Кудесница для князя (СИ) - Счастная Елена - Страница 24

Как доехали, Смилан осторожно снял Таскув с седла и отнёс в  палатку. Евья и Эви тут же захлопотали, запричитали,  принесли запасную одежду и горячую еду. А тётка даже отдала недовышитую парку, которую готовила для дочери: свою-то Таскув оставила в зырянском святилище. Жаль, но что о том горевать – благо ноги унесла.

– Цела ты хоть? – усаживаясь рядом, наконец спросила Евья, когда первая суматоха улеглась. – Кто ж тебя умыкнул? Никак дух какой. Ведь столько воинов кругом.

– В том-то и дело, что сама я ушла туда, откуда меня увести проще было, – вздохнула Таскув, отставив в сторону пустую миску. – Сама не понимаю, как такое случилось. Только увидела я будто бы…

И осеклась, не зная, как сказать, что за Смиланом в ночной лес помчалась. Ладно бы за Унху – оно понятно. Но чтоб за муромчанином, которого сама, правду сказать, побаивалась. С самой первой встречи и до сегодняшнего дня. Пока в седле одном с ним всю дорогу бок к боку не провела. И вспомнить-то стыдно, как рядом с ним хорошо было и спокойно.

– Что увидала-то? – вырвала её из задумчивости Эви. И посмотрела исподлобья, когда взглядами встретились.

– Не помню…

Сестра только головой покачала разочарованно, а Евья вздохнула, уставившись на свои сложенные на коленях руки. Таскув прижалась губами к тёплому краю кружки, в котором благоухал брусничными листьями отвар. Отпила, чуть, обжигая нёбо. Немного подумав, отпила ещё, не понимая, что не так.

– Это такой же отвар, что ты в тот вечер готовила? – она взглянула на Эви.

Та рот приоткрыла, словно не сразу нашлась, что ответить, и плечами пожала.

– Тот же, вроде. Может, забыла положить чего в этот раз. Не нравится?

Таскув поболтала остаткам питья на дне кружки и на землю поставила. Чтобы девица, которая своими умениями в приготовлении отваров гордится, забыла что-то в него положить? Разве что за сестру сильно волновалась да так рада её видеть была – потому и напутала. Но в душе поселился червь сомнения. Может, через то отвар шаман морок на неё навел? Но как сумел? Да и другим-то, кто то же самое пил, ничего не сделалось.

Таскув зажмурилась и прижала к вискам пальцы, когда в голове стрельнула боль. После такой нешуточной встряски еще долго тело будет напоминать о пережитом. Ладно бы к утру хоть немного в себя прийти и в седле самой удержаться суметь. А то совсем неловко будет обузой на шею Отомаша падать. Заметив её жест, женщины вдруг засобирались.

– Ты посиди одна маленько, – накрыв руку Таскув своей, шепнула Евья. – Отдохни. А мы пойдём пока, нам ещё мужей обиходить. У меня там похлёбка на огне.

Эви рьяно закивала и поспешила выйти за матерью. Нетерпеливо зашумели муромчане, привыкшие за время пути к женской заботе. Послышались шаги, и недовольный голос Евьи долетел издалека сквозь гомон:

– Да куда ж ты, окаянный? Пусть отдохнёт!

Но кто бы её послушал… Откинув полог и согнувшись едва не в три погибели, в палатку просунул голову один из муромчан. Огляделся, словно мог увидеть здесь что-то необычное, а затем кивнул в сторону воеводовой палатки, гораздо более солидной.

– Отомаш тебя к себе просит, кудесница.

Таскув запахнулась в шерстяное одеяло, которым накрылась поверх парки, чувствуя, что никак не может согреться. Словно до сих пор на ней одежды не было. И вдруг первый раз за день накрыл стыд за то, какой её Смилан поутру видел. Надо же, а раньше и не задумалась. Выходить куда-то и без того не хотелось, а теперь и вовсе лучше бы вновь улететь.

Но Таскув встала, чувствуя лёгкую дрожь в коленях, и пошла за воином. Тот заботливо довёл её до палатки воеводы, словно она не знала, куда идти. Видно, побоялся, чтобы не рухнула где по дороге. Внутри оказалось просторнее, чем в остальных укрытиях. Даже горел небольшой вырытый в земле очаг, а дым от него уходил в отверстие в крыше палатки, затянутое мелкой плетёной сеткой. Коли дождь или снег, его можно было закрыть отстегнутым сейчас куском холстины.

Отомаш и Смилан сидели у огня, рядом стояли пустые мисы и кружки: стало быть, только отвечеряли.

– Каких же мне небылиц Смилан порассказал, – наблюдая за тем, как Таскув садится напротив, протянул воевода.

И снова в голосе  то ли насмешка, то ли пренебрежение. И чего же он не верит ни во что? Верно, жизнь его чудесами до поездки к вогулам не полнилась.

– Почему небылиц? Разве у вас оборотней не бывает?

Отомаш хмыкнул, покосившись на сына, который его веселья не разделил.

– Перевертени-то? Говорят, бывают. Да только я их не встречал ни разу.

– У нас тоже нечасто рождаются. И всё среди шаманов, – Таскув потёрла друг о друга озябшие ладони и протянула их к костру, поглядывая на муромчан. – Говорят, если предок, дух которого в ребёнка вселился, оборотнем был, то и ему тот дар достанется.

– А не врёшь, кудесница? – Отомаш прищурился. – Точно тот шаман тебе ничего худого не сделал? Ты смотри, отряжу людей, как до Ижеслава доедем, изловят его да объяснят, что нехорошо кудесниц княжеских воровать.

Как лихо, ведь и присвоили уже! Таскув покачала головой.

– Коли сделал бы, так вашему княжичу я помочь уже не смогла бы. Не трать силы, воевода, и людей своих не тревожь.

Отомаш вздохнул, кажется, облегчённо. И У Смилана лицо просветлело: знать, и сам не до конца ей поверил поначалу, а теперь успокоился.

Снаружи послышался отдалённый конский топот, приблизился и стих. Зазвучали мужские голоса и радостные – женщин. Таскув вскинулась было, догадавшись, что приехал Унху, но с места не двинулась. Воевода ещё не отпускал.

– Нежданно все это случилось, – вновь заговорил он, когда лёгкая суматоха в лагере стихла. – А я же так и не спросил тебя, на что нам теперь надеяться, сколько дней пути до остяков нам милостью твоих богов отмерено?

Таскув невольно посмотрела на обручье, что поблескивало из-под рукава Смилана.

– Доехать хватит с лихвой. Но мне иногда проверять надо будет, всё ли в порядке, – она помолчала, решая, рассказывать или нет. Ведь сама ещё не до конца уверена была. Но всё же добавила: – И увидела я странное во время обряда. Будто бы плотина стоит на реке жизни вашего княжича. Много хворей разных я встречала, а такой не видела. Почудилось мне в этом колдовство, сотворённое кем-то сильным.

Отомаш вдруг выпрямился, словно к оглобле его привязали. И Смилан напрягся, хмуря брови.

– О многом мы думали, а такого не ведали, – на удивление озадаченно пробормотал воевода. – И ты уже поняла, кто заклятие сотворил?

Таскув руками развела. Слишком далеко источник заклинания и тот, на кого оно легло. Тут никак не отыщешь виноватого.

– Нет. Ижеслава мне увидеть надо. Там, может, и сумею найти, откуда тянется эта нить. Но заклятие больно мудрёное и искусное. Тяжело будет.

Воевода бросил пудовый взгляд на сына, а тот и не заметил: так в мысли свои погрузился. Таскув некоторое время смотрела то на одного, то на другого, едва не подпрыгивая от нетерпения. Слышала она неподалёку голос Унху – увидеть хотела невыносимо. А сказать муромчанам ей было больше нечего.

– Что ж, спасибо тебе, светлая аги, – наконец вздохнул воевода и рукой к выходу махнул, мол, идти можешь.

Вот же, вроде, и обязан ей, на помощь уповает, а в словах и жестах Отомаша проскальзывали порой повелительность и властность. Словно воином своим или служанкой распоряжался. Привык приказы раздавать. Но всё ж неприятно.

Таскув поддёрнула подол парки и вышла. Увидела сначала Елдана, который сёдла с лошадей вместе с сыновьями снимал. Огляделась в поисках Унху. Вдруг из-за воеводовой палатки вышел сокрытый тенью человек и, схватив её за локоть, утащил прочь. Таскув едва не вскрикнула, но узнала охотника. Сердито выдернула руку из его пальцев.

– Любишь ты пугать меня.

Унху снова к себе притянул, обезоруживающе улыбаясь.

– Да Елдан глаз с меня почти не сводит. Боюсь, не пустит к тебе, коли промедлю. Ему, вишь, слово Калтащ, которое нас связало, не указ. Я ж за всю дорогу извёлся в неведении. А когда тропа та и вовсе оборвалась… Не сталось с тобой ничего дурного?