К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 73

Прочие новгородцы и люди из рода Органа лишь молча цепенели, вытирая со лбов холодный пот: выбитый из седла неизбежно попадал под копыта коней дышащих в спину остальных участников.

– Ох, зря я сказал про переломанные ноги, – горестно прошептал, поворачиваясь к названному брату, Камчибек.

Русс, ничего не говоря, достал нож и быстро сделал на руке несколько надрезов, обильно кропя землю кровью и прося милости у богов.

Принял ли кровавую жертву Перун Свентовит, услышали ли мольбы новгородцев и воинов Ветра святой Георгий и Тенгри хан, однако, в этот момент Аян, обхватив плотнее коленями бока Кары, выбросил вперед одну руку, взяв шею соперника в железные тиски, другой силясь освободиться. Теперь всадники, если бы и упали, то только вместе.

Сцепленные живой упряжью кони грызли и лягали друг друга, и потому мчались вперед уже не так стремительно, пропуская вперед одного противника за другим. Их седоки молча боролись, не замечая ничего вокруг, и ни один не мог взять верх.

Наконец, Аяну удалось сбросить непрошеное ярмо, и в этом ему помогло то, что ради праздника он облачился в новый халат из расписного византийского шелка. Юноша выскользнул из своего одеяния, оставив большую его часть в руках соперника, а затем нанес сокрушительный удар в челюсть. Следующим движением младший сын Тобохана сгреб противника за шкирку и выкинул из седла, отбросив далеко за пределы поля.

Теперь следовало исправлять то, что наделала безумная ревность, помутившая разум Моходохеу. До конца скачки, которую теперь возглавляла покинувшая схлестнувшихся из-за нее батыров княжна, оставалось еще два круга, и могучему Кары, отброшенному в хвост табуна, следовало, в самом деле, отрастить крылья на боках, чтобы прийти хотя бы вторым.

И Аянов любимец сделал невозможное. Желал ли он поквитаться со злобным Тарланом, который, освободившись от своей ноши, быстро нагонял табун. Хотел ли вновь насладиться близостью красавицы Айи или просто не мог обмануть надежд людей, которые его взрастили, которые в долгие морозные зимы, когда степь завалена снегом, кормили его вкусным, душистым сеном, которые лечили раны, полученные им в битвах и стычках с соперниками.

Участникам гонки показалось, верно, что мимо них пронесся черный смерч или пущенный из метательного орудия обломок гранитной стены. Какому другому коню этот отчаянный рывок стоил бы разорванных легких и вылетевшего из груди сердца, у Кары же только дымились тяжело вздымавшиеся бока, да срывалась клочьями с морды белая пена.

Волю к победе благородному животному сообщал его ездок. После стычки с Моходо ханом и этого чудовищного броска молодой Органа держался в седле только силой воли. Покрытый пылью с головы до ног, в растерзанном одеянии, с запекшимися губами и мокнущим кровавым следом от камчи на спине, хан Аян мало походил на того пригожего, жизнерадостного юношу, который, выникнув из балки, шутя одолел Гудмундов хирд.

Но вот скакуны вступили на последний круг, и стало ясно, что Аяну, даже если он до смерти загонит своего скакуна, чего он делать совсем не хотел, все равно не поспеть. Расстояние между Кары и оторвавшейся далеко от прочих скакунов Айей оставалось по-прежнему значительным, и сократить его не представлялось возможным, ибо впереди уже маячил конец круга, и великий Кеген раскладывал дары.

Однако в этот миг красавица княжна, которая с момента начала гонки смотрела только вперед, неожиданно повернула увенчанную шапочкой с легким перышком голову и посмотрела в глаза Аяна. Испугал ли красавицу ужасный вид молодого егета, пошел ли от жалости трещинами в груди камень, сжимающий живое сердце. Но рука ее дрогнула, поводья ослабли, Айя начала замедлять бег, давая измотанному Кары возможность покрыть разделяющее их расстояние.

Зрители, поставившие на княжну, возмущенно завопили, сторонники же молодого Органа воспрянули духом.

– Есть на небе Бог! – воскликнул Белен, облегченно вытирая покрытый испариной лоб.

– Зато на земле вовсю строит козни Лукавый! – скептически заметил дядька Нежиловец, поводя в стороны своим красным от жары шишковатым носом.

В самом деле, со стороны неудача Айи выглядела как оплошность княжны: что поделаешь, каждый может ошибиться или не рассчитать силы своего скакуна, да и злая степная ведьма Мыстан Кемпир просто обожает строить всякие козни соревнующимся. Однако почему прекрасное лицо девушки выглядело таким спокойным и безмятежным, отчего надменно прищуренные глаза ее отца светились едва не торжеством. Не случайно озабоченно переглядывались великий Органа и Лютобор, не случайно в глазах Вышаты Сытенича загоралась тревожная предгрозовая синь.

Но увы! Бедный Аян уже ничего не видел и не слышал. Все его мысли вытеснила одна: любой ценой победить, и ему некогда было размышлять о том, какими бедами может для него обернуться этот выигрыш. Он первым достиг конца круга и, тяжело сползая с седла, едва не упал на руки братьев.

Те ничего ему не сказали и, проследив за тем, чтобы усердные слуги как надо позаботились о взмыленном, тяжело дышащем Кары, подвели, придерживая с двух сторон, к великому Кегену. Там уже собрались все великие и малые ханы, а также более или менее благополучно завершившие скачку ездоки. Возле своего отца стояла княжна Гюлимкан. Девушка выглядела нарядной и свежей, словно позади не было десятка кругов изнурительной скачки, на алых губах по-прежнему играла мечтательная улыбка.

– Храни тебя великий Тенгри, доблестный сын Тобохана! – приветствовал измученного победителя Кеген, вручая ему пояс с дорогой насечкой и сафьяновые ножны с хвалисским мечом. – Да будет благосклонен к тебе Ыдук Йер-Суб (священная Земля-Вода), и да оградит он тебя от козней злых дэвов.

Он немного помолчал, разглаживая длинную седую бороду, затем величаво, с достоинством продолжал:

– Я приготовил одну награду, но вручаю две, ибо победителя в нынешнем состязании определила не столько удача, сколько завидное мужество и бойцовские качества, какими всегда славились сыны Ветра.

– Говоря о мужестве, не следует забывать и о мастерстве! – напомнил Кегену великий Куря. – Похоже, покойный Тобохан советовался с самим Органой ветром, когда нарекал младшего сына Искусником, или умельцем. *

Люди из рода Органа удивленно переглянулись: хан Куря не относился к числу тех, кто легко принимал какое-либо поражение, а сын Церена как ни в чем не бывало продолжал:

– Сегодня младший сын покойного Тобохана всем доказал, что он настоящий батыр, приметный конь в табуне, негнущееся серебро * своего рода! Думаю, такому удалому егету давно пора было бы приискать достойную подругу, – добавил он, одаривая юношу ослепительной улыбкой. – Что до меня и моей дочери, то мы будем только рады, если он остановит свой выбор на нашем становище.

– А как же поединок? – напомнил хану Вышата Сытенич.

Но Куря только снисходительно махнул рукой.

– Каких только глупостей дева не выдумает, чтобы не обижать отказом мужчин! К тому же, Гюлимкан сама призналась, что против сына Ветра ей не устоять!

Весь стан затих, глядя на Аяна. Особенно внимательно смотрели на него обрамленные густыми ресницами глаза прекрасной княжны. Дочь Кури старалась выглядеть спокойной, однако пересохшие губы, которые она временами облизывала, да сжатые в кулаки руки выдавали ее волнение. Впрочем, нет, вряд ли Гюлимкан позволила бы отцу играть столь открыто, если бы не была уверена в неотразимости своих чар.

Однако ответ младшего Органа удивил многих:

– Благодарю за щедрость, великий сын Церена, – поклонился юноша. – Я знаю, княжна Гюлимкан – великолепный алмаз, достойный украшать не только великокняжескую, но даже императорскую корону… Но у меня уже есть невеста, и ты знаешь ее!