Идеальная для колдуна (СИ) - Семенова Лика - Страница 68

Феррандо это забавляло. Он вновь вышел вперед, провел перед лицом ладонью, став, наконец, собой. По толпе волной прокатился новый вздох.

— Мы не всегда видим то, что есть на самом деле. Мы часто ошибаемся. В попытках воссоздать совершенство я созидал и уничтожал то, что не соответствовало идеалам. Это неизбежный поиск.

Он пытливо оглядел толпу.

— Я знаю, что в городе в связи с этим ходят разные слухи. Неприятные слухи. Пришло время их развеять и явить вашим глазам единственную истину. Чтобы раз и навсегда прекратить эти глупые пересуды.

Амели бросало в пот. Она нервно обмахивалась веером, а Мари то и дело совала под нос вонючую склянку.

— Гасту! Орикад!

Горбун спешно поднялся на помост. Демон привычно появился из ниоткуда, шокируя толпу. Но панталоны не забыл. Люди вновь охнули, многие осеняли себя знаком спасения, но стояли на месте, как приклеенные.

— Прямо здесь и сейчас я покажу вам, что именно вы вылавливали из реки. — Он кивнул горбуну: — Гасту, начинай.

Тот почтительно кивнул, сдернул покрывало с палки. Под ним оказался уродливый проволочный каркас, Амели видела такие в колодце. Горбун вытащил каркас на середину помоста, открыл бочку. И принялся облеплять проволоку глиной совсем так же, как делает любой скульптор. Ничего ужасного, недопустимого или волшебного. Он просто лепил. Долго и сосредоточенно. Появилась уродливая корявая голова, несуразные руки, ноги. Статуя была такой безобразной, что из толпы начали раздаваться смешки.

Гасту закончил, откланялся господину. Феррандо с усмешкой оглядел толпу:

— Для лучшего вмещения магии глина должна высохнуть естественным путем при естественной температуре. Но сейчас это не имеет принципиального значения.

Он подошел к болвану, вытянул руку и резко опустил. Статую охватили клубы белого пара или дыма. Когда они рассеялись, глина оказалась уже совершенно сухой.

— Дальше — доработка и шлифовка.

Феррандо вновь вытянул руку. Вокруг изваяния поднимался красно-желтый вихрь, похожий на осенние листья, подхваченные смерчем. Когда вихрь исчез, толпа ахнула. Вместо уродливого болвана стояла статуя прекрасной работы.

— Орикад!

В ручонках демона появилась знакомый деревянный ящичек со склянками. Феррандо выбрал несколько, отлил из каждой по капле в небольшую чашку, смешал и вылил на макушку статуи.

Со стороны все это выглядело очень странно, и какое-то время ничего не происходило, совсем. Амели грызла платок, боясь, что ничего не выйдет, и статую не получится оживить. Но через несколько долгих минут, наполненных напряжением и звенящей тишиной, начало что-то происходить. Макушка стала светлеть, и вскоре на глиняных плечах лежали самые настоящие белокурые волосы. Потом начала светлеть кожа, обретая нежный цвет слоновой кости. Менять текстуру. И очень скоро перед толпой стояла самая обычная обнаженная девушка, до неприятного похожая на Мари. Она улыбалась, хлопала ясными глазами, но по всему было видно, что совершенно ничего не понимала. Кажется, этого и не требовалось.

Феррандо вновь оглядел толпу:

— Кто-то хочет потрогать?

Казалось, тишина стала еще немее.

— Нет смелых мужчин? Может, есть смелые женщины?

Вновь молчание.

Вдруг из своего кресла поднялся тот дряхлый старик, который выступал:

— Вы позволите мне, ваше сиятельство?

Феррандо кивнул:

— Конечно, магистрат, прошу.

Старик с опаской коснулся кожи статуи кончиками сухих пальцев, отдернул руку. Смущенно улыбнулся и вернул руку, поглаживая. Кажется, его остановило только то, что смотрели сотни глаз. Он нехотя убрал руку, кивнул:

— Настоящая плоть. Теплая, мягкая. Это невероятно.

Феррандо вновь кивнул:

— Благодарю, магистрат.

Он махнул горбуну, чтобы тот зашел статуе за спину. Амели уже знала, что сейчас произойдет — он свернет ей шею. Она тронула Мари за руку:

— Отвернись, не смотри.

— Почему, госпожа?

В это мгновение Гасту уже сделал все, что полагалось. Ловко и быстро. Толпа вновь охнула, взвился женский крик. Феррандо нравилось шокировать, но Амели не понимала, одобряют ли его действия. Станет ли лучше?

— Иного способа оборвать магическую жизнь, впрочем, как и любую другую, нет. Смерть — естественный закономерный финал любой жизни. Через несколько минут происходит вот это, — Феррандо указал на лежащее тело, которое на глазах превращалось в кусок высохшей глины. — В воде этот процесс не наступает.

Он вновь обвел взглядом толпу, и Амели буквально дрожала, комкая платок. Она боялась, что люди озвереют, кинутся на помост. Но те так и стояли, замерев. Ни звуков, ни шевеления.

— Если эта демонстрация кого-то не убедила, у меня хватит терпения повторить все заново и велеть принести сюда чан с водой.

Снова молчание.

Из толпы послышался одинокий задавленный выкрик. Мужской.

— Тогда зачем в воду?

Феррандо усмехнулся:

— Меня устраивали слухи.

— А теперь, стало быть, не устраивают?

— Теперь не устраивают. Они огорчают прекрасную женщину, которую я люблю.

Феррандо посмотрел на балкон, и взгляды толпы устремились туда же. Амели сидела ни жива, ни мертва. Только смотрела на мужа. Не могла оторвать взгляд, лишь чувствовала, как по щекам катятся безмолвные слезы.

Феррандо вновь взглянул в толпу:

— Горожане! Только что вы видели разрушение. Теперь я хочу, чтобы вы увидели созидание. Истинная магия — и есть созидание. Именно для этого она и предназначена.

Люди осмелели и уже не слушали, остолбенев. Будто пообвыклись. Перешептывались, жестикулировали.

— Здесь и сейчас, немедленно, я помогу одному из вас. Тому, кому не в силах помочь иная сила. Нужно лишь выйти на помост.

Толпа замолчала, затихла. Повисла такая удушающая тишина, что было слышно пролетающую муху, воркование голубей на щипцах крыш. Даже стрижи умолкли и не прошивали небо своими стройными телами.

— Слепые. Глухие. Безногие… Здесь все здоровы?

Амели замерла, прикрыла рот ладонью. Они разойдутся, все до единого. Она боялась даже представить, что будет, если благородный порыв Феррандо останется без ответа из-за людской глупости.

Люди вновь смотрели друг на друга в немом изумлении, будто и не было недавнего оживления. Закаменели, как глиняные болваны. Амели посмотрела на Мари, ища поддержки. Та тоже молчала. Сидела бледная, будто мраморная.

— Только не расстраивайтесь, барышня. Вам никак нельзя.

Она подала мятной воды, и Амели жадно выпила.

Толпа задвигалась, забеспокоилась, как водная гладь. Амели подскочила к перилам, чтобы видеть, что происходит. К помосту протискивалась горожанка в несвежем чепце, ведя за руку парнишку лет пятнадцати. Высоченного, в линялой порыжевшей шляпе. Она подошла к помосту, подняла лицо, глядя на Феррандо:

— Ваша милость…

— Мессир, — перебил Гасту.

— Мессир, неужто правду говорите? Исцелите?

Феррандо поджал губы. Синие глаза резали ножами. Он едва сдерживался. Амели очень жалела, что стояла здесь, на проклятом балконе, не могла успокоить его, смягчить, поддержать. Но он, казалось, взял себя в руки. Посмотрел сверху вниз:

— Вы ставите мои слова под сомнение, сударыня?

Та затрясла головой:

— Что вы, ваша милость. Вот, — она вытолкала парнишку вперед, — вот, ваша милость, сын. Пятнадцать годков — ни единого слова сказать не может. Немой с рождения.

— Пусть подойдет.

Толпа все так же мертвенно молчала, словно весь город онемел разом. Женщина потолкала сына к лестнице, люди расступались, давая дорогу. Мать и сын поднялись на помост, встали в почтительном отдалении. Та все толкала мальчишку вперед, но он артачился со страху.

Феррандо едва заметно махнул рукой:

— Подойди, мальчик.

Казалось, тот вот-вот упадет замертво. Лицо вытянулось, пальцы нервно сжимали полы не по размеру короткого сюртука. Наконец, Феррандо и мальчишку разделяла лишь пара шагов. Тот стоял, беспомощно озирался, глядя то в замершую толпу, то на мать. Взгляд метнулся на Феррандо, но парень тут же испуганно опустил голову.