Мир чудес - Дэвис Робертсон - Страница 31

• Предыдущая
• 31/89
• Следующая

Дюпар учил меня французскому, и я знал, что учусь, но у меня был и другой наставник, у которого я набирался ума, даже не подозревая об этом. Почти все ценное, чему я научился в жизни, я узнал от женщин. Женщину, которая научила меня основам гипноза, звали миссис Константинеску; эта чудаковатая старушка-гадалка ездила с нами несколько лет.

Она не входила в «Мир чудес», но по договору с Джерри снимала у нас место; точно на таких же условиях в «Мире чудес» появились киоск, торговавший хот-догами, колесо фортуны, кошачий тир и, конечно, карусель. У миссис Константинеску была палатка с цветастым транспарантом у входа. На транспаранте красовались знаки зодиака и надпись, гласящая, что внутри Зингара откроет вам Тайны Судьбы.[78] Зингарой была миссис Константинеску, и я не исключаю, что она была настоящей цыганкой, как она об этом и заявляла; гадала она, конечно, здорово. В Канаде и США гадание запрещено едва ли не повсеместно. Когда клиент заходил к ней в палатку, она за десять центов продавала ему «Сонник» Задкиеля[79] и предлагала за дополнительные пятнадцать центов дать персональное истолкование, а за пятьдесят – раскрыть всю судьбу детально, включив в эту сумму и стоимость Задкиеля. Таким образом, если бы какой-нибудь пронырливый коп сунулся к ней, она могла сказать, что просто продает книгу. Но копы к ней редко совались, потому что наши антрепренеры задабривали их деньгами, подпольным виски – всем, чего только душа пожелает. Ее клиенты никогда не жаловались. Зингара знала, как подать товар лицом.

Она мне симпатизировала, и это было что-то новенькое. Она меня жалела, а кроме профессора Спенсера, меня давно никто не жалел. Но главное ее отличие от всех других в «Мире чудес» состояло в том, что ее интересовали люди. Таланты смотрели на публику как на Простофиль, из которых нужно выкачивать денежки, и каким бы способом это ни делалось – способом ли Виллара или Счастливой Ганны, – результат был один. А вот Зингара никогда не презирала человечество и не считала его досадной неприятностью. Она с удовольствием гадала людям и считала, что делает добро.

«Большинству людей не с кем поговорить, – не раз повторяла она мне. – Мужья и жены почти не беседуют; приятели по-настоящему не разговаривают друг с другом, потому что не хотят впутываться в какие-то дела, за которые потом, может быть, придется расплачиваться. Никто по-настоящему не хочет выслушивать чужих забот и бед. Но у всех есть заботы и беды, и у всех они почти одинаковые. Люди скорее похожи друг на друга, чем не похожи. Ты об этом никогда не думал?

Так-то. А вот со мной поговорить можно. Я поговорю, а утром исчезну и все, что я знаю, увезу с собой. Я ничуть не похожа на соседку. Я не похожа на доктора или священника – у этих всегда усталый вид, они всегда готовы осудить. А у меня есть тайна, и именно это всем и нужно. Ну хорошо, ходят люди в этой глуши в церковь. Но что им может дать церковь? Только проповеди. А читает-то их злополучный горемыка, смыслящий в жизни не больше, чем они. Они знают его, знают его жену, знают, какое жалованье он получает, и прекрасно понимают, что чудотворец из него никудышный. Им нужно с кем-нибудь поговорить, и еще им нужна все та же старая тайна – именно это я им и даю. По сходной цене».

Им это и в самом деле было нужно, потому что, хотя очередей к палатке Зингары и не выстраивалось, свои двадцать – двадцать пять долларов в день она имела, что даже за вычетом пятидесяти в неделю, которые она выплачивала Джерри, было больше, чем зарабатывало большинство Талантов в «Мире чудес».

«Тебе нужно научиться смотреть на людей. Этого никто не умеет. Уставятся в лицо человеку – и все. А ты должен видеть человека целиком. Толстый он или худой? Где у него скопился жирок? Какие у него ноги? О чем ноги говорят – о тщеславии или неприятностях? Выпячивает ли она свой бюст или сутулится, стараясь его спрятать? Что он выпячивает – грудь или живот? Наклоняется ли он вперед, чтобы получше тебя разглядеть, или откидывается назад, нахально ухмыляясь? Никто не стоит прямо. Коленки у него подогнуты или выпрямлены? Задница подтянутая или отвислая? У мужчин смотри на бугор в паху – большой или маленький. Насколько мужчина высок, когда сидит? Не упусти руки. В последнюю очередь – лицо. Счастливое выражение? Вероятно, нет. Если несчастливое, то в каком роде? Заботы? Несчастье? Где морщинки? Смотреть нужно быстро и внимательно. И пусть они видят, что ты смотришь. Для большинства людей непривычно, когда их кто-то разглядывает. Ну, разве что доктор; но этот всегда выискивает что-то конкретное.

Возьми его за руку. Холодная или горячая? Сухая или влажная? Какие кольца на пальцах? Если женщина – то не сняла ли она обручальное кольцо, перед тем как войти. Это почти всегда означает, что у нее мужчина на уме, и этот мужчина, вероятно, не муж. Если мужчина, то что у него – большой масонский перстень или перстень Рыцарей Колумба?[80] Не спеши. Но почти сразу говори, что у них беспокойно на сердце. Конечно, беспокойно – иначе зачем бы они пошли к ярмарочной гадалке? Задавай наводящие вопросы и дай им выговориться. Как только коснешься больного места – сразу почувствуешь. Говори им, что ты вынужден задавать наводящие вопросы, чтобы найти подход к их жизням, но они, мол, такие неординарные, что тебе нужно какое-то время.

Кто перед тобой? Если молодая женщина – у нее есть молодой человек. Или два. Или ни одного. Если она добропорядочная девушка – а это можно узнать по прическе, – то ее, вероятно, тиранит мать. Или отец ревнует ее к мальчикам. Женщина в годах – почему мой муж не так романтичен, как я думала? может я ему надоела? почему у меня нет мужа? искренен ли со мной мой лучший друг? когда у нас будет побольше денег? у меня непослушный, или дерзкий, или распущенный ребенок; неужели все лучшее в моей жизни уже позади?

Представим, что это мужчина. Мужчин-то много приходит. Обычно с похмелья. Ему нужны деньги; он не уверен в своей девушке; его тиранит мать; он изменяет жене, но никак не может избавиться от любовницы; его сексуальные аппетиты уменьшаются, и он думает – уж не конец ли это; его бизнес дышит на ладан; неужели ничего лучше в моей жизни уже не будет?

Или это пожилой человек. Он боится смерти; скоро ли она придет, и будет ли он страдать? Нет ли у меня рака? Правильно ли я вложил свои деньги? Преуспеют ли в жизни мои внуки? Неужели все хорошее у меня уже позади?

И конечно, к тебе приходят всякие умники. Эти иногда выкладывают всё про всех. Они падки на лесть. Посмейся вместе с ними над миром. Скажи, что их на мякине не проведешь. Предостереги их: ум не должен ожесточать их сердца, потому что они и в самом деле славные люди и оставят заметный след в этом мире. Посмотри повнимательней – что в них есть неважнецкого и бросающегося в глаза, и скажи, что у них и намека на это нет. Это почти всегда срабатывает.

Льсти всем подряд. Скажешь, это нечестно? Да большинство людей просто изголодались по доброму слову. Всех остерегай от чего-нибудь – обычно от того, о чем они тебе сами проболтались по простоте душевной или чрезмерному дружелюбию. Остерегай от врагов – враги у всех есть. Говори, что скоро все переменится к лучшему, потому что все и в самом деле переменится. Разговор с тобой и послужит переменой к лучшему, так как они смогли облегчить душу.

Но на это не каждый способен. Ты должен уметь разговорить человека. А это большое искусство. Вот возьми хоть Виллара. Он себя называет гипнотизером, а что он делает? Поднимает полдюжины Простофиль и говорит, что сейчас будет их гипнотизировать. Потом выпучивает глаза и начинает делать пассы руками, и вот они уже загипнотизированы. Но настоящий гипноз – это что-то совсем другое. Частично это доброта, а частично – умение внушить им, что с тобой они в абсолютной безопасности, что ты – их друг, хотя минуту назад они тебя и не знали. Баюкай их, как баюкают ребенка. А это дело тонкое. Здесь нельзя переиграть. Нельзя просто сказать: со мной вы в безопасности или что-нибудь в этом роде. Ты должен убедить их почти без слов, а они – поверить тебе. Конечно, ты должен пристально смотреть им в глаза, но не подавлять взглядом, как это делают гипнотизеры-эстрадники. Ты должен смотреть на них так, будто в эту минуту у тебя на уме нет ничего другого и даже подумать о другом тебе невозможно. Ты должен смотреть так, будто в жизни не видел никого симпатичнее. Только не дави, не пережимай. Открой перед ними душу, иначе они не раскроются перед тобой».

• Предыдущая
• 31/89
• Следующая