Идеальная для колдуна (СИ) - Семенова Лика - Страница 17

— Ты не можешь ничего знать, — он усмехнулся и провел кончиками пальцев от ключиц до живота, заставляя кожу покрыться мурашками. — А я знаю, как отзывается женское тело. И твое мне отвечает, маленькая лживая ханжа.

Он склонился к губам Амели, опаляя дыханием, но лишь дразнил, едва касаясь. Припал к уху:

— Разве с тобой плохо обращаются? Тебе не нравятся новые наряды? — его голос обволакивал, будто ткал на коже замысловатые кружева. — Чего ты хочешь? Золота? Драгоценностей? Я готов щедро заплатить за твою любовь. Я дам тебе все, чего ты хочешь.

Амели даже хмыкнула:

— Такими обещаниями покупают шлюх, мессир. Это не сложно, — она покачала головой. — Но никакие богатства не вернут мне чести. Никогда.

Феррандо усмехнулся. Рука порхнула на грудь, пальцы нежно зажали сосок, заставляя Амели судорожно вздохнуть. Она беспомощно дернулась, но магия не давала даже шанса освободиться. Он поглаживал самую вершину большим пальцем, добиваясь сбивчивого дыхания.

— Вот видишь, моя красавица, ты тоже шлюха. Я чувствую, как ты желаешь, чтобы я продолжал касаться тебя. Вот так, — он накрыл губами сосок, чуть прикусил, жаля раскаленным языком.

Пальцы легли на другую грудь, заставляя выгибаться, потом скользнули ниже, замерев между ног. Амели почувствовала, как лицо стремительно заливает краска стыда, накатывает жгучими волнами. Она не могла даже вообразить, что мужчина может касаться там. Какую бы ерунду они с Эн не выдумывали. Она беспомощно дернулась:

— Нет! Умоляю, мессир, нет. Создателем прошу, сжальтесь!

Феррандо оторвался от груди, заглянул в лицо и прошептал в самые губы:

— И вот так… А потом ты будешь умолять, чтобы я продолжал…

Его палец легким касанием нащупал самое чувствительное место, заставляя Амели в бессильном протесте сжать кулаки. Все это было невообразимо. Вопреки стыду между ног мучительно пульсировало, и легкие движения чужих пальцев доводили до безумия. Амели напряглась в невидимых путах, задерживала дыхание и подавалась навстречу, поводя бедрами. Она отчаянно понимала, насколько податливо тело. Оно будто не подчинялось разуму, сейчас им руководили чужие бесстыдные касания. И она горела. Как он и предрекал, была почти готова умолять, чтобы пальцы не останавливались. Но они не останавливались. Наконец, ее взмокшее тело окатило сладкой волной, и она сжала бедра, не сдержав шумных вздохов.

Губы Феррандо опалили шею, оставляя влажную дорожку:

— Видишь, глупышка, ты уже моя. Твое прекрасное тело решает за тебя.

Амели сглотнула, стараясь прийти в себя:

— Я всего лишь слабая женщина, мессир. Я не знаю своего тела. Вы правы — я могу поддаться. Могу умолять. По природе и слабости. Но клянусь душой, мессир, я сдержу свое обещание. И уже завтра вы найдете меня бездыханной. Это будет ваша вина.

Он вмиг помрачнел, склонился к самому лицу:

— Ты смеешь ставить мне условия? Обвинять меня? — его глаза прожигали.

— Это необходимость, мессир. Я должна защищаться.

— В таком случае, ты никогда не выйдешь из замка. Из этих покоев, если понадобится.

Амели покачала головой:

— Не думайте, что для отчаявшейся женщины Валора — единственный путь. Матушка говорила, что при желании можно утонуть даже в кружке или умывальном тазу.

— Твоя матушка говорила вздор.

— Дело не в матушке — дело в желании. Если не будет иного способа — я уморю себя голодом.

Он рассмеялся и, наконец, отстранился:

— Не воображай, что уморить себя голодом очень просто. Инстинкт выживания заложен в каждое живое существо. Все это не больше, чем слова глупой девчонки.

— Пусть так. Но между бесчестьем и смертью я выберу смерть.

Феррандо порывисто поднялся. Его лицо помрачнело, состарилось. Казалось, еще немного, и он превратится в старика без всякой магии.

— Ты пожалеешь, что посмела ставить мне условия.

Он стремительно вышел, хлопнув дверью так, что зазвенели подвески на люстре. Амели зажмурилась, и поняв, что больше ее ничто не держит, свернулась калачиком и разрыдалась.

Глава 19

Феррандо будто пробыл с нею целую ночь. Как проклятие. Неустанно преследовало его горячее дыхание, его касания, его губы. Амели гнала от себя эти фантазии, слезно взывая к Неурской деве, но ее будто рвало на части. Плоть требовала, чтобы он вернулся, а разум проклинал за эту муку. Колдун понимал, что делал. Лучше, чем она сама. Чтобы быть стойкой — нужно не ведать. Она теперь знала. Приоткрыла эту запретную завесу.

Когда Мари пришла ее будить, Амели, конечно, уже не спала. Лежала, укрыв нагое тело одеялом до самого подбородка, и смотрела в окно, наблюдая, как розоватые лучи восходящего солнца расцвечивают парк. Касаются глянцевой, будто лакированной, листвы апельсиновых деревьев, пламенят песчаную дорожку. Вдали, едва различимо в легком утреннем тумане, поднимавшемся с реки, виднелись городские крыши. Кажется, навсегда потерянные. Отныне удел — стоять у кованых ворот, не имея возможности сделать шаг. Так и будет, Амели это чувствовала. Кажется, этой ночью она сделала непоправимую ошибку.

— Доброго утра, барышня, — Мари аккуратно поставила на консоль вазу со свежими розами. — Славное утро, сударыня. Ясное, теплое. Просто чудо!

Она улыбалась, легко порхала, прибирая мелочи, будто бабочка.

Амели вцепилась в одеяло:

— Доброе утро, Мари.

Она была с ним этой ночью. С Феррандо. Амели чувствовала это каким-то кошачьим женским чутьем. Затаенной черной завистью. Создатель! И как же хотелось залепить ей пощечину, будто Амели имела на это полное право. Будто была законной женой. Она пристально смотрела на Мари, словно надеялась разглядеть следы прикосновений, поцелуев. Будто хотела считать все слова, которые Феррандо говорил ей. Он непременно что-то говорил. Внутри все клокотало и одновременно замирало. Что он ей говорил? Что обещал? А что отвечала она? Если бы спросить… Но это было просто невозможно.

Совсем не хотелось любезничать с Мари. Видеть ее тоже не хотелось. Амели лишь вытерпела, когда та оденет ее в голубое платье и причешет. И поспешно выставила, сказав, что не хочет даже завтрака.

Едва служанка скрылась за дверью, Амели кинулась к комоду, достала рисунок. Снова долго рассматривала, сличая портрет и реальность. Подмечено все до мельчайших черточек. У Нила хороший глаз, и рука верная. Амели буквально до дрожи хотела видеть себя на бумаге. Сей же час, немедленно! Хотела иметь возможность доставать рисунок и смотреть, уверяясь, что красива, что не хуже Мари. Она вернула лист в тайник — Нил должен нарисовать и ее портрет.

Амели решительно направилась искать кухню, молясь только об одном: не встретить демона или горбуна. Этих двоих она сейчас просто не вытерпит. Как и в большинстве больших домов, кухня размещалась в подвале. Запахи разносились далеко по коридорам, давая понять, что Амели идет в правильном направлении. Она остановилась в дверях, наблюдая за дородной кухаркой в белом чепце. Толстуха обминала тесто в деревянной кадке, сноровисто работала крепкой, как дубина, рукой. Накрыла кадку чистым мокрым льном и отставила на скамью, поближе к разогретой печи, чтобы поднималось в тепле. Развернулась, обирая с пальцев налипшее, обтерлась полотенцем и хмуро кивнула Амели:

— Ну, заходи, коли пришла.

Кажется, она была недовольна. Взгляд колючий, губы поджаты.

— Здравствуйте, — Амели так и терлась в дверях, но жадно втягивала кисловатый запах сырого теста, разогретой печи. Так бы и стояла.

Толстуха выставила на длинный скобленый стол корзину с луком и принялась чистить, складывая шелуху в глиняную миску:

— Чего в дверях застыла? Иди, садись, — она указала на табурет.

Амели зашла в кухню и сиротливо присела, поджав ноги и комкая на коленях юбку. Она робела перед толстухой. Но и показаться полной растяпой тоже не хотелось.

— Вы ведь тетушка Нила?

Толстуха так и застыла с занесенным ножом. Опустила луковицу и уставилась так, что хотелось сбежать: