Сэр Невпопад из Ниоткуда - Дэвид Питер - Страница 74
- Предыдущая
- 74/156
- Следующая
Но если там, впереди, и впрямь был феникс... Настоящий живой феникс...
Перед моим мысленным взором предстал гобелен из зала Справедливости, о котором вы, надеюсь, тоже ещё помните. С изображением великого героя верхом на фениксе, героя, который спасёт королевство. Всё это, разумеется, могло быть чистой воды совпадением... И всё же, почему бы не допустить мысль, что герой этот – не кто иной, как я сам? В самом деле, разве я так уж плох для этой роли? Ну да, да, я и сам понимал, что, честно говоря, не очень-то для неё подхожу. Быть спасителем для кого-либо, кроме себя самого, мне не улыбалось. Ведь ради этого пришлось бы рисковать. Но... каких только чудес на свете не бывает! Очень уж всё совпадало по времени. Находясь в отчаянном положении, вдруг вознестись, воспарить к вершинам триумфа... Почему бы и нет, скажите на милость?
Тут до меня донёсся второй вскрик птицы, походивший на первый, но в то же время и отличавшийся от него. Чем? Перебрасывая негодную свою ногу через ствол поваленного дерева, я внятно это для себя сформулировал: в первом крике ощущалась какая-то безысходность, обречённость, если хотите. Это был своего рода предсмертный вопль, оборвавшийся на самой высокой ноте. А теперь воздух пронзил ликующий клич новой, едва народившейся жизни. Он звучал молодо и энергично. Первый можно было уподобить тоскливому прощанию, второй – радостному приветствию.
Жара стала теперь просто непереносимой. Энергия, высвободившаяся в процессе возрождения феникса из пепла, была просто чудовищной. Путь мне преградил невысокий холм, и я вскарабкался на него с такой лёгкостью, словно никогда не страдал хромотой.
И тут до слуха моего донёсся чей-то голос. Отнюдь не птичий. Вне всякого сомнения, человеческий. Но что было гораздо хуже – голос этот оказался до боли мне знаком.
Я осторожно взглянул вниз сквозь заросли кустарника на вершине холма, прекрасно себе представляя, что там увижу. Мои наихудшие опасения подтвердились.
Там стоял Тэсит.
Вид у него был слегка потрёпанный, но бодрый, платье всё вымокло, и кое-где на нем виднелись расползшиеся комья тины. Значит, ему всё же удалось выбраться из реки, куда он угодил по милости Айлерона, вожака стаи ублюдков-гарпов. Впрочем, одеяние Тэсита очень быстро высыхало вблизи феникса, источавшего жар.
Ибо на поляне неподалёку от Тэсита Одноглазого и вправду находился он. Феникс. Пепел его предшественника разлетелся во все стороны, а новорождённый, вытянув шею, с любопытством нюхал воздух. На человека, стоявшего поблизости, он не смотрел, но, похоже, ощущал его присутствие. Вот феникс испустил ещё один ликующий крик, а потом наклонил голову и потёрся клювом о грудь Тэсита. Надежда, всколыхнувшаяся было во мне, что гигантская птица сейчас разорвёт его на части, угасла без следа. Феникс доверительно взгромоздил свою огромную голову ему на плечо. Новорождённый, замечу, был раз в пять крупней самого рослого мужчины. Когда он расправил крылья и от полноты жизни ими взмахнул, кусты и деревца в радиусе тридцати футов от поляны пригнулись до самой земли.
Но Тэсит даже не шелохнулся. Ухватившись за перья на груди птицы, он запел. Разумеется, он и петь был мастер, наш Тэсит.
Произведение, которое он исполнял, по форме своей походило на балладу. Насколько я мог расслышать, речь в ней шла о пришествии великого героя. Судя по манере исполнения, по гордому взгляду, который он устремил на феникса, под этим героем Тэсит подразумевал самого себя. Да и могло ли быть иначе? Он пел о подвигах, которые герою предстояло свершить, о врагах, которых собирался победить, и о трудностях, непосильных для любого, но вполне для него преодолимых. Эти вирши напомнили мне предсказания, которые плетельщики-ясновидящие часто облекают в стихотворную форму и называют «историями из будущего». Время от времени мне доводилось их слышать, но поскольку речь в этих «историях» шла о предметах, нимало меня не занимавших, я относился к бормотанию плетельщиков без особого внимания. Только ритм этих стихов невольно запечатлелся в моей памяти.
Но то, о чём сейчас пел Тэсит, напрямую меня касалось. Потому что содержание его баллады было посвящено вполне реальным событиям. За достоверность некоторых из них я сам мог бы поручиться головой.
В конце каждой из воспроизводимых им строф феникс важно кивал головой, так, словно соглашался с ним.
Я терпеливо, хотя и с некоторой досадой, слушал его самовосхваления, то, как он без конца величал себя «великим героем», и ждал, когда он наконец умолкнет и уберётся прочь от моего феникса.
Но после очередного куплета его песни я ощутил во всём теле озноб, хотя вокруг по-прежнему было нестерпимо жарко.
Пение продолжалось. Тэсит всё так же миловался с фениксом и звучным голосом выводил свою балладу, куплет за куплетом. Он пел о том, как спасёт принцессу и сделается правителем государства.
А я уставился на кольцо из тлеющих углей, в середине которого стоял феникс... и тут на меня снизошло понимание.
Впервые в жизни... Я понял решительно всё!
Многим людям вовсе не свойственны такие вот внезапные озарения, полностью меняющие ход их мыслей, их отношение к себе самим и к окружающему. Им просто что-то вдруг приходит в голову, какое-то новое, интересное соображение привлекает их внимание, но относится оно, как правило, к единичному фрагменту целостной картины, к одной из сторон того или иного явления, и люди сосредоточиваются на этой мысли, не давая воли своему воображению, не позволяя себе охватить умственным взором более широкий аспект реальности, а потому они лишь постепенно, шаг за шагом постигают глубину перемен, влекомых за собой этой верной мыслью, этим озарением, знаменующим начало нового этапа их существования. И, как правило, лишь много после, когда все этапы долгого и нелёгкого прозрения остаются позади, они оглядываются назад, чтобы воскликнуть: «Да, да, вот тогда, в тот самый день и час всё это началось! Именно тогда мне вдруг пришло в голову...»
Со мной, повторюсь, было иначе. Я понял всё и сразу.
Теперь, мысленно возвращаясь в то мгновение моей жизни, я всё же хотел бы предостеречь читателя от слепой веры в истинность подобных прозрений. Они могут оказать самое пагубное воздействие на чувства и спровоцировать вас на необдуманные и неадекватные поступки. Что как раз со мной и приключилось.
Моё прозрение, если уж на то пошло, сводилось к следующему.
Все люди по сути своей эгоисты. Каждый является центром своей собственной миниатюрной вселенной. Мы стараемся прожить отмеренный нам век как можно полней и интересней. Мы обладаем собственными сферами влияния, состоящими из наших друзей и недругов. У которых, в свою очередь, также имеются тесные кружки приятелей и врагов, находящиеся в постоянном с ними взаимодействии. Всё это очевидно. Но мы, каждый из нас, стремимся превзойти других, занять более высокое положение, поскольку верим в свою исключительность. Мы склонны с величайшим вниманием относиться к своим нуждам, желаниям, страстям и побуждениям, поскольку для каждого собственное «я» превыше всего и всех. Никто другой не печётся о нас так трепетно, как мы сами, потому что не может, да и не желает в буквальном смысле слова влезть в нашу шкуру. Мы представляем для себя самих исключительную, ни с чем не сравнимую ценность. Вот откуда проистекает наше убеждение о безусловной значительности наших жизней, того, что мы собой являем, что способны совершить.
Глядя на догорающие огоньки вокруг феникса, на Тэсита, стоявшего в обнимку с огромной птицей и явно замышлявшего очередной подвиг, я пришёл к выводу, который неизбежно сделал бы даже без подсказки, прозвучавшей в словах баллады моего бывшего друга.
- Предыдущая
- 74/156
- Следующая
