Под знаменем Сокола (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 108

— Только вот дедославские князья придерживаются по этому поводу иного мнения! — недобро сверкнул переливчатыми глазами Хельги Хельгисон. — А они, несмотря ни на что, увы, продолжают оставаться последними потомками великого Вятока.

— Дедославские князья встали на путь мятежа против своего князя и своего народа, — назидательно подняв указательный палец, заметил премудрый Арво. — Стало быть, их мысли и чаяния не угодны богам. Что же до рода великого Вятока, то с гибелью окаянной дедославской ветви он не прервется, и его потомки будут править в этой земле еще долгие годы. Только для этого надо сначала сломать мятежникам хребет.

Хотя пророчества вещего хранильника и прежде отличались туманностью, нынешние его слова оставили в недоумении всех, кто их слышал. О каких потомках шла речь? Впрочем, что толку пока рассуждать о грядущих правителях, да и какая разница, кто взойдет на великокняжеский престол: Волк или Сокол, Росомаха или Соловей. Главное, чтобы Правду чтил и любовь к родной земле в сердце нес.

Когда два года назад Войнег вместе с князем Ждамиром стоял во главе своей сотни на берегу пограничной Угры, поджидая полки, грядущие с Руси, он и в горячечном бреду представить не мог, что ему когда-либо доведется эту реку пересекать с другой стороны, да еще под знаменем соколиным. В те далекие дни гордый победный стяг потомков Рюрика для воинства и народа земли вятичей полыхал злым пожарищем грядущей беды. Нынче пламенел знаком надежды, согревая теплом родного очага. Да и то сказать, где искать прибежища тем, чей очаг осквернен и разорен, а из ворот не хочет уходить беда?

А ведь как сладко грезилось и мечталось там, в диких безводных степях, о том дивном дне, когда они, победители хазар, наконец вернутся к заждавшимся их семьям с миром и радостью, и богатой добычей, навоевавшись на три поколения вперед. Увы, беззаконный Ратьша эту возможность у них отнял. И потому, вглядываясь в зеленый сумрак звенящего ночь напролет соловьиными трелями леса, стоящие у границы родной земли ратники вместо радости ощущали тревогу. Что ждет их на том берегу, какую напасть таят зеленые своды, так ли безобидны соловьи, которые переговариваются в непролазной чащобе.

— Да что же это получается?! — возмущался вернувшийся из разъезда Чурила. — Словно тати крадущиеся в родной дом вползаем!

— Можешь не красться, — невозмутимо пожал плечами Хеймо. — Иди, не таясь, по сторонам не глядя. Только, боюсь, продлится твой путь не дальше ближайшей дубравы.

— Охрани нас Велес и Перун! — вздохнул Сорока. — Куда это годиться, пройти полмира, чтобы застать в родном доме войну.

— Так оно чаще всего и бывает, когда дом оставляешь в ненадежных руках, — имея в виду молочного брата Ждамира, заметил Неждан. — Вспомните басню про Одиссея, которую Анастасий рассказывал.

— Одиссей свой дом сумел отвоевать и защитить! — напомнил Сорока.

— И мы, тем более, сумеем, — направив Серко в сторону брода, убежденно проговорил Незнамов сын.

Он забрал с собой десяток лесных ватажников и столько же человек из Корьдненской дружины и отправился в дозор, оставив Добрынича распоряжаться на переправе. Великую честь первыми ступить на родной берег Святослав предоставил именно воинам земли вятичей. Хотя реку все преодолели благополучно, Войнег ясно видел, как люди взволнованы. Многие, едва ступив на твердую почву, опускались на колени или отвешивали земной поклон. Ракитовые кусты, березы и осины кланялись им в ответ. И что-то влажно блестело в изгибах морщин на лице старого Арво.

Что же до Войнега, он переходил реку с таким чувством, словно пересекал границу миров. Мыслил ли он полгода назад, когда, ощущая прикосновение ледяной длани смерти, открывал мучительную тайну, что не только переживет зиму, но и увидит Всеславушку, наденет меховую рукавицу, чтобы крепким пожатьем скрепить, милый девичьему сердцу, союз. Да и как было не скрепить, коли Неждан из беспортошного Незнамова сына добрым воеводой стал. Обзавелся и дружиной, и казной, и дом просторный поставил, и вено, как положено, заплатил. Еще на безбедную жизнь им с любушкой любимой осталось. Какому родителю не придется по нраву такой зять? Жаль только наслаждаться радостями супружества довелось молодым до обидного, недолго.

— Присмотри за ним, тятенька, — умоляла Всеслава, не пытаясь скрыть слез. — Ты же лучше меня знаешь, какой он горячий да упрямый. Как Ратьшу беззаконного ненавидит. Не вышло бы беды.

Она ненадолго замолчала, а затем, видно, собравшись с духом, повесила на шею Добрынича вышитый своими руками дорогой оберег.

— И себя побереги. Для меня, для нас.

Надо сказать, что по поводу своего участия в походе Войнег сомневался до последнего. Еще в начале весны, тяжело оправляясь от ран, любуясь на Всеславушку, радуясь ее счастью, он полагал, что время походов для него миновало. Куда уж тут кого-то в бой вести, когда ни на коня толком взойти неспособен, ни меч в руки взять. Отвоевался старый. Сиди у печи изломанные кости грей. И благодари богов, что печь стоит не в чужой избе, не в своей осиротевшей, а в доме дочери родимой да зятя заботливого.

Вот только когда на свадебный пир незваным пожаловал старый Арво, сразу и меч легче пушинки стал, и добрый конь пытливо глянул в глаза: нешто родную землю защищать не пойдешь?

Существовала еще одна причина, побуждавшая Добрынича вновь достать из ножен отцовский меч. Старый сотник мог сколько угодно благодарить богов за чудесное обретение любимой дочери, сколь угодно лелеять сладостные мечты о тихой спокойной старости в окружении ласковых внучат. Однако даже в тот памятный миг на палубе новгородской снекки, когда веявшая над ним все тягостные дни полубредового забытья тень Всеславы неожиданно обрела плоть, вторая тень лишь скорбно улыбнулась ему из-за холодной завесы нави. Ох, Войнега, Войнега! Кровиночка княжеская! Непризнанная княгиня разоренной земли. Уж не платы ли за твою обиду и кровь требовали грозные боги и разгневанные духи предков, насылая на край вятичей новые беды.

Впрочем, такими ли уж новыми эти беды являлись? Да и враг, с которым с первых же дней пришлось столкнуться, выглядел прямо-таки до отвращения знакомым.

С благословления Дедославского княжича хазарские кромешники — охотники за рабами чувствовали себя на берегах Оки едва ли не более вольготно, нежели в занятых теперь печенегами степях. По малым и большим рекам шныряли, высматривая поживу, осененные полосатыми разбойничьими парусами ладьи северных находников. Восточные грады и селища опустошали приходящие из глухих лесов Мокши и Цны, буртасы, желающие свести счеты за разорение своих земель. Засыпая под крышей родного дома, ни один селянин или ремесленник не мог с уверенностью сказать, что не проснется в рабских путах, а то и в мире ином. Всего за год благодатный, процветающий край превратился в разоренную пустыню, где человеческим стенаниям вторил волчий вой и клекот хищных птиц. Ох, Ратьша, Ратьша, коршун бесчестный! Вот какие блага готовило твое вокняжение земле отцов.

— Останови его, брат! — едва ли не со слезами на глазах умолял Святослава недужный Ждамир. — Как я предстану перед великим Вятоком и светлейшим Всеволодом, когда земля, которую они обрели и, сохранив, преумножили, стала сытью волков и стервятников?

— Слово внука Рюрика! — крепко пожал его десницу русский князь. — Да только рано тебе, брат, думать о том, как перед предками ответ держать!

Ждамир встретил благопожелание смиренной улыбкой. Светлейший владыка земли вятичей уже не покидал своих покоев и почти не поднимался с постели, тоскливо считая оставшиеся ему на этом свете дни. Отчаявшись найти спасение в добрых травах и ворожбе старого Арво, он призвал к себе Анастасия, готовый, если это поможет, даже ромейскую веру принять. Но молодой лекарь после осмотра лишь покачал головой. Этому недугу его искусство противостоять не могло, а что до веры, имел ли он право идти на обман. Ложь во благо, она все равно ложь.