Бродячий цирк (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Страница 36

Вокруг бродили пузатые панове-фермеры, истекающие потом из-под соломенных шляп, шныряли от одного торговца до другого городские мальчишки.

Машина аккуратно катилась через толпу, а я подумала, что сено скоро будут разгружать. И разгружать вилами. Осторожно высунув наружу нос, наблюдала через зеркало заднего вида за налившимися кровью глазами Славеца. Может, стоит соскочить сейчас, добежать до водительской двери и постучаться в стекло? Сказать: «Я тут случайно проснулась в стогу сена на базаре, возьмите меня, пожалуйста, обратно».

Может, эти затянутые сеточкой капилляров, словно от комаров, глаза опознают меня как дочь Вина Брыльски.

Я так и не собралась с духом. Сидела, притянув к подбородку колени, словно зайчишка, а когда пан Славец хриплым свистом подозвал работника, соскочила с кузова. Усатый мужчина с вилами проводил меня изумленным взглядом.

Втянув голову в плечи, я старалась повернуться спиной к пану Славецу. Впрочем, он всё равно меня заметил и посчитал за кого-то (наверное, за помощника рабочего с вилами), кто пытается увильнуть от работы.

— Эй, ты! Да-да, ты… Захвати-ка у меня из кабины лотки с яйцами.

Я была в сене с ног до головы, сено торчало из-за ушей и застряло в волосах. Кем ещё я могла быть, как не работницей фермерского рынка?

Я послушно забрала с водительского сиденья лотки с яйцами, обвязанные бечёвкой, ухватившись за узел двумя руками, и по указанию Словеца отволокла их полному пану за ближайшим прилавком. Пан этот сам был похож на яичко, потому что был совершенно лысым, лишён усов, с дряблыми белыми губами.

Сейчас пан Славец разгрузится и поедет обратно. Может, я сумею незаметно забраться в кузов.

Пан Яйцо, нацепив очки, пересчитал товар, что-то записал в огромную тетрадь. И, даже не взглянув на меня, отправил с полной тачкой отрубей и гнилой моркови кормить кроликов в вольерах.

Когда я вернулась, пана Славеца и его машины уже не было.

— Ну, во всяком случае, я смогла быть кому-то полезной, — сказала я себе.

Слабое утешение. Может, если бы я не кормила кроликов на самом деле, прилежно распределяя морковку между кормушками, а вернулась под каким-нибудь предлогом обратно, я бы успела к отъезду пана Славеца.

Отстранённо грызя морковку, я проскочила шлагбаум и охранника (ползая носом по газете, тот разгадывал кроссворд) и оказалась в городе.

Пчелиные ульи так не гудели, как этот город. Как они могут спать в таком шуме? Всё равно, что спать внутри работающего элеватора. Я заткнула пальцами уши и таким образом прошла квартал, обходя дыры в тротуаре и стараясь не смотреть на пыльные окна. Хотелось взять тряпку и протереть их или хотя бы написать на каждом по посланию жильцам. Только придётся писать задом наперёд, а я так не умею… Дома из красного камня похожи на ржавые остовы автомобилей на свалке. В верхних окнах сверкает полдень, и кажется, что здания смотрят друг на друга сразу десятком глаз, словно стрекозы или осьминоги. Дорожная пыль превращает сандалии во что-то невнятное. Я шла мимо, читая накарябанные на стенах гвоздями, а может, перочинными ножами надписи.

Адрес отскакивал у меня от зубов. Деревушка Винхофф, седьмая ферма. Ферма семьи Брыльски. Я дочь фермера. Но кто, скажите мне, кто согласится повести меня за сорок миль за бесплатно? Может быть, позаимствовать велосипед, один из тех, что в изобилии громоздились вокруг каждого крыльца, охраняемые только друг другом. Я всю жизнь считала (и считаю до сих пор) что велосипед — самое весёлое средство передвижения. У меня никогда не было велосипеда, а если бы был, отец наверняка приделал бы к нему плуг, чтобы, катаясь по полям, я могла вспахивать землю.

За пятнадцать лет я накрепко усвоила правила жизни в семье Брыльски. Ты можешь делать что хочешь, главное — не маячить на глазах у родителей. Они обязательно займут твои пустые руки землёй и заставят таскать её вокруг дома, просто чтобы у тебя не осталось сил на всякие глупости. И их совершенно не заботит, что ты понимаешь всю бессмысленность этого предприятия.

На углу торговали хлебом и квасом. Деньги у меня были, но после недолгого колебания я решила их не тратить, мало ли на что они ещё пригодятся.

В стекле какой-то витрины мне нахмурилось отражение. Сандалии, майка, джинсовая безрукавка, такая дырявая, как будто побывала на войне. Расцарапанные коленки выглядывают из раструбов шорт. Обыкновенная городская оборванка, только отчего-то с сеном в волосах.

Всё это больше и больше напоминало историю из какой-то книги. Подумать только, я и правда сбежала из дома! Нельзя сказать, что я этого не желала, но это всё было не всерьёз! Не всерьёз взяла с собой все деньги, которые у меня были, не всерьёз забралась в кузов пана Славеца, чтобы спрятаться в сене… и вот теперь всё так серьёзно, что просто жуть.

На такой случай должен быть план, но никакого плана у меня не было. Что делал бы, например, вон тот мальчишка, если бы не цеплялся так трогательно за руку мамы, а убежал из дома? Оторвался бы от своей веточки и улетел по ветру, как осенний лист?

Скорее всего, он точно так же пялился бы в своё отражение в какой-нибудь витрине и думал: «О Господи, я на самом деле сделал это! А ведь я только собирался пошутить», и «А что же дальше?» Топтался бы на месте, послюнявив пальцы и боясь перевернуть страницу своей жизни, перещёлкнуть слайд.

Я бы, например, хотела себе собственную ферму. Да пусть даже маленький домик, где будут жить обиженные дети. Нечто вроде общества, я слышала, в городах такие популярны. Общества обиженных детей, где им будут выдавать дозировано заботу. Где всё внимание будет сосредоточенно только на них. Я бы назвала его «Детская тёплая ферма». И место нужно выбрать какое-нибудь тёплое, чтобы детишки не знали, что такое выбираться из промёрзшего за ночь сена. Чтобы они могли в любой момент выйти из дома и купаться в море.

Я увидела, как размякло отражение в витрине. Будто размокший в пакете хлеб. Губы расплылись, как масло на горячей сковородке. Окошечко открылось, выглянула продавщица; несмотря на усыпанное следами угрей лицо и ярко-фиолетовый цвет волос, под которым угадывалась замазанная седина, она была довольно милой.

— Голодная? — спросила она меня. — Хочешь, квасу налью?

Я отказалась.

Решено! Отправлюсь путешествовать в поисках места, где лучше всего будет смотреться моя ферма. Буду ехать всё время на юг и немножечко на запад, прыгать с автобуса на автобус и подрабатывать чем придётся во встречных городах. У родителей была книжица о беспечном путешественнике, который пробирался по Америке автостопом на какой-то музыкальный фестиваль. На этой книге даже не было обложки, так что я так никогда и не узнала, как она называется и кто автор. Не то, чтобы мне она так нравилась, просто она не нравилась родителям, и среди книг в пафосных обложках, с неразрезанными страницами и служащими как дополнение к книжному шкафу в гостиной она совершенно не смотрелась. И, должно быть, воспринималась мной как что-то, оказавшееся в моём мире так же противоестественно, как соринка в глазу. Я прочла её четыре раза, каждый раз живо воображая места, где побывал странник, и людей, которые делились с ним добротой.

Всё лучше, чем красть велосипед и возвращаться к родителям, для которых ты лишь цыплёнок из выводка.

А через десять минут я уже, налегая на педали, неслась на краденном велосипеде по направлению к дороге, которой мы со Славецом прикатили сюда нынче утром.

И на выезде из города, там, где в окружении двухэтажных домишек, построенных как попало, и брошенных автомобилей дорога разливалась, готовясь устремиться в поля, столкнулась с необычной процессией.

Столкнулась в самом прямом смысле. Вдруг увидела перед собой радиаторную решётку и значок «W», похожий на улыбку чеширского кота, который целился мне прямо в нос. Мы обогнули препятствие с разных сторон: я слева, а велосипед, потеряв седока и бешено вихляя, справа.

— Тпру! — услышала я, и процессия остановилась. Я лежала в пыли около автобуса. За ним маячила запряжённая лошадью телега, а за ней ещё одна.