Искры тьмы. Часть 4 (СИ) - Зверев Павел Александрович - Страница 20

Следующая картина, как мы с этими дроу сидим за одним столом и уже поем песни, причем там явно проскальзывали слова про черного ворона. Перед нами объединили два стола, которые буквально ломились от съестного.

Картина номер три: за белую косу вытягиваю какого-то дроу из глубокой миски, заполненной пивом. Беднягу банально отключило, но с оливье ему просто не повезло.

Чуть позже замечаю, как кто-то из рабов, не может поднять глаза, а стоящий напротив него дроу жалуется тому о тяжести своей жизни.

Когда уже ближе к вечеру в таверну забрела еще одна группа длинноухих, степень их офигивания не слабо так развеселила всю нашу компанию. Ну и естественно, новенькие попытались качать права по всем правилам этикета. С вычурными речами, оттопыренными губами и надменным взглядом. Правда это лишь больше развеселило.

Скорее всего речь пришедших была настолько отвратной, что одного из моих собутыльников стошнило тем прямо на сапоги. Довольно икнув, не сдержавший души чудесные позывы отключился, ну а остальным пришлось отдуваться. Стеклянные стаканы здесь и, правда, чудо, как хороши.

Вновь мельтешение картинок и в нашем пьяном полку прибыло. Песни? Да какие песни, когда пьяные самые ловкие люди на свете! По крайней мере, мы тогда были в этом очень уверены. Ну а когда самые лучшие кружки разлетелись осколками, а виновник всего этого только хмуро смотрел по сторонам, выражение его лица мне снова не понравилось.

Забавно, но, когда в таверну влетела стража разнимать нашу драку, что-то пошло не так. Увидев, что меня прессуют другие длинноухие недавний мой противник, влетел в них с хорошего такого богатырского удара. Как итог через минут пятнадцать мы остались с ним вдвоем, а на столе откуда-то появилась бутылка водки и несколько тарелок с соленьями.

— Чёооооорный воооорон!

— Ты меня уважешь?

А еще забавно было слушать нотации от моей галлюцинации. Недовольная, словно рассерженная кошка, она казалась мне на диво смешной. Слова её доходили до разума с трудом, но всё же доходили. Не все, правда, но это уже мелочи. Попытка полапать галлюцинацию вылилась во весьма ощутимую и вполне даже реальную пощечину.

— Женщины! — выдал я собеседнику, но тот уже посапывал мордой в тарелке с маринованными грибочками.

По всей видимости на этом выносливость моего организма подошла наконец к концу. Я еще отметил, улыбающегося с этакой ностальгией мужика, который всё это время служил нашим официантом, как усталость всё же своё взяла.

Нелегкое это дело — воскресать.

Первые мгновения, когда сознание вернулось, больно было даже думать. Мысли разбивались о гранитные скалы черепной коробки, во рту открылся филиал пустыни, а за каждый вдох приходилось бороться с неимоверной тяжестью, что давила на грудь. Лучшим выходом было бы не думать, но слишком уж это сложно, когда воспоминания о вчерашнем дне сами никого спрашивать не собирались. Калейдоскоп картинок, набор звуков и вкусов. О! Еще и глаза открыть с первого раза не удалось. А уж когда ко всем этим прекрасным ощущениям добавилось желание сходить в туалет, не до шуток стало вовсе.

Холодные доски пола встретили босые ступни совсем не дружелюбно. Зато я только сейчас осознал, какое же это счастье иметь туалет в снимаемой комнате. Жаль, правда, без душа, но даже такая малость, как возможность облегчится без необходимости покидать комнату, стоило о-го-го!

И вот стою я, значит, делаю свои дела, и параллельно с этим рассматриваю отражение в зеркале. Если бы полгода назад кто-нибудь показал бы мне эту морду, сказав, что это я, принял бы за психа. В этом лице не осталось ничего от меня прежнего. Скулы обострились, кожа стала заметно темнее. Изменился и взгляд, с толикой надменности и этакая небольшая доза безумия. Цвет глаз, кстати, так же изменился. Белок уже не был столь белым, как у людей. Стал серее и менее заметен в темноте. Радужка — бордово-алая, а зрачок чуть вытянут. Ни как у кошки, конечно, но вполне себе заметно. Уши тоже ушли в сторону чистокровных. Еще не остроухий, но уже и не короткоухий, как здесь частенько называли людей. Ну и изменение с волосами тоже сложно не заметить. Когда-то черные, сейчас их разбавляли пряди неестественно белого цвета. От короткого ежика волос уже ничего не осталось, ну а сейчас то, что на голове, кроме как гнездом назвать, не получается. Отросли они сантиметра на четыре, причем я совершенно точно помнил, что из нашего поселка уходил как раз-таки с коротким ежиком. Да и легкая небритость пропала, вместе с чем кожа стала гладкой, как попка младенца. Тьфу!

— Какой же это пиздец, — выдохнул я, опуская глаза к телу.

Худощавый. Именно это словно подходит, как нельзя кстати, к моему теперешнему телосложению. Грустно всё это. Атлетом я, конечно же, не был, но всё же к подобному безобразию всегда относился скептически. Хорошо хоть рельефность осталась, причем такая, что хоть на сцену, да кубки выигрывать.

Правда всё это отмечалось уже краем сознания, тогда как всё внимание завладело небольшой белой татуировкой в виде паутины, что расположилась на левой стороне груди. Не помню я, чтоб её набивал. Ни вчера в пьяном угаре, ни когда-либо еще. Еще одна странность в копилку? Пожалуй, что да.

Одним из самых хороших пунктов игровой условности шли личные комнаты в тавернах. Здесь ты можешь ничего не опасаться: ни быть обокраденным, ни убитым. Уюта, правда, в этих обезличенных помещениях не наблюдается, но, чтобы провести несколько ночей, вполне хватает.

Вниз я спускался в полном своём боевом облачении. Пробитая в двух местах бронь, меч за спиной и арбалет слева на поясе. Предостережение после вчерашних приключений лишним точно не будет.

То ли это я так рано проснулся, то ли местные после вчера сие заведение обходят стороной, но внизу никого не было. Кроме разве что того же мужика, звали которого по-простому — Мих. Не шибко разговорчив, дружелюбен и не злоблив. Вот уж кто-кто, а он отсюда не уйдет, даже если его за бороду тащить будут. Устроился на пять с плюсом, лишь с номинальным хозяином, которым была сама Матриарх. Ну а ей до сего места, грубо говоря, паутиной по ушам. М-да, заговариваюсь по-местному, и когда только успел?

Этот риторический вопрос так и остался без ответа, зато моё место не пустовало. Точнее на столе стояла большая кружка с горячим взваром и большая яичница из десяти яиц с, вроде бы, беконом. Чьё это мясо спрашивать не буду ни за какие коврижки. Пар над едой извивался приятно глазу и желудок, к моему удивлению, рвотных позывов не выказал. Наоборот, проснулся хороший такой аппетит.

Сидя за столом и прогоняя в голове мысли относительно вчерашнего, пришел к выводу, что попойка пришлась как никогда кстати. Нет, была легкая тоска, но именно что легкая. Смерть — это смерть, и её не отменить. Попросить у Ллос возврата Алене воспоминаний? Бред. Танатос ясно дал понять, что возврата после очистки души нет. Повезло еще, что она переродилась. Правда кошки скребут на душе от того, что она всё же Матриарх. А помня ту кровать за её спиной и кандалы…

С тоской посмотрев на взвар, отринул мысли и сделал глоток. Хватит. Только вперед и ни капли сомнений.

На этой мысли где-то сверху раздался грохот, а после трехэтажный мат сиплым знакомым голосом. Уже зная, кого увижу, всё же с интересом наблюдал, как этот разумный спускается вниз. Вид у дроу был краше только в гроб кладут. Бледное лицо, что хорошо заметно даже на серой коже, тремор ладоней и краснючие глаза. Вчерашний мой собутыльник, который с разбега влетел в стражников, стоило им на меня наброситься. А после у нас с ним были душевные разговоры, прерываемые извечными фразами «А ты меня уважаешь?». И да, как-то вот прониклись к друг другу этим самым уважением.

— Хэй, Вик, давай сюда, — помахал я ему рукой.

Тот повернул голову на мой голос и всматривался в меня секунд пятнадцать точно. Потом, видимо, что-то вспомнил и с трудом сдержав рвотный позыв, медленно поплелся в мою сторону.

— Бесит твоя холеная морда, — хмуро пробормотал он. — Ты не лопнешь?