Хозяйка Айфорд-мэнор (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 59

Боль всколыхнула его, подхлестнула, как было то в прошлую ночь, и он чувствовал зверя… да, именно зверя, что рвался наружу, не в силах совладать с запахом крови, желания и убийства.

— Я не оставлю тебя одного.

Питер поднялся на ноги и пошатываясь побрел в сторону леса… Аделия, поддерживая живот, направилась следом.

— Питер, тебя кто-то хочет убить… Нам нужно вернуться назад. Стены нас защитят! — шептала она. Но тот, казалось, не слышал…

— Питер! — она тронула его за плечо.

И мужчина вдруг вскинулся:

— Уходи… уходи, пока еще можно… — И побежал. Да так быстро, что Аделия едва поспевала за ним… Остаться одной на дороге в присутствии невидимого врага казалось страшнее всего. К тому же, она не могла бросить Коллума… Он был ранен. Он даже не помнил, кто есть… Аделия за него отвечала.

Он к тому времени был на несколько шагов впереди и уже достиг леса, когда боль повалила его на траву, не та самая, что терзала плечо, — совершенно другая. Колючая, резкая, ударяющая под дых, она на мгновение ослепила его, связала узлом скорчившееся от мучения тело и вдруг… отступила. Он ощутил странную легкость… Тряхнул головой и открыл, как оказалось, закрытые веки. Понял вдруг, что стоит на четвереньках… что тело его не способно с этого положения разогнуться… и вообще с ним что-то не так.

Он поглядел на Аделию и заметил ужас в глазах, обращенных на себя сверху вниз. Захотел ей сказать, чтобы она не боялась, что это он, Питер, который никогда в жизни не причинит ей вреда, но губы его… нет, больше не губы — пасть белого волка, исторгла лишь хриплый рык, от которого девушка отступила на шаг.

Он был поражен произошедшей метаморфозой не меньше ее, сознание бунтовало против самого этого факта и, боясь, что инстинкты возьмут власть над сознанием, он тоже попятился к лесу. Шаг, другой… Все это время он видел перекошенное страхом лицо и знал, что не забудет его никогда.

И вдруг девушка протянула ладонь и выдохнула дрогнувшим голосом:

— Питер?

Он стоял, почти скрытый кустами орешника, и не шевелился. О нет, он больше не Питер — он нечто другое: дикий зверь, порождение ада, от которого лучше держаться подальше.

— Как… такое возможно?

Вот и он не знал этого, а потому бросился в чащу и понесся что было силы, не разбирая дороги. Просто хотел оказаться вдали от дурманящего запаха роз и пролитой крови… От навязчивого желания увести девушку в лес и остаться с ней там навсегда. В теплом логове под корнями деревьев, устланным мхом и палой листвой, они бы родили своего собственного ребенка… Он бы сам перегрыз пуповину и согревал их обоих теплом горячего тела. Там, вдали от людей, им было бы просто и хорошо… Ни классовых предрассудков, ни заботы о разорившемся доме. Его любви хватило бы на двоих… Он любил бы ее, как никто в этой жизни.

И вдруг в голове промелькнул образ богатого дома: серый камень, ажурные ограждения балконов и сад… деревья, привезенные отовсюду. Померанец, магнолия и крыжовник. Абрикосы, цикламен и подснежники. Питер не знал, как выглядят эти растения, но названия всплыли вдруг в голове… И тепло стало на сердце, грустно, но и тепло…

Он тряхнул головой. Дикость какая-то… Верно, этот дом где-то есть, он работал в нем или просто шел мимо, вот и засел в голове этот образ. Он даже опешил, заметив вдруг садовую стену… И, потянув носом воздух, учуял приятную симфонию ароматов лечебных трав и цветов. Сад, самый что ни на есть…

Питер побежал вдоль выложенного камнем забора, надеясь заглянуть внутрь, увидеть сам этот сад, и так увлекся, что не заметил опасности: зубьев капкана, разжатых и прикрытых травой. Он взвыл от боли, когда эти зубцы вошли ему в кожу, схлопнулись с такой силой, что, казалось, перебили не только кожу — но кости. Он забился, пытаясь освободиться — всё бесполезно. Ловушка держала надежно, и страх, липкий панический страх накатил, как девятый вал, заполнил его без остатка, и Коллум Шерман, продолжая биться в ловушке и теряя все больше и больше крови, в тщетных попытках освободиться упал на траву, и глаза его вскоре закрылись.

В последних проблесках угасающего сознания он различил слухом чью-то поступь в лесу. Казалось, кто-то торопился на помощь… Только на помощь ли? Он был оборотнем — не человеком, и вряд ли кто-то стал бы ему помогать. Скорее желать ему смерти…

И Питер подумал тогда, что смерть в любом случае неизбежна.

В эту ночь старой травнице не спалось: ныли старые кости, мысли не давали покоя. В последнее время она сильно сдала, но это и ожидаемо: Бевин лишилась того, что поддерживало ее угасающие силы. Лишилась без принуждения, по своей доброй воле… Поняла вдруг, что время пришло.

Тереза так ей когда-то и говорила: «Придет время, когда ты поймешь, что настал тот самый миг…». И Бевин была этому рада… Осталось лишь передать своё знание — после можно и на покой. Родной лес не останется ее без защиты…

Рассвет еще даже не наступил, а Бевин подхватила пустую корзинку и вышла из хижины. Ноги несли ее, сами не зная куда, скорее всего что-то сродни интуиции, голосу свыше направляло ее… Такое прежде бывало не раз, но тогда она была духом этого леса, а теперь только дряхлой старухой, доживающей век в старой хижине.

Лес всколыхнул волчий вой, прошелся ледяным дуновением ветра по кронам деревьев и осел на траву. И лес словно ожил, зашептались листья осин и берез, заголосили широколиственные дубы… Бевин в миг поняла, что Коллум Шерман нуждается в ней. Ускорила шаг и вскоре вышла к стене, окружающей Шерман-хаус со стороны сада… Не мудрено, что он первым делом явился сюда: даже беспамятный, он тянулся к родному дому.

Но что могу с ним здесь случиться?

Бевин пошла вдоль стены в направлении воя, который, казалось, все еще висел в воздухе, направляя ее, и вдруг увидела распростертое тело. Голый мужчина с зажатой в капкане ногой… Ну да, так и есть: Коллум Шерман. Старуха нашла палку покрепче и с трудом, но разжала железные зубья…

Кто мог сделать такое, установить волчий капкан за стеной Шерман-хауса?

Она вытащила из корзинки лечебную мазь и материю для перевязки, принялась забинтовывать ногу, пусть надобности особой и не было: раны затянутся сами. Надо лишь обернуться…

Мужчина издал слабый стон, зашевелился, и Бевин сказала:

— Не бойся, мой мальчик, Бевин позаботится о тебе.

— Бевин? — слабо выдохнул тот. — Как ты здесь оказалась?

— Услыхала, как ты зовешь меня, вот и пришла.

Мужчина дернулся, сел и вдруг понял, что наг. Бевин лишь усмехнулась:

— На вот, прикройся, — сказала ему, протянув скинутый с плеч плащ, — хотя я, видит Бог, давно перестала краснеть при виде голых мужчин.

Коллум закутался в плащ, сам глядел на нее исподлобья. Должно быть, гадал, что у старой травницы на уме…

Она и сказала:

— Пришло время поговорить… Питер Харрел. Я объясню, что с тобой происходит…

Мужчина вскинул глаза.

— Что ты знаешь?

— Больше, чем ты можешь представить. — И спросила: — Ты в первый раз обернулся?

Коллум молчал, и старуха его понимала.

— Ты — белый волк, — сказала она. — Не таись от меня, ведь таким тебя сделала я…

— Ты?! — Коллум подался к ней всем своим телом. — Что это значит? Ты прокляла меня? — воскликнул не своим голосом.

И Бевин Кендалл, тяжело опустившись на пень, просто кивнула:

— Я расскажу тебе всё, как есть. Просто выслушай меня… Питер… — Она кивнула в такт своим мыслям и начала такими словами: — Что ты знаешь о старых легендах, мой мальчик? О так называемом белом волке, который у всех на слуху в последнее время? Я знаю, что память к тебе не вернулась, но…

— Я расспросил людей в мэноре, — произнес он, — и все они говорят об одном: белый волк — проклятие нашего леса. Он насилует и убивает… — И опустив глаза. — Я… насилую и убиваю, — поправился он, — ведь белый волк — это я, ты сказала сама.

Но старуха головой покачала.

— Так и есть: ты — белый волк, но совсем не насильник и не убийца. Быть оборотнем — не проклятие, Питер, — благословение. И оно дается лишь одному, избранному из всех… И я, Питер Харрел, избрала тебя.