Центумвир (СИ) - Лимова Александра - Страница 20

Резко оборвала себя, осознавая, что полностью потеряла самообладание, с агонизирующим хрипом сожжённое во внутреннем цунами ярости, рушащим с таким трудом выстроенные границы. Поняла, что ухожу не в ту степь и делаю это слишком жестко, что мои интонации сейчас чрезвычайно сходны с Ильей, когда он в гневе, и это вызывает у нее ту же реакцию, что на него. Реакцию, почти перерожденную в рефлекс – молчать, потому что говорить опасно, если не хочешь сделать еще хуже. Так нельзя. Она беременна, очень растеряна и решила бросить Илью из-за загонов своих. Она просто не осознает грязи этого уебищного мира, не понимает, что в нем почти нет ничего хорошего, а то, что есть, она считает плохим и от этого бежит… Так нельзя, Алена, с ней так нельзя… Ну, тепличная же, с ними так нельзя…

– Послушай, возможно, ты и права, что это компенсация… – отвела взгляд, выравнивая голос, делая его мягким. Но стал почему-то усталым, – что нищее детство заложило комплексы, и поэтому сейчас желание… – мучительно подавила себя и произнесла, – зарабатывать выражено так. Ты даже, скорее всего права, а не возможно права. – С усилием затолкала поглубже саркастично ухмыльнувшийся протест и негромко продолжила, – это продиктовано желанием жить нормально и знать, что есть завтра. Что, как бы не повернулось, есть капитал, позволяющий на следующий день купить еду и поддержать здоровье себе и родным, хотя бы некоторое время, пока случившийся пиздец не будет решен…. Хотя бы немного быть уверенным, что завтра ты сможешь жить и родные твои смогут, несмотря на то, что внезапно по хребту ударят, пусть даже вплоть до перелома, но есть средства, чтобы начать лечение. А ударить могут и причина для этого не всякому нужна… Да, вероятно ты права и в том, что этот бизнес… не правилен. Аморален. Что мы поступаем плохо… раз берем то, что сами с радостью несут. Берем это, а не выбрали себе святейшую миссию излечивать и спасать этих, у нас же проблем больше нет... – Снова замолчала, прикрывая глаза и останавливая себя от еще нескольких едких реплик. – Тот человек, с которым ты говорила, очень много бед нам принес, Лесь. Я бы еще поняла, если бы пиздюлей нам пытался отвесить за кровь свою, погрязшую в лудомании… С трудом, конечно, но поняла бы. Ну, знаешь же, эти бравые единицы, революцией идущие на системы из мести за вляповавшегося в дерьмо близкого… тупые, конечно, ибо не система виновата, а родич, что туда суется, вот ему и давай пиздюлей, чтобы этого не делал. Ну, типа, как если бы этот тупой родич на солнце смотрел долго и ослеп, тут безусловно солнце виновато, хули оно светит, надо на него революцией пойти, родич же ослеп из-за него… Но такое хоть как-то можно посчитать за мотивацию человека… Не из этого числа Олег и его подсосы, у этих мразей мотив другой. Я не к тому, что они хуже, может и нет, у каждого ведь своя правда. – Вздохнула, успокаивая сарказм, ехидно покивавший на последние мои слова. Налила себе еще и глядя на бокал продолжила, – я к тому, что они едва не порушили бизнес и едва не посадили Илью, просто из-за того, что им нужно его дело, которое он отдавать не хочет. Сейчас они возвращают нам наши деньги, которые мы были вынуждены давать им и другим людям из-за них. Действительность не в словах Олега, которого заставили вернуть то, что он у нас отбирал, действительность в том, что как бы не кусали Илью, каким бы воплощением дьявола ты его не считала, он максимально честен в этом ебнутом от злости и жадности мире. Он легален, Лесь. Поверь, это очень тяжело в этой стране и это очень о многом говорит. Зарабатывать можно в разы больше, в разы проще и быстрее, если отвечать соразмерно всем этим тварям и быть чуть более гибче в вопросах твоей любимой морали … Если поставить себе цель зарабатывать на пороках, суммы могут быть космические и они будут прогрессивно возрастать, потому что неизбежно начнешь отвечать тем, что приходят по ночам и с мясом вырывают заработанное… Я не стану тебе лгать, он мог решить это все по-другому. Были такие возможности. Особенно с теми, кто прессует и отнимает. Знаешь же… нет человека – нет проблемы, – она вздрогнула и сжала челюсть. Я горько усмехнулась и залпом выпила. Медленно выдохнула, ощущая тяжесть, ухнувшую в желудок, – только Илья не сделает этого никогда. Я бы, наверное, смогла, если бы накрыло с головой. Потому что принципы хоть и железные, но оказалось, что этот металл ржавеет если тронуть то, что я не разрешаю трогать. Смогла бы, потому что меня проще прибить, чем остановить, когда ебу даюсь. Потому что не так умна, как стараюсь казаться, да и душонка, в целом, низкого пошиба… А Илья не из моей стаи. Он пытается быть настолько честным, насколько это вообще возможно с учетом всех окружающих реалий, потому твари и вцепились… Тех, кто им горло порвать может, они не тронут, потому что трусливые шакалы. Твой муж никогда не подставлял ради своей выгоды, не предавал доверие и не убивал. Хотя, повторюсь, мог и имел возможности. Не руби с плеча, Лесь. Доверяй ему, он не плохой человек. Совсем не плохой… С заебами, конечно, не отрицаю и не стану отрицать, что заебы там не слабые… Но он тебя очень любит. Лесь, очень сильно… ну, нельзя просто так взять и уйти, бросить его… не сказать ему, что ты под сердцем ребенка носишь… Вашего, общего. В браке и по любви… как это правильно?.. Зачатого?.. – она усмехнулась, глядя в сторону и едва заметно кивнула. Я отставила бутылку и бокал на стол, перевела на нее взгляд и очень тихо произнесла, – нельзя верить чужим, Лесь. Нет, блять, в этом ебучем мире ничего важнее своей семьи и нельзя чужим верить, нельзя давать им право рушить… не от добрых намерений они такие слова говорят, совсем не от них… – нерешительным глухим шепотом, будто тяжелой тайной, будто очень важным секретом.

Прикрыла глаза, уговаривая успокоиться бешено бьющееся сердце, подавляя совершенно неуместное желание заплакать, зло разбивая очень страшную мысль, которая больше пятнадцати лет возникает в моменты, когда внутри становится совсем хуево, когда снова все это поганое травит страхом и отчаянием, разъедающим кислотой. За лишение чужого детства. За тяготы и очень тяжелый груз ответственности, что не всякому взрослому под силу, легший на плечи подростка. «Без меня ему было бы легче». Мурашки по рукам, легкая парализованность в мыслях и рывком смяла, утрамбовала все, глядя в ее тонкий профиль.

Долгие секунды паузы. Я, вздохнув, поднялась и, подхватив куртку с сумкой, направилась к двери.

– Ты ему точно не сказала? – тихое в спину.

– Это слишком важные слова и они должны звучать внутри вашей семьи. – Коснулась дверной ручки, повернув голову в профиль и глядя в стену, – не только плохое со стороны слушать нельзя, некоторые хорошие вести тоже не со стороны должны прилетать. Мы с тобой очень разные, у нас хуевые отношения и подругами мы никогда не будем, но мне есть, за что уважать тебя. И мчаться через весь город, чтобы просить не уходить от моего брата.

– Ален... – ее голос прервал мой шаг за порог. Потому что я услышала в нем иное, то от чего с души камень свалился.

– Езжай к Светловой, адрес сейчас смской перекину. Сегодня она дома, ждет нас с тобой на чай. Я сказала Илье, что, скорее всего, ты остановилась у одной из подруг и я сообщу ему у какой, как выясню. Сейчас выйду, позвоню ему и навру, что Светлова все-таки мне сдала, что ты у нее. Этого разговора не было, ты по-прежнему ни о чем не знаешь.

– Что он не такой уж и козел? – усмешка в голосе.

– Именно. Ваша семья – ваши проблемы.

Она тихо рассмеялась, я усмехнулась и закрыла за собой дверь.

***

Ближе к вечеру, когда я уже вскрывала бутылку сухого, готовясь запить стресс и размышляла, то ли с кем-нибудь из загона на аперитив минут десять пофлиртить, то ли сразу протупить вечер в интернете, мне позвонили с неизвестного номера. Приняла звонок и прижала трубку к уху плечом, свинчивая крышку с бутылки.

– Голодна? – голос Истомина.

Ощутила легкое покалывание в районе солнечного сплетения. Пальцы замерли на бутылке. И отставили ее.