Цена ошибки (СИ) - "ZZTOP" - Страница 19

— Это я посадил эти цветы, — негромко проговорил могильщик, обращаясь к королю, заметив, как тот изумлённо смотрел на них. — Не спрашивайте почему, Ваше Величество…

— И всё же, я спрошу, — так же негромко ответил Хрящ, неподвижно замерев у изголовья могилы. — Почему?

Старый берген слабо улыбнулся.

— Это сложно объяснить, король Хрящ, — могильщик подошёл к холмику и, опустившись возле него на колени, поднял начавшие увлажняться глаза на короля. — Просто… Просто я знаю, что ей бы понравились эти цветы…

Старик ласково провёл ладонью по мягкой земле.

— Ну здравствуй, дочка, — тихо сказал он. — Прости, что припозднился… А у нас сегодня гости! Смотри, сколько народу пришло на тебя посмотреть! И среди них есть тот, кого ты наверняка очень хорошо знаешь. Тебе сейчас, наверное, не терпится его увидеть. Понимаю! Он тоже, представляешь, искал тебя целых двадцать лет, и вот… Вы, наконец, встретились… Вам, наверное, сейчас очень хочется побыть вдвоём… Что же… — старый могильщик тяжело вздохнул. — Не буду вам мешать.

Старик, с трудом поднявшись на ноги, поплёлся в сторону и, сев невдалеке прямо на земле, устало привалился о старый покосившийся ствол дерева. Король, до этого молча стоявший возле могилы, словно очнулся от тяжёлого сна и, медленно опустившись на железные колени, так же ласково, как и старик, провёл рукою по тёплому холмику, с затаённой болью в глазах смотря, как сухие комочки земли легонько проскальзывают сквозь его пальцы, с тихим шуршанием падая вниз.

— Здравствуй, Тихоня… — Хрящ с трудом, словно ему было очень больно, произнёс эти простые слова, стараясь при этом унять неизвестно откуда появившуюся в его голосе дрожь. — Ну вот и встретились… — король на мгновение замолчал, до боли сжав кулаки, а потом тихо продолжил, скорбно закрыв глаза и низко опустив на грудь голову. Длинные волосы густою зелёною копною полностью закрыли всё его лицо, скрывая от молча стоявших рядом бергенов всю ту бурю чувств, которая сейчас бушевала в нём.

— Пускай, даже спустя столько времени, но я всё равно увидел тебя… А ведь я до сегодняшнего дня даже не знал твоего имени… Маленькая служанка, с большим любящим сердцем. Ты всегда была готова пожертвовать им ради других, не прося ничего взамен, а я никогда даже не замечал тебя… Ты всегда была для меня серой тенью, о которой можно забыть и не вспоминать, ведь что для короля значит какая-то жалкая прислуга… Как же я тогда ошибался! Разве мог я тогда представить, что смогу так полюбить! Ты была единственной из всех, что смогла подарить мне то чувство, которое я не могу до сих пор забыть, ты единственная стала для меня той, ради которой стоит жить на этом свете… И ты единственная, которую я искал целых двадцать лет, и все эти годы я не переставал верить, что найду тебя… И вот я, наконец, нашёл… Я нашёл тебя, моя маленькая служанка, моя прекрасная Леди Блести Сверкай… Я знаю, что мне нет прощения, но я всё равно буду молить тебя… Прости, прости меня за всё! Прости за то, что не понял… Прости за то, что не замечал… Прости за то, что не уберёг… Прости за то, что предал!

Хрящ, гремя доспехами, медленно поднялся с колен и, подняв голову, мрачно, горящими глазами посмотрел на одного из гвардейцев, державшего в руках небольшую стальную лопату, предназначавшуюся для рытья земли.

— Дай мне лопату! — приказал он гвардейцу. Тот немедля подчинился, и король, взяв её в руки, замер над могилой девушки. Его жёсткое лицо мучительно исказилось, словно то, что он сейчас собирался сделать, причиняло ему невыносимую боль.

— Прости меня, любимая, — с болью прошептал Хрящ, — но я должен это сделать. Я должен получить последний ответ… Я знаю, я чудовище! Я тварь! Но, прошу тебя, потерпи, моё солнышко, потерпи в последний раз… Я всё потом исправлю, всё, клянусь тебе!

Король, покрепче сжав лопату в руках, с мрачной решимостью вонзил её остро заточенное стальное жало в мягкую, податливую землю могильного холмика, и принялся молча копать. Яма становилась всё глубже и глубже, и всё ближе и ближе был король к ответу на не перестающий мучить его вопрос. Старый могильщик, догадавшись, что ищет Хрящ, с немым ужасом наблюдал эту скорбную картину, безвольно привалившись к поваленному стволу дерева. Когда яма стала уже довольно большой, король, отшвырнув в сторону лопату, принялся яростно грести землю руками, очевидно боясь повредить то, что так отчаянно искал. Он остервенело рыл, тяжело дыша и обламывая о уже идущую жёсткую землю когти на руках, совершенно не замечая ни идущей крови, ни боли в ободранных пальцах, ни оцепеневших от шока спутников, со страхом смотрящих на него.

То, что его поиски наконец увенчались успехом, Хрящ понял сразу, едва его окровавленные пальцы вместо жёстких комьев земли наткнулись на что-то мягкое, податливое, заставив короля тут же застыть на месте от нахлынувших на него чувств. Он осторожно разрыл землю вокруг найденного предмета и, взяв на руки какой-то чёрный бесформенный комок, вылез с ним наружу, с трудом перевалившись в своих тяжеленных доспехах через край вырытой им ямы. Предметом оказался донельзя грязный и сгнивший свёрток из какой-то плотной ткани, покрытый комьями сырой земли и кусками зелёной плесени.

Хрящ, стоя на коленях возле свёртка, неподвижным взглядом смотрел на него, словно боясь открыть, словно то, что он там увидит, пугало его больше всего на свете. Наконец, решившись, он осторожно развернул гнилые края свёртка в стороны, и мучительный стон вырвался у него из груди, едва ему открылось его содержимое. Король широко распахнутыми глазами, из которых на землю иногда капали скупые мужские слёзы, смотрел на лежащие на покрытой пятнами плесени ткани полуистлевшие остатки некогда красивого цветастого комбинезона, цвет и очертания которого были ему так хорошо знакомы…

Здесь же лежал местами сгнивший, свернувшийся в неопределённое нечто, кусок длинной кожи, некогда бывший белым ремешком с позолоченной пряжкой, но, самое главное, здесь был он …

Хрящ дрожащими руками, словно это было какое-то сокровище, взял в руки почерневший от времени, покрытый, ещё кое-где сохранившейся, поблекшей от сырости жёлтой краской, маленький женский ботинок для катания на роликах, с мёртвыми ржавыми колёсиками, покрытыми толстой коркой сгнившего металла…

Да… Это был он. Тот самый ботинок, который тогда был на её ноге, когда она так внезапно сбежала с их свидания… Он узнал бы его из миллиона, узнал бы даже с закрытыми глазами, даже будучи слепым! Просто держа его в руках, он всё равно узнал бы его…

Он получил ответ на свой последний вопрос, и отныне, в его сердце не осталось места даже надежде…

Она умерла вместе с этим маленьким ботинком, вынутым из её могилы…

Он убил её… Убил свою Леди своими собственными руками, подписав тогда тот указ о смертном приговоре… Так вот почему она тогда так на него смотрела. Она не переставала любить и верить в него, даже перед своими последними мгновениями жизни. Она уже тогда простила его за всё, потому что любила его больше жизни… А он предал её, предал, как последняя тварь, думая в тот момент только лишь о своей жизни и короне! Если бы он тогда отменил эту казнь, если бы не проявил малодушие, всё было бы сейчас совсем по-другому, и она была бы жива…

По жёстокому лицу короля градом покатились слезы и, не в силах больше сдерживать рвущуюся из него наружу запредельную тоску и боль, словно в чёрный омут затягивающую его с головой, он завыл… Он выл страшно, по-звериному, раскачиваясь от рвущей его на части страшной душевной боли, словно в этом крике пытаясь избавиться от неё, слово стараясь сбросить оковы, тянущие его ко дну. Но избавления не было… И Хрящ знал, что ничто уже в этом мире не принесет ему избавления от пожирающей его изнутри смертной тоски и отчаянья, ничто уже не избавит его от душевных мук и боли, ничто уже и никогда не сможет заполнить ту чёрную пустоту, леденящим холодом выедающую его душу… И, зная это, он выл, выл жутко, прижимая к себе, словно живое существо, маленький женский ботинок, и этот страшный крик эхом отдавался на старом кладбище, нарушая его многолетний покой.