Подчинись нам (СИ) - Адлер Алекса - Страница 2

А потом стены нашей камеры начали сдвигаться, неотвратимо уменьшая пространство, вынуждая нас в ужасе жаться друг к другу. Пока мы все не стали похожи на спрессованные спички в коробке. Лишь тогда всё прекратилось. Но пришло ощущение, что этот коробок, в который превратилась наша камера, начинает двигаться в пространстве, постепенно набирая скорость, будто какой-то сбрендивший лифт.

С паническими визгами мы цеплялись друг за друга, наваливаясь всеми телами, когда эта адская штукенция внезапно меняла направление. Чудом не подавили друг друга, когда она так же резко остановилась.

Лишь спустя пару минут страха, что всё это может повториться, хриплых всхлипов и мучительных стонов, когда девушки помогали друг другу встать, стены камеры опять пришли в движение. Но на этот раз, слава небесам, обратно раздвигаясь в стороны. И вскоре место нашего коллективного заключения снова обрело прежние размеры.

Пребывая в полной дезориентации, мы некоторое время не могли понять, что же это такое было. Новый эксперимент над выносливостью человеческих организмов? Или что-то другое? Возможно, даже более страшное? Ясно было, что нас куда-то переместили, но куда и зачем?

А спустя, наверное, пару часов дверь камеры с тихим шипением открылась, и к нам вошла целая делегация.

Помимо мучнисто-серых уродов, которых мы уже видели, в помещение вползли два… нага. Вот по-другому и не назовёшь громадных полумужиков-полузмей, которые, как только оказались рядом с нами, стали хищно принюхиваться. А один ещё и раздвоенным языком облизнулся, обводя нас абсолютно нечеловеческим взглядом алых глаз.

Мучнистые приказали нам встать и выстроиться вдоль стенки. А змеехвостые неспешно принялись осматривать каждую из девушек, чуть ли не языком пробуя. Когда прошлись вдоль всей шеренги, прошипев что-то, указали пальцами на двух девушек — Таю и Сашу. Которых мучнистые тут же и вывели вслед за ними из камеры. Больше бедняжек мы не видели.

За эти пару дней забрали ещё троих. Камиллу сами мучнистые. Аню и Нику выбрал невысокий, лысый и красномордый инопланетянин, вокруг головы которого словно венком росли небольшие рога.

Именно после его визита ситуация накалилась ещё больше. Одна из девушек сорвалась. Вика, на которую красный тоже обратил особо пристальное внимание, просто не выдержала пережитого страха. Ударилась в настоящую истерику. Рыдала. Металась по камере, крича и требуя, чтобы её выпустили. А потом начала с разбегу и со всей дури бросаться на дверь, разбивая в кровь руки и лицо, воя, как раненное животное.

Я тогда поймала испуганную Соню в свои объятия, закрыв её уши руками, прижав лицо к себе. Всеми силами не позволяя видеть и слышать, защищая от этого ужаса. Остальные девчонки пытались остановить сорвавшуюся с катушек бедняжку, но та вырывалась и снова бросалась калечиться.

Пока в какой-то момент дверь не открылась, и не появились двое мучнистых. Несчастная Вика, не ожидавшая этого, буквально налетела на одного из них. Но её тут же скрутили, вкололи что-то в шею и уволокли враз обмякшее тело. Дверь снова закрылась, отсекая оставшихся шесть напуганных девушек от страшной реальности.

Нам только и оставалось, что пытаться успокоиться, чтобы не повторить участь нашей подруги по несчастью. И изо всех сил стараться не смотреть на оставшиеся после Вики кровавые разводы на двери и полу, медленно впитывающиеся в белесую мелкопористую поверхность.

Следы Викиного срыва пропали уже к утру. Но атмосфера отчаяния и безнадёжности стала просто невыносимой.

Вот и сейчас. Не одна я смотрю на эту страшную дверь. Не одна я думаю о том, что за ней нас ждёт. О том, кого заберут следующей.

Может, меня?

Может, Соню?

Как мне её защитить?

Что делать?

Боже, если ты существуешь, спаси. Если не меня, то хотя бы её. Прошу тебя.

— Как вы думаете, зачем мы им? — спрашивает Маша, миниатюрная кудрявая блондиночка. Красивая, как куколка с голубыми глазами.

— Запихнут нас в какой-то инопланетный бордель, как экзотику, — Алёна мрачно фыркает. — Или разберут на органы.

— А органы им наши зачем? — насмешливо качает головой Марина. Правда насмешка у неё какая-то вымученная получается, горькая. — Мы же из разных рас. Да и вообще, если бы хотели разобрать на части, уже бы это сделали, а не лечили все болячки и не прокачивали наши жизненные показатели там, в исследовательском центре. Мы им явно целые нужны. И выносливые.

— Что ты имеешь в виду? Почему ты думаешь, что нас прокачивали? — тихо интересуется Катя. Мы все тоже внимательно прислушиваемся. Маринка у нас медик, хоть и недоучившийся. Хирургом собиралась быть.

— Не берусь утверждать с полной уверенностью. Сами понимаете, что я там в неадеквате была, — болезненно морщится изящная шатенка. — Да и технологии у них от наших сильно отличаются. Но у меня сложилось такое впечатление. У меня с детства были проблемы со зрением, я носила линзы. А сейчас, по ощущениям, зрение стопроцентное. И по мелочам устранили многие проблемы. Ещё, мне показалось, они особое внимание опорно-двигательному аппарату уделили, возможно укрепили костную ткань, с позвоночником что-то сделали. Гормональную систему тщательно изучили, внесли какие-то изменения, я не разобралась. И да, репродуктивной системой тоже интересовались особенно. У меня даже появилась теория, по какому принципу нас отбирали.

— И по какому же? — вскидывает брови Алёна.

— Ну, если опустить тот факт, что все мы, каждая по-своему, довольно привлекательны, то есть ещё один возможный нюанс. Среди вас есть девственницы? — Марина обводит всех нас вопросительным взглядом. Я же чувствую, как сердце пропускает удар. Неужели это действительно имеет какое-то значение?

— Ты сейчас серьёзно? — округлив глаза, таращится на неё Алёна. И при этом внезапно краснеет, как рак.

— Абсолютно серьёзно. Я вот за себя могу сказать, что да.

— Я тоже, — ошарашенно выдыхает бледная Маша.

А потом все мы, мрачнея всё больше, одна за одной киваем. Только Сонька, уснувшая у меня подмышкой не участвует в неожиданном опросе. Да и не нужно ей это.

И становится по-настоящему муторно и жутко. Хотя казалось бы, куда уже дальше.

— Вот, — вздыхает Маринка, сводя хмуро брови. — Значит, моя довольно бредовая догадка оказалась верна. И это по-настоящему пугает, девчонки. Не знаю насчёт борделя, но то, что нас собираются использовать в сексуальном плане, весьма даже вероятно.

После её слов в нашей камере повисает оглушительная тишина. Все мы сидим, как притихшие мыши, переваривая и переосмысливая. И проникаясь по-новому ужасом нашего положения.

Боже. Неужели это правда? Как пережить? Как выжить? И как уберечь мою Сонечку от насилия? В душе разливается такое горькое отчаяние, что выть хочется. Но я закусываю губы и прячу лицо в волосах племянницы, пытаясь не думать, не пугать себя раньше времени. Не рисовать в воображении ужасных картин. Но не получается. Потому что я знаю… Марина права. Слишком многое на это указывает.

Спасает лишь мысль о том, что с огранизмом Сони почти ничего не делали. Значит, она им не нужна в таком плане. Я очень сильно на это надеюсь.

Мы все знали, что дверь откроется. Ждали этого. И всё равно этот шипящий звук осколком льда впивается в сердце. Мешая дышать. Заставляя умирать внутри от отчаяния.

На этот раз вслед за мучнистыми в камеру заходит… синяя женщина. Реально синяя. С иссиня-чёрными волосами, собранными в высокий длинный хвост. С чёрными губами и обведёнными чёрным алыми раскосыми глазами на скуластом лице. В графитовом обтягивающем платье. Похожая чем-то на змею. Опасную. Ядовитую.

Обводит нас леденящим душу оценивающим взглядом. Как товар на прилавке. И неожиданно находит глазами нас с Соней. Точнее… Соню?

Почему-то нет приказа становиться в шеренгу. Почему нет? Почему она смотрит только на прижимающуюся к моему боку племянницу? А затем просто кивает.

— Беру, — роняет низким грудным голосом.