Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 4

Метель ревела и выла, замешивая вкрутую мороз и снег, нещадно хлестала по верхушкам деревьев, вилась понизу поземкой. Кому-то в ее отчаянном голошении слышались причитания Лады-Весны, оплакивающей заточенного в ледяные подвалы Даждьбога-солнышко, кому-то мерещился безудержный хохот бесов, водящих свои адские коло вокруг входа в иной мир.

Гридни поминали Велеса, прося у скотьего бога защиты, а Войнег, ругая про себя девчоночье упрямство и свою уступчивость, через каждые двадцать шагов сменял передовых, сам постоянно слезая с коня и проверяя путь. Занятый своим делом, заунывную песнь метели он не разбирал, потому, когда неуемный ромей подъехал к нему и сказал, что де слышит, будто кто-то на помощь зовет, Войнег только сердито отмахнулся: прислышалось.

— Это тебя Морана кличет, в полынью заманивает! — пояснил он, предостерегая чужеземца (какой-никакой, а все-таки гость). — Скажи спасибо, что она тебя человечьим голосом морочит, на иных, бывает, собакой лает или вовсе медведем ревет!

Анастасий только отмахнулся. Уповавший на своего всемогущего Бога, в козни Мораны он не очень верил. Сорвав с головы шапку, чтобы лучше слышать, он пустил коня рысцой, обгоняя отряд. Войнег в досаде последовал за ним.

«Чтоб ты провалился, дубина заморская!» — в сердцах подумал сотник и тут же взял свои слова назад, ибо Анастасий, несмотря на все его странности, относился к тем людям, которым Войнег просто не мог желать зла. Ну, скажите, какой еще лекарь мог среди ночи, в самую что ни на есть лютую непогоду, бежать на другой конец города ради больного или увечного, сирого или убогого, не надеясь получить за лечение даже мизерной платы? Какой еще полез бы в горло к маленькому Веллу, запоздалому первенцу боярина Урхо, оттягивать тлетворные, удушающие пелены, зная, что хворь в любой момент может перескочить на него? Тогда ведь даже старая потвора Тару побоялась подойти.

Сзади послышался дробный стук копыт гнедого иноходца. Вырвавшихся вперед всадников нагоняла княжна. Гридни, кто как мог, поспевали за ней.

— Что случилось? — с тревогой глянула на сотника Всеслава.

— Да ромею твоему, госпожа, голоса тут все мерещатся! — в сердцах начал Войнег.

Однако в этот момент его слух, хотя и слегка ослабевший с годами, но все же привыкший различать в шуме битвы сигнал тревоги или призыв наступать, уловил сквозь вой ветра человеческий крик. Кричал ребенок, и кричал совсем неподалеку.

Перешедшие в галоп кони шибко разлетелись по снегу и потому, когда впереди замаячило черное недреманное око полыньи, вершники едва не вылетели из седел в попытке их остановить.

— Стоять! Мать вашу! — заорал на гридней Войнег, чувствуя, как опасно колеблется и зловеще трещит под лошадиными копытами лед.

На расстоянии примерно двадцати шагов, плохо различимый в снежном мороке, но от этого не ставший менее реальным, в самом сердце полыньи отчаянно бился мальчишка лет десяти-двенадцати. В безуспешных попытках выбраться он судорожно хватался за острые, точно осколки привозного стекла, края, но тонкий лед, не выдержав даже такого ничтожного веса, обламывался, погружая неудачливого пловца с головой под воду, с каждой новой попыткой отнимая силы и тем самым лишая его каких бы то ни было шансов.

— Вот бедолага, — участливо пробасил Сорока. — Видать, Велесу новый прислужник потребовался. Скорей бы уж! Сердце кровью обливается на него смотреть!

Войнег хоть и прицыкнул на кликушу безмозглого, а и сам видел, что помочь ничем нельзя. Лед вокруг был еще слишком тонкий, никак не подлезешь. Но что делает безумец ромей? Скинул плащ с сапогами и, распластавшись лягушкой, ползет к полынье. Нешто не видит, что лед вокруг весь пошел трещинами!

— Стой! — заорал Войнег, но ветер отнес его голос в сторону.

Вовремя подхватив вздумавшую последовать за ненормальным Всеславу, сотник рявкнул на гридней, чтобы подали веревку. Как ни скудоумен был Анастасий, но конец вокруг пояса обвязал. И в этот миг Водяной утащил мальчишку под лед.

— Все, ребята! — почти с облегчением выдохнул Войнег. — Тащите этого полоумного назад! Не хватало еще и ему провалиться!

Но сотник плохо знал Анастасия. Раньше, чем кто-либо успел выполнить приказ, человек русского князя распрямился в полный рост, в несколько безумных прыжков пересек расстояние, отделявшее его от роковой купели, и нырнул.

Веревка проворным ужом зазмеилась следом, но повитухин внук Хеймо, с размаху плюхнувшись животом на лед и проехав таким образом саженей пять, если не более, подхватил конец едва не у самого края. Чурила поймал его за сапоги.

— Еще одну веревку давайте, только конец к саням не забудьте привязать, — распорядился Войнег, тоже укладываясь на лед, используя свое копье и копье Сороки как полозья. — Копья все сюда, да лапнику нарубите. Когда скажу тянуть, навалитесь все разом. Может, хоть этого гуся заморского живым достать получится!

«Как же! Небось, обоих только по весне сыскать теперь удастся, да и то, ежели всплывут. Ох, и полетят же наши бедные головушки!» И вновь Войнег устыдился своих мыслей. Да что же это с ним сегодня делается?

А ведь в прежние времена он бы первым полз по гиблому льду и первым в полынью сигал, если бы только любимый вождь, князь Всеволод, его не опередил. Ох, старость не радость! Или нет? А может, дело было в том, что за прошедшие пять лет правления князя Ждамира Всеволодовича все они, и дружина, и вятшие мужи настолько привыкли жить с оглядкой, благоразумно и тихо, что даже поездка на ярмарку в соседний град уже казалась приключением, а торг в Булгаре или Новгороде равнялся с безрассудством. Не потому ли отчаянные ребята, вроде того же Неждана, искали службы у иных вождей или уходили, сбиваясь в ватаги, в леса? Не оттого ли дружина хоробрая и вся воинская рать, сынами Вятока собранная, почти без боя землю родную залетному соколу русскому сдала?

Впрочем, все эти размышления посетили старого Войнега уже потом. В тот момент его мысли касались лишь веревки и двух человек подо льдом.

— Мать честная! А я их вижу! — заголосил, точно полоумный, Сорока.

— Да где же, где? Брешешь небось!

— Да вон они подо мной! Ромей, что твоя стерлядь, плывет!

— И правда! А вон и другой виднеется. Эк, его далеко Ящер уволок!

— Ничего, может еще отпустит…

— Есть! — закричали разом несколько голосов.

— Что есть? — напустился на них Войнег.

— Ромей мальчишку держит, обратно плыть пытается, — пояснили гридни.

— Так не глазейте, тяните! — взмахнул рукой Войнег, ибо привычный к командам голос на этот раз подвел, сорвался на кашель и хрип.

Благослови Велес и Перун того, кто свил первую веревку! Ведь, казалось бы, какая немудрящая вещь, а при умелом использовании может и человека жизни лишить, и эту же самую жизнь спасти. Хотя молодой ромей и умел плавать не хуже иной рыбы, сил в одиночку одолеть течение в ледяной воде, волоча за собой безвольное тяжеленное тело в намокшей одежде, у него бы не хватило. Десять человек тянули конец, и все же шел он с неохотой, еле-еле, словно волок за собой по перекату или стаскивал с мели груженую торговую ладью. Хеймо с Чурилой и Войнег поджидали у края, двое не занятых в работе гридней наломали лапника и расстелили меховые плащи, а затем развели костер. Княжна и ее служанки готовили сухое исподнее и порты и согревали на огне мед.

Когда на поверхности показалась знакомая черноволосая голова, все разразились единым ликующим воплем. Чудо, но ромей еще дышал. Вытащить мальчонку удалось не сразу. Тяжелый овечий тулуп и меховые штаны тянули на дно. Анастасий, хоть и выбивал частую дробь зубами, отфыркиваясь, как рыба-дельфин, выбрался почти без посторонней помощи.

— Тю! Да это же Тойво-отрок, любимый внук старого хранильника Арво!

В голосе Чурилы звучала такая радость, будто он вытащил из полыньи не первого на все Корьдно егозу и сорванца, которого только добрая слава деда спасала от ежедневной, если не ежечасной порки, а самого премудрого волхва.

— Это что ли тот самый, которого наш неумойка Неждан пять лет назад из выгребной ямы вытаскивал? — удивленно переспросил Сорока, заглядывая поверх голов.