Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 87

Впрочем, опасения оказались напрасны. В случае с Ратьшей хазары, видимо, сочли, что Мстиславич, уже дважды потерпевший поражение от Хельгисона, недостоин доверия. Что ж до тархана, то его отвага, военный опыт и громкое имя должны были укрепить дух черных хазар, вдохновляя их на великие свершения. Потому противником Икмора оказался безвестный богатырь-гурганец, один из тьмы эль-арсиев.

Бек и его вельможи сделали выбор не случайно, ибо даже из возможного поражения надеялись извлечь выгоду. Хотя выходцы из Хорезмского ханства эль-арсии жили в Итиле поколениями, хазарами они не стали и, сохраняя веру и обычаи предков, кровно мстили лишь за кровь мусульман. На этой верности полвека назад сыграл царь Аарон, позволив им истребить руссов, возвращавшихся из похода за море Хвалисское, на это надеялся царь Иосиф.

Впрочем, хитрый бек не учел одно простое обстоятельство: если бы Святослав русский опасался эль-арсиев, он бы не стоял нынче с войском под стенами Итиля, в самом сердце хазарской земли. Потому, едва Икмор взял гурганца в захват, он не отпускал его до тех пор, пока переломленный хребет и искореженные ребра не пронзили нутро, так, что не осталось сил даже на предсмертный вскрик: «Аллах акбар». Сам варяг хоть и шатался, жадно хватая воздух ртом, видимых повреждений не получил.

— Вот это ручищи! — со смесью страха и восхищения воскликнул один из сыновей хана Камчибека, ровесник Тойво, названный в честь прародителя племени Куэрчи. — Не хотел бы я иметь такого отцом. Раз приложит, костей не соберешь!

Тойво только головой покачал. Обладавший нравом крутым и задиристым, как большинство его соплеменников, Икмор со своими отроками, тем не менее, предпочитал общаться при помощи увещеваний. Другое дело, что шкодливые мальчишки, зная тяжесть его руки, вели себя как шелковые.

Еще не смолкли крики одобрения и негодования, а в небо ордами алчущей саранчи поднялись стрелы. Внук волхва и сын песнетворца, Тойво много раз слышал вдохновенные повести, в которых оперенное смертью облако закрывало солнце. Сегодня он узрел эту картину наяву. Помимо стрел, летевших так густо, что, вонзая их одну в хвост другой, хватило бы построить мост до звезд, в воздухе клубились тучи пыли: полки двинулись в наступление. Для зрителей, наблюдавших за битвой с холма, атака огузов, а в первой линии хазарского войска, как и говорил Неждан, шли именно они, напоминала морскую волну, стремительно набегавшую на брег.

Наступление большого полка русского воинства вызывало в памяти образ движущейся скалы или утеса, вроде тех, которые подстерегали мореходов в басне об аргонавтах. Сплоченные тьмы копейщиков казались поднимающимся из-под земли после многовекового сна могучим исполином в сияющем шлеме с козырьком из выставленных вперед копий. Его неспешное продвижение поражало своей неотвратимостью. В составленной из наконечников броне, несмотря на сыплющиеся сверху стальным дождем сулицы и стрелы, не появлялось ни единой прорехи: убитых и раненых заменяли их товарищи и фаланга вновь смыкала ряды.

Огузская волна нахлынула и, разбившись о железные уступы утеса или шлем исполина, в страхе устремилась прочь, оставляя на песке не ракушки и зазевавшихся мальков, а пронзенные стрелами и сулицами человеческие и конские тела, трепыхавшиеся в предсмертных судорогах, как выброшенные на берег рыбешки. На смену ей пришла другая, более вязкая и тяжелая, напоминающая расплавленное олово или руду. Одетые в кольчуги или пластинчатый доспех хазарские и аланские всадники на закованных в броню лошадях и уцелевшие огузы взяли хороший разгон, мощным лобовым ударом намереваясь разбить острие клина и, опрокинув передние ряды, разомкнуть звенья фаланги. В случае успеха атаки уничтожить разобщенных, не имеющих брони и иного вооружения, кроме копий и секир, ратников центра и задних рядов не составило бы труда.

Столкновение двух воинств отдалось тяжким стоном Матери Сырой Земли, слышимым даже на холме, по склонам которого, во всяком случае, так Тойво показалось, побежали трещины. Железный змей, а именно в таком облике внучок волхва увидел хазарскую конницу, налетел на исполина, сминая серебряный островерхий шишак, словно молот каменотеса, круша вершину скалы. Движение большого полка замедлилось, передние ряды смешались, острие клина стало уплощаться. Страшась представить, что творится сейчас внизу, ибо даже сверху и издалека месиво из конских и человеческих тел выглядело чудовищно, Тойво обращался к милости батюшки Велеса и громовержца Перуна, призывая их помочь дядьке Войнегу и молодцам Неждановой лесной ватаги. Рядом, перебирая усердные четки, молилась своему Богу боярыня Мурава. Ее уста произносили имена брата, людей ее отца и всех знакомых ей гридней новгородской дружины. Привыкшие сражаться пешими или на кораблях, они вместе с варягами Икмора, Сфенекла и Рогволда стояли как раз в первых рядах, оказавшись сейчас в самом жерле кипящей схватки.

И молитвы были услышаны. Над грохотом и ревом битвы вдруг прозвенел яростный и грозный глас золотой трубы, призывающий в атаку полки правой и левой руки. Русская и печенежская конницы в стремительном разбеге гасили хазарскую волну, запирая ее ярость в каменные берега. Сокол расправил крылья. Исполин обрел руки. Левая выставляла вперед склеенный из десятка толстых кож, обитый войлоком щит. Правая сжимала сияющий сталью меч, на острие которого в атаку мчался сам светлейший.

— Отец! — воскликнул Куэрчи, взглядом отыскав отмечавшее наступление печенегов небесно-синее знамя племени хана Камчибека.

— Аян!

Робкая Гюльаим испуганно прижала к сердцу маленького сына и отвернулась, боясь нескромным взглядом отпугнуть удачу от возлюбленного. Младший Органа с сотней сверстников, глубоко вклинившись в ряды огузов, рубил их направо и налево, разом припоминая им все обиды, нанесенные племени Куэрчи Чур.

— Улан?

Супруга великого хана Субут, полагаясь на милость Великих Тенгу и опыт прошедшего через множество сражений мужа, больше переживала за первенца. Прошлую битву отрок пережил только благодаря вмешательству Хельгисона и врачебному искусству Анастасия.

— Лютобор, любимый!

На губах новгородской боярышни играла улыбка. Мысленно расправив стремительные лебединые крыла, она мчалась над бранным полем, различая среди светлых доспехов полка правой руки знакомую кольчугу, узнавая блеск золота на навершии Дара Пламени, выделяя меж лихих скакунов гнедо-чалого Хельгисонова любимца и верного товарища Тайбурыла.

Бешеный конь плясал под седлом отчаянного воеводы, дождавшегося наконец дня, которого ждал всю жизнь. Каждым взмахом заветного клинка Лютобор мстил за гибель отцовских товарищей, за обиды приемной степной родни. И горящие гневными рубинами раны, вместо крови изливаясь из запекшихся уст вдохновенными строками новой песни (каждый удар меча отмечал следующую строфу), влекли его сквозь жестокую страду кровавой брани к площади ненавистного Града, где год назад над ним свершалась казнь. И его товарищи, хранимые его Правдой и его песней, один за другим сминали хазарские полки. И ошуюю от него с сотней Добрынича мчался верный Инвар, и одесную, опережая самого светлейшего, несся Незнамов сын.

— Неждан!!! Ребята!!! — во весь голос закричал Тойво и, не в силах справиться с охватившим его радостным возбуждением, помчался вниз с холма, раздирая руки и одежду о заросли чертополоха. Печенежские мальчишки, поднимая босыми пятками пыль, летели рядом. А битва продолжалась, и пока конница сильнее сжимала клещи, большой полк медленно двигался вперед.

— Эй, парни! кончай баловать! Твердята, ты что ли мне в спину древком копья тычешь?! Руки оборву!

— Почему, чуть что, сразу Твердята? Нужна мне твоя спина! Это я вон того в косматой шапке хотел достать, а тут теснота такая — повернуться негде!

— Да разве это теснота? Здесь между рядов можно ещё два ряда поставить.

— Понятно, Путша, что тебе хотелось бы стоять ещё тесней, поближе к своей соседке, белой да румяной. Ты, красавица, с ним поосторожнее, у него только одной руки нет, а всё остальное пока на месте!