К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 8

Одна Мурава осталась спокойной.

– Здрав будь, Соловьиша Турич! – поприветствовала она волхва, и в предутренней тишине ее голос прозвучал особенно звонко и ясно.

Выцветшие глаза Соловьиши Турича злобно сверкнули из-под кустистых бровей. Но благопожелание было уже произнесено, и на него волей-неволей приходилось отвечать соответствующе. Волхв приоткрыл спрятанный у истоков дремучей бороды кривой, как рана, редкозубый рот:

– Далеко ли собралась, красавица, в столь ранний час?

– Домой возвращаюсь, – бесхитростно отозвалась боярышня. – Лечила Жданушку-младенца, сына соседей.

– Каких таких соседей? – переспросил Соловьиша Турич. – Уж не Мала ли гостя и Любомиры?

Мурава кивнула.

– Так они ж вроде не из ваших будут, – ревниво нахмурился волхв. – Опять у Велеса его мзду отнимаешь?

– Ничьей мзды я не отнимаю, на наших и ваших никого не делю. Перед Господом все страждущие равны.

– Цветисто говоришь, красавица! – еще больше перекосил свой рот Соловьиша. – Только почему-то почти все из тех, кого ты да твоя мать лечили, в ромейскую веру перешли. Уж не зелье ли приворотное вы им какое подмешивали?

– Люди хотят света и любви. А твои Велес с Перуном только и знают, что крови себе требуют!

Волхв рассмеялся сухим, лающим смехом:

– Знаю, какая у вас ромейских выкормышей, любовь. Слыхал, как отец Леонид пугал прихожан геенной огненной и Страшным Судом.

– Кто приобщился святых тайн, – спокойно отозвалась Мурава, – тому никакой ад не страшен.

Эти слова почему-то привели волхва в полнейший восторг. Его рот задергался, лицо перекосила невообразимая гримаса.

– Святые тайны! – завопил он, силясь побороть свой колючий пустой смех. – Срам один! Взрослых людей при всем честном народе нагишом в воду макать!

Лицо Тальца побелело от ярости, новгородец изготовился к прыжку. На его веру возводили хулу, и он не собирался это терпеть.

Между тем, в синих глазах боярышни отразилась только жалость.

– Темный ты, Соловьиша Турич, – тихо проговорила она. – Тьма владеет тобой. Жалко только, что людей своих во тьму ведешь.

Волхв в ярости сплюнул на землю.

– Ишь, какая светлая сыскалась, – проговорил он. – Иди своей дорогой, боярская дочь! Но помни! Увижу, вред какой творишь, и стены отцовского дома тебя не защитят!

***

Хотя Тороп многое отдал бы за то, чтобы больше никогда не встречаться с Соловьишей Туричем, увидеться вновь им все же пришлось, причем в очень скором времени.

Маленький Жданушка наконец выпутался из цепких объятий злокозненных трясовиц и уверенно шел на поправку. Но следы гнева Сварожича огня всегда заживают мучительно долго, и никакой пусть даже самый великий лекарь не способен здесь что-либо изменить. У Любомиры по этому поводу имелось свое мнение. Вздорная баба полагала, что по-настоящему сведущему человеку, такому как Соловьиша Турич, стоит только слово сказать, как все ожоги заживут, и Жданушка вновь будет здоров.

Хотя Мурава возилась с малышом так, как ни с кем из своих больных, забывая про еду и про сон, вместо благодарности она слышала лишь бесконечное Любомирино нытье, упреки, а иногда даже и насмешки над могуществом Белого Бога и над умением действующих от его имени врачей. Стоило ли удивляться, что, придя однажды поменять повязку, боярышня застала в Маловом доме волхва.

Соловьиша Турич степенно расхаживал по горнице, отправляя в свой кривой рот один за другим пироги с печенью и курятиной, которые подобострастно подсовывала ему Любомира, и запивал их приготовленным для больного крепким мясным отваром. Тороп подумал, что Мураве в этом доме не предложили и ковша воды. На столе стояла плошка, в которой волхв готовил какое-то свое мудреное снадобье и от которой по комнате распространялся сладковатый запах гнили.

Завидев Мураву, Соловьиша Турич замахал своим широким рукавом, просыпая на пол крошки и поднимая пыль.

– Щур меня, щур, изыди Чернобог! – проговорил он с надрывом, делая невообразимые гримасы, словно уличный игрец.

Девушка шагнула к нему, вся подобравшись, точно лесная кошка перед прыжком.

– Почто чураешься, Турич? – спросила она, стараясь говорить, как можно спокойнее.

– Чернебоговых слуг изгоняю! – пояснил волхв, продолжая кривляться. – А ты, красавица, что здесь забыла?

– Больного навестить пришла.

– Ступай обратно! Теперь, вишь, меня позвали. Говорят, от твоей лечьбы никакой пользы нет.

– Как же это нет? – нахмурила брови Мурава. – Не видишь разве, лихорадка ушла, ожоги заживают. Теперь надо только ждать и продолжать лечить.

Волхв рассмеялся:

– Жди, жди! Так смерти и дождешься!

Он придвинул к себе плошку со снадобьем и, видимо не удовлетворившись его качеством, бросил туда два сваренных вкрутую яйца и принялся с остервенением растирать.

– Что делаешь, мудрейший? – с тревогой в голосе спросила Мурава.

– Ишь, какая любопытная! Все тебе расскажи. – поддразнил девицу волхв, продолжая помешивать. – Али сама не видишь? Снадобье доброе творю. Как готово будет – на язвы положу.

– А яйца зачем?

– А как же! В яйце сила великая. Оно дает жизнь!

– Да какая там жизнь! – тряхнула височными кольцами боярышня. – От них только гниль пойдет!

– Много ты понимаешь, боярская дочь! – бесцветные глаза волхва сверкнули в полутьме горницы. – Посмотрим еще, не случился ли от твоего лечения какой вред!

С легкостью удивительной для его лет Соловьиша Турич пересек комнату и, не обращая ни малейшего внимания ни на малыша Жданушку, который кричал от боли и вырывался, ни на Мураву, которая пыталась вмешаться, принялся безжалостно срывать повязки, ощупывая больного своими длинными, узловатыми пальцами.

Наконец, он повернулся к притаившейся в углу Любомире.

– Так я и думал! – произнес он нарочито громко. – Испортила ромейкина дочь твоего сына!

Любомира всплеснула руками и заквохтала, точно заполошная курица.

Мурава сжала маленькие кулачки.

– Попробуй, докажи! – произнесла она ледяным тоном.

– Зачем мне что-то доказывать? – выпустил из нижнего угла рта смешок Соловьиша Турич. – Я – волхв! Сами боги со мной говорят! Ежели сказал, испортила, значит, так оно и есть!

– Батюшка, Соловьиша Турич! – завопила Любомира. – Что ж теперь делать-то?

– Ничего, милая! Что-нибудь придумаем. Ты пойди Велесу дар отнеси, какой обещала. А я тут пока побуду. От малого твоего вред отведу.

Он зачерпнул немытой пятерней из плошки снадобье, от чего вонь в комнате сделалась просто невыносимой, и принялся обильно смазывать им начавшие уже подсыхать ожоги. Любомира смотрела на него, как зачарованная.

Мурава застонала, словно от мучительной боли.

– Пожалей малыша, Турич! – попыталась она образумить волхва. – Погубишь ведь не за что!

– Щур, Щур меня! – замахал руками волхв. – Изыди, Чернебог, рассейся ведьмино наважденье!

– Щур, щур, – вторила ему Любомира.

И только маленький Жданушка ничего не говорил. Он находился в глубоком забытьи.

***

Как это ни горько было признать, но Мурава оказалась права. Через пару дней по какой-то надобности на боярский двор зашел один из Маловых челядинцев. Он рассказал, что Жданушка снова горит в огнее, плачет, никого не узнает, повязки у него все время мокнут, вонь стоит такая, что весь дом пропах, а Соловьиша Турич говорит, что это порча выходит, требует для Велеса все новых и новых даров и рассказывает про Мураву и новгородских христиан такие вещи, что лучше не повторять.

Бедный Жданушка промучился недолго. Лечение волхва оказалось ему не по силам. Люди Вышаты Сытенича поняли, что все закончилось, когда над Маловой усадьбой вдруг поднялся разноголосый горестный вопль. Боярин приказал закрыть окна и быть настороже. Он беспокоился за Мураву.

Последние дни девица не покидала своей светелки и совсем ничего не ела. Жестокая лихоманка трепала ее тело белое, сушила красу девичью. Этот поединок боярская дочь проиграла, и верно какая-то часть ее самой осталась там, за чертой.