Автобиография - Дэвис Майлс - Страница 43
- Предыдущая
- 43/118
- Следующая
Как-то раз, это было в 1952-м, я впервые записывался для лейбла «Блю Ноут» Алфреда Лайона (мой контракт с «Престижем» не был эксклюзивным). Гил Коггинс играл во время той сессии на пианино, Джей-Джей Джонсон на тромбоне, Оскар Петтифорд на контрабасе, Кении Кларк – он приехал из Парижа – на ударных, а Джеки на альт-саксофоне. Я считаю, что ребята отлично сыграли для того альбома, кажется, и я хорошо сыграл. По-моему, мы записали «Woody'n'You», «Donna» Джеки (которую мы назвали «Dig» в другом альбоме и авторство которой приписали мне), «Dear Old Stockholm», «Chance It», «Yesterdays» и «How Deep Is the Ocean». Во время записи «Yesterdays» Джеки пристал ко мне со своими обычными жалобами. Я рассвирепел и нещадно обложил Джеки, он чуть не расплакался. Ему никогда не давалась эта тема, и я приказал ему заткнуться, когда ее будут играть.
Поэтому его имени и нет под той мелодией в том альбоме. Мне кажется, это был единственный альбом, записанный мною в 1952 году.
Однажды мы были в Филадельфии и играли там в одном клубе: я, Джеки, Арт Блейки, Перси Хит и, кажется, Хэнк Джонс на пианино. И вдруг в зал входят Дюк Эллингтон, Пол Квиничетт, Джонни Ходжес и еще кто-то из оркестрантов Дюка. Я сказал себе: «Господи, надо им показать».
И стал объявлять «Yesterdays». Мы с Джеки начали тему, потом я сыграл соло и махнул ему, чтобы он играл свое соло. Вообще-то обычно я не давал Джеки играть соло в «Yesterdays», но он опять пообещал мне, что выучит эту тему. Я решил проверить, сдержал ли он слово.
Он начал играть и опять все переврал. Когда мы закончили выступление, я начал представлять музыкантов в микрофон – в те давние добрые времена я всегда так делал, – но когда пришла очередь Джеки, я сказал: «Леди и джентльмены, перед вами Джеки Маклин, и я не понимаю, как ему выдали профсоюзный билет, ведь он никак не может выучить тему „Yesterdays“». Ну, публика не поняла, шутка это или нет и стоит ли аплодировать Джеки или же шикнуть на мерзавца. После концерта Джеки нашел меня на аллее за клубом, где мы с Артом поймали кайф, и говорит:
«Майлс, гад, как ты мог так опозорить меня перед Дюком – это мой музыкальный кумир, черт тебя побери!» И он заплакал!
Тогда я сказал ему: «Да пошел ты, Джеки, и утри свои сопли! Все время орешь, что ты молодой и не можешь играть старую музыку. Лучше выучи то, что тебе положено, а не то проваливай из моего оркестра, слышишь меня? Учи ту музыку, которая от тебя требуется. Ты вот говоришь, что в зале сидел сам Дюк и что я тебя опозорил, когда сказал о тебе такие слова. Но запомни, мерзавец, – ты сам себя опозорил, когда фальшивил в „Yesterdays“. Ты что, совсем дурак и думаешь, Дюк не знает эту тему? Совсем ты спятил? Я тебя не позорил, ты сам себя, гнида, опозорил! Утри сопли, мы идем в отель».
Джеки понемногу успокоился, и я рассказал ему, как поначалу в оркестре Би мне приходилось быть у него мальчиком на побегушках, пока он прохлаждался с какой-нибудь красоткой. Рассказал Джеки, как Би кричал: «Где Майлс?» – и заставлял меня приносить ему костюмы или проверять, хорошо ли начищены его ботинки, как он посылал меня за сигаретами, как заставлял сидеть на коробке из-под кока-колы, когда я впервые пришел в секцию духовиков. И все потому, что он был руководителем оркестра, а я был там самым младшим, юнцом, вот мне и приходилось платить за это: он был начальником и мог так обращаться со мной. Я сказал Джеки: «Так что нечего мне указывать, что я могу говорить тебе или о тебе, потому что от тебя еще нет никакой отдачи. Ты просто избалованная скотина, но все-таки тебе придется выучить эту музыку – или катись на все четыре стороны».
Он был ошеломлен, но смолчал. Я думаю, если бы Джеки сказал мне что-нибудь тогда, я бы дал ему в морду – я ведь говорил ему такие вещи, которые впоследствии помогли бы ему избежать многих неприятностей.
Позже, уже когда Джеки ушел из оркестра, каждый раз, когда я бывал на его выступлениях, он играл пару старых тем, и особенно часто «Yesterdays». Потом обычно подходил ко мне и спрашивал, как у него получилось. Но к тому времени он уже стал настоящим мастером и мог великолепно сыграть что угодно! Поэтому я говорил ему: «Для „молодого человека“ ты справился хорошо», и он страшно веселился. Через некоторое время, когда его спрашивали, где он учился музыке, он говорил: «В университете Майлса Дэвиса». Думаю, этим все сказано.
Однажды в том же году я заменил Джеки Джоном Колтрейном. Мне захотелось использовать два тенор-саксофона и альт, но я не мог позволить себе трех духовиков. Поэтому Сонни Роллинз и Колтрейн играли как теноры на выступлении в танцзале «Одюбон» (где позже убили Малкольма Икс). Помню, как Джеки занервничал, когда я сказал ему, что хочу, чтобы вместо него играл Трейн: он решил, что я его увольняю. Но мне просто не по карману были три духовика, и когда я ему объяснил, что это только на один вечер, он успокоился. Но Сонни трясся в тот вечер как овечий хвост, так он боготворил Трейна, так же как и Трейн через несколько лет боготворил Сонни.
После всех этих случаев наши отношения с Джеки подпортились. То, что я так жестко поговорил с ним, наложило тень на нашу дружбу, и мы отдалились друг от друга. В конце концов он ушел из оркестра, хотя иногда мы и потом вместе играли.
Джеки свел меня со многими хорошими музыкантами, например с великолепным пианистом Гилом Коггинсом. Но Гила совсем не привлекал образ жизни музыкантов, да и деньги в то время поступали нерегулярно, и он решил заняться недвижимостью. Гил был очень хорошим парнем из среднего класса, и ему нужна была уверенность в завтрашнем дне. Но мне нравилась его манера игры, и если бы он остался музыкантом, то наверняка был бы одним из лучших пианистов. Когда Джеки впервые познакомил меня с ним, я его не сразу раскусил. А потом, аккомпанируя мне в «Yesterdays», он просто поразил меня. Мне кажется, мы познакомились с Гилом как раз после того, когда я вернулся из дома – в тот раз, когда отец чуть не упек меня в Лексингтон. Потом Джеки познакомил меня с басистом Полом Чамберсом и ударником Тони Уильямсом. Кажется, и с барабанщиком Артом Тейлором я познакомился через Джеки или Сонни Роллинза, нет, скорее через Джеки. Я узнал многих музыкантов из района Шугар-Хилл в Гарлеме через Джеки и Сонни.
Все они великолепно играли в те времена. Это были исполнители высшего класса.
Помимо редких и случайных выступлений, я в основном гонялся за наркотиками. Пятьдесят второй оказался еще одним скверным годом для меня, и вообще год от года дела мои шли все хуже после того рокового момента в 1949 году. Первый раз в жизни я засомневался в своих силах и способностях.
Первый раз в жизни я не был уверен, смогу ли добиться чего-то в музыке, есть ли у меня для этого внутренний стержень.
Многие белые критики продолжали долдонить обо всех этих белых джазовых музыкантах – наших имитаторах, – что все они гении и все такое. Они говорили о Стэне Гетце, Дейве Брубеке,
Кее Уайндинге, Ли Конице, Ленни Тристано и Джерри Маллигане как о богах. А ведь некоторые
из этих белых ребят были такими же наркоманами, как и мы, но о них, в отличие от нас, никто не писал правды. Критики вообще как будто не знали, что белые музыканты тоже колются, пока Стэна Гетца не арестовали за то, что он ворвался в аптеку, чтобы украсть там наркотики. Тогда эта история попала в заголовки газет, а потом опять все было забыто и обсуждали лишь то, что черные музыканты сплошь наркоманы.
Знаешь, я вовсе не хочу сказать, что эти ребята были плохими музыкантами. Джерри, Ли, Стэн, Дейв, Кей, Ленни – все они были очень хорошими музыкантами. Но они не стояли у истоков, и они это прекрасно знали – они не были лучшими в том, что тогда делалось. И что меня больше всего раздражало – многие критики начали говорить о Чете Бейкере из оркестра Джерри Маллигана как о втором пришествии Христа. А он звучал совершенно так же, как и я – и даже хуже меня, – и это в то время, когда я был опустившимся наркоманом! Иногда я задумываюсь, мог ли он действительно играть лучше меня, лучше Диззи, лучше Клиффорда Брауна, который тогда только появился на музыкальной сцене. И знаешь, я уверен, что среди молодых музыкантов Клиффорд был на голову выше остальных, во всяком случае, в моих глазах. Но Чет Бейкер? Господи, да ничего в нем не было. А со мной критики стали обращаться, как будто я принадлежал к старшему поколению, представляешь, как будто я уже одно воспоминание – а мне было всего 26 лет в 1952 году. Но иногда я и сам думал о себе как о «бывшем».
- Предыдущая
- 43/118
- Следующая
