К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев" - Страница 49

– Присмотри за ним…. пока, – не то попросил, не то приказал Лютобор девушке.

Мурава, белая как полотно, побелела еще больше, пытаясь сказать что-то в ответ, но сумела только головой кивнуть.

Опасаясь новых обид, Вышата Сытенич со своими людьми провожал Лютобора с Торопом до самой крепости. Однако его опасения оказались излишни. Как только торжествующий Булан бей удалился в сопровождении нескольких человек из свиты хана Азамата, старый булгарин вернул Лютобору меч, а потом еще долго о чем-то с ним беседовал с глазу на глаз.

Лишенными основания оказались и разговоры дядьки Нежиловца про поруб. Помещение, которое отвели булгары для своих гостей, оказалось сухой и просторной клетью, рубленой из дубовых бревен и совсем неотличимой от схожих построек словен, если не считать отсутствия привычных лавок и разостланного на полу войлока, заменяющего степнякам и стол, и постель. Клеть почти вплотную примыкала к мечети, возле которой и должен был состояться завтрашний поединок.

Каждому известно, чтобы воля богов была яснее слышна, ее спрашивают там, где боги чаще всего любят бывать: близ священных ракит, под сенью заповедных рощ, под сводами божьих храмов, где стоят алтари и клубится жертвенный дым. Булгары приняли веру от арабов в надежде, что великий Аллах, пророк его Мухаммед и их земной наместник халиф Багдада защитят их от постоянных хазарских набегов и ослабят бремя хазарской дани. И потому здешнее почитаемое место звалось на арабский лад – аль Маджид, или мечеть.

Сказывали, что в Кордобе и Дамаске стояли мечети, способные вместить в себя все население града, украшенные колоннами из розового порфира и белокаменной резьбой. Булгарская мечеть ничем подобным похвастать не могла, хотя строить ее начали еще в дни правления отца нынешнего царя. Дело в том, что средства на постройку каменной мечети обещал выделить Багдадский халиф, но то ли он забыл о своем обещании, то ли нерадивые слуги, посланные в Булгар, растратили, доверенную им сумму где-то по дороге. Во всяком случае, до берегов Итиля деньги так и не дошли. Мечеть строили уже много лет, но и сегодня она отличалась от обычных булгарских домов только тем, что стояла на каменном фундаменте, и тем, что над ее крышей был водружен гордый арабский полумесяц.

Но хотя сие невзрачное строение могло составить о могуществе Аллаха лишь превратное представление, булгары чтили своего Бога и исполняли его заветы с не меньшей ревностью, чем люди Вышаты Сытенича поклонялись святой Троице и чтили Христа.

Тороп знал, что нынешней ночью новгородцы не сомкнут глаз: Вышата Сытенич вместе с дружиной будет молить своего Бога, чтобы он помог отстоять правое дело, и до утра не погаснет огонек лампадки в уголке у Муравы. Сам мерянин уже принес мольбу и батюшке Роду, и великому Сварогу, и троим Сварожичам: Даждьбогу, Перуну и Огню, и, конечно, Матери Сырой Земле. Теперь же, примостившись на войлоке, с благоговейным трепетом наблюдал, как разговаривает с богами Лютобор.

Когда затворили дверь, русс скинул плащ, достал из ножен Дар Пламени и начал выполнять воинское пр а вило. Торопа он не приглашал и вряд ли видел. Лицо воина было спокойно, лишенные какой бы то ни было суеты движения исполнены такого отточенного совершенства, какое достигается только при великой духовной сосредоточенности. То не были упражнения тела: после всех сегодняшних трудов они и не требовались. Каждый выпад, каждый поворот предназначался бессмертным взорам, а взгляд широко распахнутых глаз воина различал в сгущающейся тьме то, что обычно дано видеть только слепцам и ясновидящим.

Мерянин знал, что руссы паче всех богов чтят Перуна, называя его вещим именем Свентовит и почитая богом над всеми богами. Его именем они клянутся, ему приносят в дар драгоценное оружие и пурпурные одежды, на его алтарь кладут кровавую требу. Главный храм Свентовита в граде Аркона, что на острове Рюген, стоит на четырех столбах, увенчанный красной кровлей и украшенный пурпурным занавесом. Четыре лика имеет Перун-Свентовит, четыре пары глаз зорко смотрят на четыре стороны света и видят всех и вся. И даже отчаянные русские кнесы, входя в святилище, преклоняют колени. Говорят, что ночью бог богов спускается с небес и мчится туда, где нарушено равновесие мира, чтобы бороться с вырвавшимся на свободу злом. Поэтому поутру живущий при храме белый конь Свентовита возвращается, покрытый кровью и грязью. Что если сегодня борьба идет не где-нибудь, а прямо здесь, на берегах широкого Итиля? Кто знает, чем она завершится, если добру не помочь?

Торопу показалось, что он слышит конское ржание, хриплые возгласы, устрашающий лязг мечей. Вот раздался отчаянный крик, и клинок Дара Пламени вспыхнул алым светом, словно по нему потекла вражеская кровь. Затем все стихло, только где-то вдалеке, далеким громовым раскатом прокатился радостный смех, и лучина вдруг вспыхнула ярким огнем.

Лютобор опустил клинок и убрал его в ножны. Молитва была свершена. Тороп хотел было загасить лучину, но, поглядев на русса, понял, что это еще не все. Воин опустился на войлок, удобно поджав на булгарский манер ноги, немного посидел, по-прежнему никого не замечая вокруг, а затем негромко запел. Что лучше привлечет удачу, как не повесть о славных деяниях великих предков.

Тороп прислушался. Песня была ему знакома. В ней рассказывалось о подвигах Буса – древнего вождя, под началом которого руссы достигли небывалого могущества. Многое успел совершить Бус: строил города, успешно воевал с готами и даже сумел отразить натиск диких гуннов, полмира поправших копытами своих коней. Однако конец его был печален. Поверив готскому вождю Винитару, он угодил в ловушку и вместе со своими лучшими людьми был распят и принял мученическую смерть, недостойную такого славного воина и вождя.

– Почему ты поешь о нем? – не смог сдержать удивления Тороп. – Разве этот вождь был удачлив?

Переливчатые глаза русса сверкнули в неверном свете догорающей лучины.

– Что ты понимаешь в удаче? – проговорил он. – Бус был великим вождем, а от предательства не сумел уберечься даже Сын Божий Христос!

Он немного помолчал, а затем продолжал спокойнее:

– Знай, что мой отец принадлежал к тому же роду, что и Бус. Кровь Буса течет в моих жилах, и я согласился бы трижды быть распятым, если бы боги даровали мне хотя бы треть его удачи!

Он погасил лучину, и через миг Тороп уже слышал его спокойное ровное дыхание.

***

Было бы удивительно, если в такую ночь боги не послали Торопу необычный, и, может быть, вещий сон. Стояла поздняя осень. По схваченной первым морозцем дороге двигалось возвращающееся после долгого победного похода огромное войско. Тороп снова ехал возле молодого вождя, и на его плечах красовался нарядный доспех – память о славной сече. Впереди из осеннего тумана постепенно вырастал большой город, и было видно, что все его забрало и стены полны людьми, ожидающими встречи. Вот открылись тяжелые ворота, и стройный порядок войска мигом нарушила радостная суматоха возгласов, объятий, поцелуев.

Молодой вождь тоже повернул своего коня, потому что у края мостовой, среди гомонящей толпы, стояла прекрасная юная женщина в нарядном уборе недавнего замужества. Она держала на руках крепкого годовалого малыша, смотревшего на мир такими же, как у нее, огромными синими глазами. Из-под шапочки младенца выбивались мягкие пряди цвета пшеницы. Вождь засмеялся и, наклонившись, подхватил жену и сына на руки и поднял их на коня.

Тороп радовался вместе с ним, но была у него и собственная радость. Потому, что рядом с молодой боярыней стояла, облаченная в нарядные одежды, приличествующие свободной женщине, его мать. Мерянин протянул руки, чтобы обнять ее… и проснулся. Сон сулил встречу. Только где и когда ей суждено было состояться. В этом ли мире или уже в ином?

***

Еще не успели поблекнуть огни рассыпанных по небу звезд, еще у края земли не появилась светлая полоска, а на площади у мечети, прослышав о предстоящем поединке, уже начал собираться любопытный народ. К тому времени, когда тресветлый Хорс показал из сумрачных вод Итиля свой сияющий лик, там не то, что яблоку – семечку от яблока негде было упасть. Ради возможности увидеть собственными глазами единоборство, о котором, возможно, будут рассказывать не один год, горожане и гости забросили привычные дела. Не было слышно ударов кузнечного молота, не горел огонь в мастерской гончаров, не колдовали над своими чанами, разводя в них известь и киноварь, усмари да красильщики, не разворачивали красный товар заморские купцы. И только коробейники, словно верткие челны, ловко сновали по людскому морю, наперебой расхваливая свой товар, да деловито занимались своим ремеслом вездесущие карманники.