Французов ручей - дю Морье Дафна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/56
• Следующая

Проснувшись на следующее утро, она первым делом подбежала к окну. Небо было пронзительно ясным и чистым, как всегда при восточном ветре. Солнечный луч скользнул по ее лицу, и она подумала о корабле. Ей представилось, как он стоит в тихой, спокойной заводи, со всех сторон защищенной деревьями, отделенной широкой равниной от главного русла, по которому начавшийся прилив гонит беспокойную мелкую рябь, и от пенной полосы прибоя, где высокие валы, вскипая, обрушиваются на берег и рассыпаются мириадами брызг.

Она вспомнила о предстоящем ужине и улыбнулась – взволнованно и виновато, как заговорщица. Весь сегодняшний день представлялся ей прелюдией, предвкушением того, что должно произойти вечером. Размышляя об этом, она отправилась в сад, чтобы нарезать свежих цветов, хотя те, что стояли в комнате, еще не успели увянуть.

Она любила срезать цветы, это мирное занятие отвлекало и успокаивало ее. И сейчас, перебирая длинные стебли, гладя нежные лепестки, укладывая цветы в корзину и расставляя их затем в вазы, приготовленные Уильямом, она чувствовала, как напряжение ее постепенно спадает, а тревога рассеивается. У Уильяма тоже был заговорщицкий вид. Начищая серебро в столовой, он поднял голову и многозначительно посмотрел на нее – ему было приятно, что она знает, для кого он так старается.

– Достань все серебро, Уильям, и зажги все свечи, – сказала она. – Я хочу, чтобы гость по достоинству оценил Нэврон. И не забудь поставить на стол сервиз с розами, который приберегают для самых торжественных случаев.

Ее вдруг охватило безудержное веселье. Она сама принесла сервиз, перемыла тарелки, покрывшиеся толстым слоем пыли, и украсила стол букетом только что срезанных полураспустившихся роз. Потом они спустились в подвал, и Уильям, осмотрев затянутые паутиной бутылки, совершенно неожиданно обнаружил любимое вино своего хозяина. Они обменивались таинственными улыбками, перешептывались, словно два заговорщика, и это доставляло ей удивительную, преступную радость, какую, наверное, испытывает ребенок, напроказивший тайком от родителей и тихонько посмеивающийся в уголке.

– Что ты приготовишь на ужин? – спросила она, но он только покачал головой, не желая раньше времени разглашать свою тайну.

– Не волнуйтесь, миледи, все будет в порядке.

И она снова пошла в сад, чувствуя, что сердце ее переполняется от счастья. А потом был полдень, жаркий, ветреный и мглистый, и нескончаемо долгие послеобеденные часы, и чай с детьми под шелковицей… Потом незаметно подкрались сумерки, детей отправили спать, ветер стих, солнце село, окрасив небо яркими красками, показались первые звезды.

Дом замер; слуги, убедившись, что усталая хозяйка отказалась от ужина и отправилась спать, сочли ее поведение достойным всяческих похвал и разбрелись по своим комнатам. Уильям, должно быть, тоже ушел к себе готовить ужин. Дона больше не расспрашивала его – ей было уже не до этого.

Она поднялась в спальню, открыла платяной шкаф и задумалась, не зная, на чем остановиться. Наконец, после долгих колебаний, выбрала кремовое платье, которое надевала несколько раз и которое ей определенно шло, вдела в уши рубиновые серьги, доставшиеся ей в наследство от матери Гарри, и украсила шею ожерельем из рубинов.

"Ах, все это напрасно, – думала она, – он ничего не заметит. Он не из тех мужчин, которые обращают внимание на наряды и украшения. Женщины его вообще не интересуют". Но все же продолжала тщательно накручивать локоны на палец и аккуратно укладывать их по бокам. Неожиданно часы на конюшне пробили десять, она испуганно отложила расческу и побежала вниз. Спустившись по лестнице в столовую, она увидела, что Уильям в точности исполнил ее указания: свечи были зажжены, а на длинном столе сверкало начищенное серебро. Сам он стоял здесь же, у буфета, завершая последние приготовления.

Она подошла поближе, чтобы узнать, чем он их порадует, и не смогла удержаться от улыбки.

– Так вот почему ты ходил сегодня в Хелфорд и вернулся с корзинкой, – сказала она.

На буфете красовался разделанный краб, приготовленный по-французски, блюдо молодой картошки в мундире, свежий зеленый салат, сдобренный чесноком, и мелкая ярко-красная редиска. У Уильяма хватило времени даже на десерт – Дона увидела тонкие вафельные трубочки с кремом и целую миску свежей земляники.

– Уильям, ты поистине превзошел самого себя! – воскликнула она.

На что он позволил себе улыбнуться и с поклоном ответить:

– Очень рад, что вам понравилось, миледи.

– Как я выгляжу? – спросила она, поворачиваясь на каблуках. – Достаточно хорошо, чтобы заслужить одобрение твоего хозяина?

– Не думаю, что вы дождетесь от него одобрения, миледи, – ответил слуга. – Хотя абсолютно равнодушным ваш вид его, конечно, не оставит.

– Спасибо и на этом, – мрачно ответила она и отправилась в гостиную, чтобы не пропустить появления француза.

Уильям из предосторожности задернул в гостиной все шторы. Она раздернула их, впуская в комнату сладкие ароматы летней ночи, и выглянула наружу; по лужайке к дому неслышно двигалась высокая темная фигура – француз был уже здесь.

Очевидно, он догадался, что ей захочется сыграть роль хозяйки, – его наряд был тщательно подобран и полностью отвечал ее намерениям. Она разглядела белые чулки, туфли с серебряными пряжками, поблескивающими в лунном свете, длинный камзол вишневого цвета, пояс чуть более темного оттенка, рубашку с кружевным воротником и кружевными манжетами. Но парик он так и не надел, предпочитая прическу из собственных волос, делающую его похожим на солдата. Подойдя к Доне, он поклонился и почтительно, как и подобает гостю, поцеловал ее протянутую руку. Затем остановился в дверях гостиной и с улыбкой взглянул на нее.

– Ужин готов, – сказала она, только чтобы что-нибудь сказать.

Он промолчал и двинулся вслед за ней в столовую, где их уже поджидал Уильям. На пороге он на минуту задержался, окидывая взглядом горящие свечи, ярко начищенное серебро и матово поблескивающие тарелки с каймой из роз.

Потом повернулся к хозяйке и произнес со своей обычной неторопливой и насмешливой улыбкой:

– А вы не боитесь выставлять все эти соблазны перед пиратом?

– Это не моя идея, – пробормотала Дона. – Я здесь ни при чем, это все Уильям…

– Не может быть, – сказал француз. – Раньше он меня так не баловал.

Обычно он ограничивался тем, что зажаривал кусок мяса, швырял его на выщербленную тарелку и сдергивал чехол с одного из стульев. Верно, Уильям?

– Да, сэр, – откликнулся слуга, и его круглое личико просияло.

Дона уселась за стол, чувствуя, как робость и неловкость, возникшие между ними вначале, исчезают благодаря присутствию Уильяма. Он отлично понимал свою роль и охотно позволял хозяину и хозяйке оттачивать на нем свое остроумие, отвечая улыбкой и легким пожатием плеч на их шутливые реплики. К тому же краб был весьма недурен, салат отменно сочен, пирожные вкусны, земляника ароматна, а вино – выше всяких похвал.

– А все-таки Уильяму до меня далеко, – заметил француз. – Вот погодите, как-нибудь я угощу вас своим коронным блюдом – цыпленком на вертеле.

– И где же вы собираетесь его готовить? – недоверчиво спросила Дона.

– Уж не в своей ли каюте, этой суровой келье отшельника? Философия и кулинария как-то плохо вяжутся друг с другом.

– Напротив, – возразил он, – они прекрасно друг друга дополняют. Но жарить цыпленка я буду, конечно, не в каюте, а на костре, который мы с вами разожжем где-нибудь на берегу ручья, под открытым небом. Только есть его нужно непременно руками. И не при свечах, а здесь же, у костра.

– И может быть, тогда из леса прилетит козодой и пропоет для нас свою песню, – сказала она.

– Может быть, – с улыбкой ответил он.

Дона представила костер, который они разожгут на берегу, у самой кромки воды, искры, с шипением и треском уносящиеся в небо, аппетитный запах, щекочущий ноздри… Наверное он будет готовить цыпленка так же серьезно и сосредоточенно, как вчера рисовал цаплю, а завтра будет разрабатывать план очередной операции.

• Предыдущая
• 14/56
• Следующая