Ледовая армия (СИ) - Погуляй Юрий Александрович - Страница 4

Я даже отхлебнул из фляги еще раз, чтобы хоть немного унять непонятное волнение сердца. Удивительное дело, как наша смертная, примитивная плоть иногда чувствует то, что еще неведомо разуму. Говорят, если ты встречаешь того, кто убьет тебя в будущем — то место, куда придется смертельный удар, непременно заболит. То есть мы еще не видели своего убийцу, тот даже не слышал о нас, а тело уже знает, уже чувствует.

Так вот, когда я увидел тот корабль — у меня заболела голова. Заболела страшно. Я смотрел, как покореженная посудина с десятками пробоин ползет по снегу и чадит закопченными трубами, и тер затылок. Война не подступала к нам так близко. Она всегда была ужасом сторонним, далеким. Будто из другого мира.

Я остановил штурмовик, открыл люк наверх и выбрался на крышу корабля. Мороз вцепился мне в голову, будто намазал кожу жидким льдом, и боль чуть отпустила. Из люльки за побитым ледоходом наблюдал Додон. Его борода покрылась инеем, а изо рта ритмично вырывались клубы пара.

— Что это? — спросил я у него. — Что с ним?

Корабль, лязгая и громыхая, полз мимо, не замечая нас. В запотевшей рулевой кабине на носу виднелся чей-то силуэт. А на останках центральной мачты застыл обледеневший флаг с гербом Барроухельма. Сжатый кулак между двух ледоходов. Додон кашлянул:

— Что у него написано, сынок? Прочитай, что это за корабль, Эд! Ой ты ж темная ты тьма... Ты видишь, что это за посудина, а?

— Клинок Света, — прочитал я название. Опять посмотрел на Додона, но эмоций под шарфами, очками с сеткой и капюшоном парки поверх шапки не увидел. Зато почувствовал. Как комок горечи в рот излился.

— Додон, ты что, знаешь этот корабль?

— Ага, темная ж ты тьма... — сказал он. — Темная ж ты тьма. А где остальные?

Он облокотился на покрытый льдом борт люльки, вытянул шею, всматриваясь в ту сторону, откуда приполз ледоход.

— Где остальные-то?! Это же флагман наш, сынок. На нем наш адмирал отправился на Берег, темная ж ты тьма.

Я проводил взглядом погибающий корабль, навстречу которому уже полз один из наших сторожевых ледоходов. Сигнальщик в черной парке неустанно махал ему красными флагами, но «Клинок» не отвечал.

— А ведь я помню, как его на лед спускали. Праздник какой был. Мануфактура неделю гуляла.

— Война закончилась? — спросил я у него.

— Видимо, да, — ответил Додон и напряженно хмыкнул. — Лезай обратно, сынок. Чего бы там не стряслось, а работать надо.

Он смотрел вслед флагману.

— Чего стоишь? Поживее, Эд! — увидел Додон мою заминку. — Скоро сменишь меня. Подзамерз я малость.

Я распахнул люк и юркнул в теплую кабину, захлопнул за собой железную дверцу, притянул ее запором и сел за штурвал. Отсюда была видна только Пустыня. Снег, лед и синее небо.

Позади в бурлящий снежной крошкой Барроухельм лучший корабль Содружества вез дурные вести, и тревога, что поселилась в душе каждого человека с тех пор, как началась война, взяла меня за горло. Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть.

Я дернул рычаг переключения, и двигатель, лязгнув, толкнул машину вперед.

Бух. Пауза. Бух.

Штурвал качнулся вправо.

Никак не могу вспомнить, как я наткнулся на эту напивальню. Сумрачное помещение пряталось в конце заводской улицы. Обычно здесь оседал народ после смены на мануфактуре. Тут лилось невероятно дешевое пойло, помятые бардеры откровенно фальшивили, однако мне тут очень нравилось. Я даже обзавелся собственным уголком, а хозяин заведения, коренастый Томби, завидев меня, тут же готовил отменную смесь из шаркунки и какой-то зерновой бурды, отбивающей острую вонь алкоголя.

Кружка, обычно вымытая, оказывалась за моим угловым столиком, как только я протискивался в уютный уголок, где садился лицом ко входу. Стабильность, традиции. Те вопросы, которыми я изводил себя когда-то: “Как ты здесь оказался, Эд? Что ты с собой делаешь?” — растаяли. Ушли.

Я делал то, что хотел. Не зависел ни от кого, никому не был нужен, и мне никто не был нужен. Есть я, есть собачья жизнь, драный Барроухельм и бесконечный звон в ушах от чужого страха.

Так стало с того дня, как ушла Лайла, и надо признаться — то было верное для нее решение. Она, конечно, могла хотя бы попрощаться, а не снова сбежать, но что поделать — в этом она вся. Появляться из ниоткуда и внезапно уходить. Бежать от опасности, реальной ли, мнимой, но бежать. Слабые люди всегда так поступают. Просто средства у всех разные. Вон, Динар же тоже убежал. Самым дурацким, но надежным способом.

Ведь могли жить. Могли быть счастливыми. Зачем желать большего, когда тебе тепло, у тебя есть деньги, и рядом с тобой Лайла? Я не слушал чувства друзей, не слушал ее терзания и просто пытался быть обычным человеком, забыв, что никто не любит обычных людей. А сейчас будто взглянул на все ее глазами. Мы застряли тут. Завязли, как будто в какой-то липкой луже. Корабль Содружества полз по Пустыне, а мы топтались на месте.

Сейчас Лайла, наверное, развлекает своими сказками какого-нибудь богатого аристократа из какого-нибудь драного квартала знати на каком-нибудь поганом корабле. Богатей пялится на ее высокую грудь и облизывает пересохшие от возбуждения губы, а она тешит его слух историей Добрых Капитанов или еще какой-нибудь ерундой.

Как мне ее не хватало.

— Вечер добрый, мастер Бауди! — хрипло сказал кто-то, протиснувшись мимо моего стола. Я ответил неопределенным жестом, даже не разбирая того, кто же меня поприветствовал. Наверное, когда-то мы с ним выпили. В последнее время я компании не искал. Мне так надоели бесконечные рассказы о невидимой войне. Все эти сводки, слухи, легенды. Рассказы о захваченных кораблях Содружества, где коварные наемники Черных Капитанов вспарывали животы детям, чтобы запустить туда шаркунов (истории подобных бесчинств появлялись все чаще, и напивальня гудела от справедливого негодования). Я постоянно думал о том, что где-нибудь в далеком трактире на Берегу какой-нибудь рыбак рассказывал скотоводу такую же историю, но только про безумных дикарей с бродячих городов.

Слухов было много. Они приходили с редкими очевидцами, с кораблями снабжения, с рассказами моряков. Люди вслушивались, переживали, доедали похлебку с привкусом рыбы, закипали священным гневом, а потом шли в свои железные клетки спать.

Слух о возвращении “Клинка Света” из похода уже пошел. Кто-то вполголоса рассказывал о том, что увидел в доках. Страх полз по напивальне и даже в мою душу просочился. Мне не хотелось знать, что будет дальше.

— Ты, — сказали рядом со мною. Кто-то сел справа и положил локти на стол. — Тебе не многовато места, а?

— Сюда трое легко сядут, а ты один торчишь. Нехорошо это. Вот что я тебе скажу — собери свои вещички и найди себе уголок, хорошо? Нам с ребятами надо поболтать немного.

Я поднял взгляд на незнакомцев. Судя по черной форме — солдаты. Нечастые гости на этой палубе.

— Доброго снега, уважаемые! У вас какие-то сложности? — почти сразу нарисовался Томби, он теребил перекинутое через плечо полотенце.

— У нас нет. У тебя да. Какого талого льда у тебя тут за огромным столом сидит столь щуплый малый? Эй, малый, ты потеснишься?

Напивальня примолкла, и моряки опешили от оглушительной тишины.

— Это вы чего, подледные, так на нас пялитесь? — глухо сказал один из троицы в черном.

Постояльцы ждали. Для них это было начало славного представления. Возможно, драки. Глаза потерянных людей, посвятивших жизнь темным цехам мануфактуры, загорелись.

— Так чего пучите зыркалки-то? И ты чего уставился? Мы за вас, шаркуньи последыши, кровь лили на войне! Неси чего получше да покрепче, да?

Третий же молча положил ладонь на притороченный к поясу палаш.

— Все в порядке, Томби, — сказал я, но не встал. В голове уже хорошо шумело, хотелось приключений. — Я справлюсь.

Хозяин напивальни оглядел бойцов быстрым взглядом, чуть осуждающе глянул на меня и ретировался. Остальные постояльцы молчали, будто и не слышали вызова со стороны солдат.