, но в его устах звучало строго и отстранённо, словно волхв постоянно отчитывал нерадивую ученицу. Впрочем, надо признать, что Таскув и правда научилась за дни пути до Ижеграда многому: беречь силы и не торопиться, не хвататься за многое сразу и не пытаться успеть везде. Не вмешиваясь в то, что она делает, Дакша всё же умел направить её, если видел, что она не справляется, и вместе с Урнэ успокоить досаду, если что-то не получалось.

Таскув кивнула, уже погружаясь в переплетение жизненных потоков княжича. Чуяла нутром, как подошла и Урнэ да принялась вновь баюкать его своей особенной песней, которой хотелось обучиться, но никак не получалось. Словно что-то в ней постоянно ускользало от внимания, какой-то малый, но очень важный секрет.

Ижеслав расслабился, разжались его пальцы, удерживающие руку Таскув. Княжич чуть обмяк в кресле, и она легко вынырнула в русле знакомой обмелевшей реки, миновав последние обрывки заговоров Дакши.

Замерла перед плотным переплетением заклятья. Спутанные и сросшиеся, точно корни, слова в нём, кажется, не имели смысла, но она знала, что это сделано лишь для того, чтобы хозяина его найти было сложнее. Некоторые переплетения Таскув уже распутала, а потому воды жизни Ижеслава текли сквозь злой заговор уже чуть свободнее. Но оставшаяся часть казалась неохватной. Только это лишь видимость: стоит потянуть за нужную лозу, и всё разрушится само. Знать бы только, где она.

Таскув чувствовала себя теперь, как во время камлания: и будто бы даже слышались в ушах удары колотушки о бубен. Мелькнула сторонняя мысль, что по возвращении домой нужно сделать себе новый, свой. К тому же как раз подступит день, когда восемнадцать зим исполнится. Пора. Верно то, что бубен Ланки-эква порвался, было знаком.