Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 85

Почти те же слова, только на другом языке, говорил, прощаясь с ней в Корьдно и во время их недолгого тешиловского счастья, Неждан. Если бы она в самом деле имела силы хоть кого-нибудь защитить и спасти!

А тут еще Мстиславич, докучный и постылый. Словно охотник или убийца, он выслеживал девушку в коридорах дворца, пытаясь ранить не ножом, так словом. После вестей о союзниках он осмелел настолько, что заявился прямиком в её покои. Решил лишний раз укорить великую княжну земли вятичей опрометчивостью выбора корьдненских бояр и светлейшего Ждамира.

— Говорил я ему, нечего с руссами заигрывать, нечего в свои земли пускать. Пустая это затея, с хазарами силой тягаться. Уж не знаю, как теперь твоему бедному братцу удастся княжую шапку сохранить!

Хотя перед мысленным взором объятой ужасом Всеславы уже неслись орды беспощадных степняков, вторгающихся в землю вятичей, чтобы покарать за отступничество, девушка постаралась сохранить самообладание:

— Уж ты, Мстиславич, помолчал бы про руссов, — презрительно бросила она. — Больно хорошо после драки кулаками помахивать да других учить. Где ж была твоя ученость прошлым летом? Вот одолел бы тогда Хельги Лютобора, глядишь, у нашего воинства и его предводителей уверенности бы прибавилось. Я слыхала, Хельгисон еще раз успел тебя уму-разуму поучить. Что ж ты никак его не побьёшь? Силенок мало или, как зимой, Небеса благословления не дают?

— На этот раз дадут!

Глаза Мстиславича сверкнули лютой ненавистью.

— Я привезу его в Итиль в оковах и самолично вновь прибью к деревянному коню. И его князя рядом. А Хельгисонова ублюдка из чрева ромейской ведьмы огненными клещами вытащу.

— Не изловивши бела лебедя, не рановато ли кушаешь?! — резонно заметила княжна. — Хельгисон вон и арабов одолел, и от эль-арсиев становище своих братьев защитить сумел, да и Святослав на своем пути не узнал ни одного поражения!

— И это говорит помолвленная невеста хазарского кагана, почти что жена? — издевательски рассмеялся Ратьша. — Не боишься, что восхваляемый тобой Хельгисон твоему женишку малахольному башку-то проломит?

— Боюсь! — честно призналась Всеслава. — Потому буду за Давида всех богов молить!

— А за меня? — эти слова прозвучали так неожиданно, что Всеслава не нашлась даже, что ответить.

Сквозь намертво приросшую к красивому лицу дедославского княжича маску бесшабашной удали и холодного безразличия проступали черты, которые девушка помнила по дням, когда они оба были детьми.

— И за что ты меня так ненавидишь? — превратно истолковав её молчание, спросил Ратьша.

Как и все живые существа, он всё-таки испытывал потребность в тепле и участии.

— Любить ты, Мстиславич, не умеешь! — в сердцах выговорила Всеслава. — Никого не видишь, кроме себя. Иди с миром, — добавила она, обращаясь не к бессовестному крамольнику, в которого волей судьбы и своих страстей превратился Ратьша, а к мальчишке, в котором еще не погибли ростки хорошего. — Иди с миром, я не держу на тебя зла.

— Ну что, тысяцкий, нешто все-таки сам, как собирался, поведёшь своих людей в бой?

Князь Святослав ехал вдоль войска, с законной гордостью оглядывая прекрасно вооруженных и обученных, закалённых долгим походом собранных на битву ратников.

— Я же им обещал, — улыбнулся в ответ Неждан, — а обещания выполнять надо.

— А как же раны? — строго глянул на него светлейший.

— Почти не беспокоят.

— Но что говорят лекари?

— Дозволяют. Да ты их сам, княже, если хочешь, расспроси!

По-прежнему улыбаясь, он указал на стоящего в почтительном отдалении Тойво.

— Что скажешь? — повернулся к мальчонке, приняв игру, светлейший.

— А что тут говорить, — покраснев от смущения до кончиков ушей, деловито пробасил внучок волхва. — Рана на груди совсем затянулась, а что до руки, дяденька Анастасий говорит, её разрабатывать нужно.

— Если что, я меч и левой удержать сумею! — упрямо проговорил Неждан в ответ на придирчивый взгляд светлейшего.

— Можешь не продолжать! — усмехнулся князь. — Знаю, кабы ты даже обеих рук лишился, всё равно отправился бы бить хазар. Не стану потому даже пытаться тебя остановить! Пойдешь со своими конниками и вершниками побратима ко мне в полк правой руки. Лошадей у нас достаточно, потому на коней сажай всех, кто опыт в степной войне имеет.

Святослав поехал дальше, а Тойво облегчённо провел рукой по взмокшему лбу, переводя дух. Это нынче он мог спокойно смотреть в глаза светлейшего, улыбаться его шуткам и с умным видом рассуждать о ранах Незнамова сына. А когда Неждан неподвижно лежал на дне лодки или безвольно висел, поддерживаемый Инваром, на шее Серко в залитой кровью рубахе, было вовсе не до шуток. Едва они, запутав следы и оставив позади погоню, остановились на отдых, Тойво попытался извлечь из груди товарища стрелу. Хотя мальчуган прожил на свете не очень много зим, в людских хворях он кое-что понимал и потому про себя дивился, что Незнамов сын всё ещё дышит и даже временами приходит в себя. Стрела-то, чай, угодила туда, где расположено сердце!

Разгадка оказалась столь же простой, сколь дивной. Когда, протянув руку под рубаху, Тойво нащупал на груди Неждана какой-то непонятный, пропитанный кровью предмет, оказавшийся нанизанным на древко, он даже растерялся. Что это, уж не выпало ли сердце из груди? Предположение в какой-то мере оказалось недалеко от истины, ибо заветная ладанка, а это была именно она, вместе с локоном волос корьдненской княжны заключала частичку души Незнамова сына.

Ох, Всеслава, Всеславушка! Из своего далёкого далека ты продолжала милого беречь и хранить!

Понятное дело, что застрявшая меж рёбер стрела, как и другая, оставившая на месте родового знака Ашина лишь неровный рубец, причинили немало неприятностей. Растревоженные дорогой раны (а обратный путь они проделали на пределе человеческих и лошадиных возможностей, за день покрывая расстояние едва не в неделю пути) долго не заживали, несказанно докучая Неждану болью и лихорадкой. Впрочем, Тойво делал все, что мог, а когда они наконец добрались до своих, на помощь к нему пришли дяденька Анастасий и Мурава краса, да и сам Незнамов сын не собирался сдаваться. Не для того он из хазарского града живым выбрался.

Вообще им с Инваром, как говорил воевода Хельги, эта поездка пошла на пользу. Словно отроки, ищущие посвящения, молодой урман и бывший корьдненский гридень пересекли границу миров и вернулись обратно совсем другими людьми. Тойво не мог выразить точнее, но, кажется, к обоим пришло понимание того, что жизнь — величайший дар, который, несмотря ни на какие невзгоды, стоит ценить.

Когда пыль, поднятая княжеским конем, осела, к Незнамову сыну подъехал дядька Войнег.

— Ну, что сказал светлейший? Как нам, пешим или конным в битву идти?

— Велел всех, кто умеет, сажать на коней. Хороших пеших бойцов в войске и так хватает, а конницы маловато. Побратим вместе со своими вершниками тоже в полк правой руки с князем пойдет. Печенеги и булгары прикроют слева. Ну что, Добрынич! — улыбнулся молодой воевода. — Покажешь поганым, чему меня и других неслухов в Корьдно наставлял?

Дядька Войнег кивнул, но в глазах вместе с глухой болью затаил вопрос:

— А Инвар тоже останется с твоим побратимом?

— Не знаю, — честно признался Неждан. — Вероятно, да, как и другие отроки. Хотя он свое посвящение давно прошел, Хельги его вряд ли далеко отпустит.

— Инвар хоть и молод летами, а боец опытный и умелый, — похвалил юного урмана Добрынич. — Да и мои ребята его по Корьдно да Тешилову помнят. Если я ему свою сотню передам, как ты думаешь, Хельгисон возражать не станет?

— Вряд ли, с чего бы.

Неждан глянул на сотника с недоумением.

— А ты что же, Добрынич?

— А я лучше за твоими смердами-лапотниками да лесными разбойничками, которые в большом полку пешим строем пойдут, присмотрю. Твоих-то глаз на всех не хватит.

Неждан не нашел, что возразить. Конечно, Богша с Доможиром и другие предводители лесного воинства, ходившие теперь в десятниках и даже сотниках, немало поднаторели в ратном деле, сражаясь в Мокшанском краю и, в особенности, под стенами Обран Оша. Однако опыта действий на открытом пространстве не имели. Добрынич это не хуже Незнамова сына ведал. Впрочем, на то, чтобы оставить сотню, он имел совершенно особую причину. В рядах большого полка вместе с новгородцами собиралась биться Войнега. Мог ли любящий отец покинуть ее.