Презумпция невиновности (СИ) - "feral brunette" - Страница 3

Она закрыла лицо руками: никаких слёз и громких всхлипов — это самая тихая истерика, которая бушует внутри. Гермиона не разбирала слов Гарри, отмахиваясь от него, чтобы побыть одной. Каждый раз, когда она закрывала глаза, ей хотелось, чтобы это был конец, чтобы наконец-то её отпустило и она почувствовала невесомость.

Она не верила в то, что когда-то сможет быть счастливой или в то, что мысли когда-то отступят, что у неё появятся заботы по типу «работа» и «семья». Гермиона не желала видеть своё светлое будущее.

— Гермиона! — Гарри оторвал её руки от лица и посмотрел ей в глаза. — Посмотри на меня!

— Они их убили… — прошептала девушка. — Просто пришли к ним и убили…

Коридоры Министерства постепенно превращались в туман, а перед глазами Гермионы предстал её старый дом.

Тут пахло кровью и смертью. Она прибыла сюда в который раз, словно надеялась увидеть что-то другое, а не засохшие лужи крови. Гермиона опустилась на колени посреди гостиной и расплакалась, сжимая в руках окровавленную подушку.

Ей хотелось, чтобы всё это оказалось страшным сном, чтобы она наконец-то проснулась и услышала живые голоса родителей. Но вместо этого она продолжала танцевать со своей болью тут, в своём старом доме — на месте смерти своих самых близких людей.

Светло-голубые стены были забрызганы тёмно-красными каплями, а белый ковёр и вовсе стал практически чёрным. Гермиона буквально слышала крики своих родителей, которые навеки отпечатались в стенах этого дома. Наверное, если бы его даже снесли и сровняли с землёй, то это отчаяние и боль никуда не делись бы. Теперь это место было проклятым.

В миг стёрлись все светлые воспоминания, которые были связаны с родительским домом. Гермиона не могла думать о своём дне рождении или Рождестве, будучи тут. Клочки волос Хизер, которые валялись у камина, заставляли девушку заткнуть рот руками из-за накатившего чувства тошноты.

Под кофейным столиком валялось несколько выбитых зубов и кольцо Томаса. Эти стены стали настоящей адской камерой для Гермионы. Она считала, что если загробная жизнь и существовала, то её Ад выглядел бы именно так.

***

Когда она проснулась, то за окном уже давно был день. В вечных попытках убежать от собственного кошмара, Гермиона зачастую могла проспать десять часов. Только вот в голове эти часы растягивались на долгие годы одних и тех же ужасов, где она без остановки бежала по тёмной улице и заглядывала в открытые двери. Внешне разные дома были одинаковыми внутри: всё тот же дом Грейнджеров и тела её родителей.

На прикроватной тумбе стоял маленький зашарпанный поднос с чашкой остывшего чая и бутербродами. Её комната в Норе не отличалась изобилием простора или изыска: такая же маленькая и уютная, как и весь дом Уизли. Гермиона понимала, что не может оставаться тут до конца своих дней, но и идти ей пока что было некуда. В дом по улице Эбби-Роуд она больше никогда не сможет вернуться.

Тем более, что всё усугубилось после того, как Гермиона решила поставить их отношения с Роном на «паузу». Они продолжали общаться, но девушка видела, как это общение натягивалось подобно струне с каждым днём всё сильнее. Им обоим было сложно, но каждый пытался перетерпеть это для общего блага. И пока Рон лелеял надежды на то, что Гермионе попросту нужно время, то она окончательно закрылась от него.

Любовь стала недосягаемым для неё чувством после смерти родителей. Это чувство застыло в её жилах, как и страх в мёртвых глазах Томаса и Хизер. Гермиона зациклилась на мысли, что все её близкие люди всегда будут страдать, а она никогда не сможет опередить беду и спасти их. Она желала Рону счастливой и безоблачной жизни, которую не могла ему подарить.

Она сделала несколько глотков еле тёплого чая и встала с кровати. Последние два дня мысли в её голове были лишь о предстоящем слушании Драко Малфоя, на котором она собиралась выступить в качестве свидетеля защиты. Она всё ещё не знала, как поступить правильно.

— Доброе утро, — Гермиона кивнула Гарри, который сидел за столом на кухне. — Я чуть не проспала, почему ты меня не разбудил?

— Привет, — он отложил в сторону газету. — Я до сих пор не уверен, что тебе нужно идти на это заседание.

— Я тоже не уверена, — Гермиона опустила глаза, рассматривая свои кроссовки. — Я не знаю, смогу ли дать эти показания.

— Тебе не обязательно идти. Я думаю, что моих показаний будет достаточно.

— Воспоминания Руквуда не были точными, — она прикусила губу. — Там толком нельзя было что-то разобрать. Возможно, что он просто так сказал, чтобы лишить Малфоя такого преимущества перед судом, как наши показания…

— Я почему-то уверен, что Малфой не причастен, — Гарри подошел к подруге. — Он, конечно, ещё тот отморозок, но не убийца.

— Наверное, ты прав.

Но внутри Гермионы продолжался конфликт: она действительно не знала, сможет ли дать показания и посмотреть в глаза Малфою. В воспоминаниях Руквуда лишь промелькнула белая шевелюра Драко и больше ничего, но этого было достаточно, чтобы посеять в душе девушки сомнения.

Она тяжело вздохнула и протянула руку Гарри, чтобы вместе направиться к камину. Сердце неистово колотилось в груди, норовя выскочить при каждом вздохе, а колени дрожали так сильно, что это начинало раздражать саму Гермиону.

Зелёное пламя унесло их в Министерство. Она с надеждой в глазах взглянула на лучшего друга, когда они оказались в Атриуме — ей хотелось перенять хотя бы немного уверенности Гарри, чтобы пережить этот день. Они неспеша спустились в подземелья Министерства и остановились перед Залом №10, где проходили все слушания над Пожирателями.

— Я рядом, — Поттер обнял её. — Ты справишься.

— Я люблю тебя, Гарри, — неожиданно выпалила Гермиона, зарываясь в объятия друга. — Мне так повезло с тобой.

Двери распахнулись, и они прошли на свои места, отмахиваясь от журналистов. Целая толпа писак собрались у клетки Малфоя-младшего: они фотографировали его и задавали однообразные вопросы, пока сам Драко сидел с безучастным выражением лица. На долю секунды журналисты переключились на Поттера и Грейнджер, позволив Малфою свободно вздохнуть.

— Мистер Поттер, почему Вы решили защищать Драко Малфоя? — послышался мужской голос из толпы.

— Мисс Грейнджер, чем вызван Ваш акт милосердия по отношению к Малфою-младшему? На предыдущих слушаниях Вы не выступали…

— Мисс Грейнджер, это правда, что мистер Малфой был одним из тех, кто убил Ваших родителей? Почему Вы пришли его защищать?

Она нервно сглотнула и крепко сжала руку Гарри. Наверное, это было именно то, от чего больше всего Поттер пытался её уберечь — вездесущие и наглые журналисты, которые в погоне за сенсацией пытались задать самые каверзные вопросы, позабыв о чувствах человека.

Гарри просто прижал к себе Гермиону, уводя её от вспышек колдокамер, никак не прокомментировав ни один из вопросов. Но интерес журналистов быстро погас, когда они поняли их позицию, поэтому они вновь вернулись к клетке, допрашивая Малфоя.

— Всё хорошо? — тихо поинтересовался брюнет, когда они сели на свои места. — Ты в порядке?

— Да, — она кивнула и посмотрела в сторону Драко. — Все так ждали этого слушания, будто бы он — самый главный злодей.

— Он — Малфой, — парень пожал плечами. — Вспомни слушание Люциуса.

— Мне кажется, что там было поменьше народу.

— Возможно.

Спустя несколько минут двери открылись в очередной раз, и в зале показались все члены Визенгамота, которые быстро заняли свои места. Из всей толпы журналистов осталась только Скиттер и её помощник, которые приготовились конспектировать очередное слушание, а уже завтра «Ежедневный Пророк» порадует читателей очередной гнилой статейкой.

— … объявляется открытым! — стук молотка заставил её вздрогнуть и оторвать взгляд от Малфоя. — Драко Люциус Малфой обвиняется в пособничестве Волан-де-Морту, в покушении на жизнь мисс Кети Белл, в подготовке убийства Альбуса Дамблдора…

Гермиона перестала слушать зачитываемые обвинения, переключившись на привычное дело — в который раз принялась рассматривать всех членов Визенгамота. Она остановилась на Гризельде Марчбэнкс, которая внимательно слушала Огдена, и что-то усердно записывала в свой блокнот. Эрнест Хоукворт сидел рядом с миссис Марчбэнкс, но выглядел абсолютно равнодушным, словно всё это его никак не касалось.