Доктор время, или Раз и навсегда - Рощина Наталия - Страница 4

— Спасибо вам, Аэлита Владимировна. Кстати, если вы можете мне уделить еще немного времени, скажите, откуда у вас такое необычное имя? Наверняка оно было дано не случайно.

— Когда у вас появится ребенок, Валюша, вам он покажется самым необыкновенным, — улыбаясь, ответила Лита. — Мой отец решил, что это обязательно нужно отразить в имени. Он очень любит меня и относится, как к неземному созданию. Так что инициатива принадлежит именно ему.

Лита опустила глаза, вздохнув. Отец последнее время чувствовал себя неважно. Он не имел обыкновения жаловаться и этим напоминал ей Мартова. Кира Сергеевна научилась распознавать периоды, когда муж начинал вести себя не совсем обычно. Он подолгу лежал на диване, уткнувшись в какой-нибудь журнал. Еще хуже было, когда он говорил, что хочет пройтись, и исчезал на полдня.

— Если бы я не знала его, то точно решила бы, что у твоего отца завелась женщина, — жаловалась Лите Кира Сергеевна.

— Заводятся блохи, мам, — качая головой, ответила та. — Им нужно заняться и как можно скорее. Посмотри, что за лекарства он пьет тайком.

— Да, девочка, я так и сделала.

— Что скажешь?

— Его беспокоит сердце.

Лита поняла, что слишком ушла в воспоминания, когда девушка тихонько кашлянула. Резкий звук вернул Литу в офис.

— Извините, Аэлита Владимировна, я и так злоупотребила вашим гостеприимством, — поспешно сказала журналистка. Поднялась, положила диктофон в сумочку и протянула руку. — Всего доброго. Спасибо, было очень приятно говорить с вами.

— Взаимно, — улыбнулась Лита.

Когда корреспондентка вышла, в дверь постучали: три коротких звука и еще один после небольшой паузы. Это означало, что в приемной никого и можно расслабиться. Туфли опять оказались рядом с кожаным диваном, на который легла Лита. Вскоре заглянула Лариса.

— Ну, ты как? — Сама Шмелева выглядела усталой и расстроенной.

— Я на твердую четверку, — протяжно сказала Лита. — Кто тебя вывел из состояния покоя?

— Мой новый объект чувств, — виновато опустив глаза, ответила Лариса. Она быстро собрала посуду со стола и собралась выйти из кабинета. У самой двери остановилась, тряхнула копной ярко-рыжих волос. — Только не спрашивай меня ни о чем сегодня, ладно?

— Договорились, сегодня — не стану. Завтра, надеюсь, ты с мальчишками приедешь к нам. Тогда и поговорим.

— Боже мой, неужели прошло два года?

— Завтра — ровно два, — подтвердила Лита, сделав обреченный жест.

— В котором часу мы собираемся?

— К обеду, к трем. Игорь приедет за тобой и мальчиками.

— Кто еще будет?

— Кто вспомнит. Я жду всех, кто не забыл о нем. — Лита поднялась и надела туфли. Отекшие за день ноги оказались словно в тесных колодках. Она поморщилась. — Пора нам домой, Леська. Я уже безумно скучаю по Жорке.

— Твоей любви к нему хватило бы на троих детей, как минимум, — заметила Лариса, выходя с подносом из кабинета.

— Да, если бы Гера был жив… — Тихо, ни к кому не обращаясь, сказала Лита. Подошла к столу, посмотрела на фотографию, где они с Георгием, улыбаются, и кажется, это никогда не закончится. Его карие глаза полны счастья, ее голубые — бездонные, глубокие. Только фотографии и память — все, что осталось от их неожиданного, быстротечного романа. И, конечно, Жорка. Георгий Мартов-младший стал для своей матери единственным звеном, которое привязало ее к жизни. Его фото стоит рядом с родительским. Розовощекий, серьезный, годовалый малыш. Карие глаза, черные волосы и открытая, детская улыбка. Временами он больше похож на отца, временами — на мать. Лита посмотрела в широко раскрытые глаза сына, предвкушая скорую встречу дома.

Вместе с Ларисой в приемной, у входной двери сидел Саша, бывший охранник Георгия, а теперь водитель и охранник Аэлиты. Его огромная, нереально мускулистая фигура, кажется, едва помещается в огромном кожаном кресле. Однако он невероятно подвижен и неуклюж только на первый взгляд. Второй охранник — Игорь. Он в основном находится в усадьбе, следя за порядком в доме, окрестностях, выполняя поручения Елены Васильевны. Лита нашла общий язык и с Сашей, и с Игорем. Их отношения сложились сразу. В них не было панибратства, только четкое выполнение обязанностей, но без подчеркивания ранга со стороны Литы.

Лариса закончила мыть чашки. Выключила компьютер и теперь подкрашивала губы у большого овального зеркала. Завтра выходной день. Цветы были политы, можно ехать домой. Пару месяцев назад Шмелева окончила водительские курсы и уже неплохо водила свою салатового цвета «тойоту-вариус». Помог ей сделать такое приобретение ее нынешний друг Саша, из-за которого, кстати, у Ларисы и был сегодня такой огорченный вид. Маленькая, юркая машина была удобна для езды по городу. Лариса чувствовала себя в ней уверенно. К тому же Саша отметил, что у нее природное чутье автомобиля.

«Водителями не становятся, а рождаются, — любил повторять он, глядя, как свободно и легко чувствуют себя за рулем Аэлита и Лариса. — И все-таки в некоторых ситуациях реакция мужчины более предсказуема».

Подруги обычно не комментировали философские выводы Саши. Наверное, они были с ним согласны. Статистика показывает, что в критический момент женщина-водитель часто бросает руль и закрывает лицо руками. Естественно, результаты такого поведения трудно предсказать. Пока ни Лита, ни Лариса, слава богу, не оказывались в подобной ситуации. Они отгоняли от себя мысли о возможных неприятностях на дорогах, руководствуясь принципом: «Мысль материальна и нужно думать только о хорошем!»

Вскоре офис опустел. Все разъехались по домам. Саша повез Литу сначала в супермаркет, а потом в загородный особняк.

Это было вчера, а сегодня Лита стояла у окна, прислушиваясь к пению птиц, бессистемному, быстрому стуку дятла. Жизнь продолжается, и нужно продержаться еще много-много дней, месяцев, лет, наполненных тоской по сказке. Сказке, в которой она три года не чувствовала под ногами почвы от счастья. «Почему так несправедливо устроена жизнь? — Лита зашла в ванную комнату, открыла кран. Прозрачная, трепещущая струя стала с неприятным шумом биться о дно заполняемой ванны. Лита отвела кран в сторону. — Семь лет борьбы с собственными комплексами, нерешительностью, мягкотелостью и три года, воспоминания о которых будут согревать до конца моих дней. Господи, да разве можно сопоставлять несравнимые вещи? О Скользневе вспоминать не хочется никогда, а Мартов остался в сердце навсегда». Какое странное слово «навсегда». Оно может согреть и обдать ледяным холодом. Обласкать, когда думаешь об обладании чем-то дорогим, светлым, и резануть безжалостно, когда понимаешь, что ничего исправить нельзя.

Лита села в наполненную ванну, почувствовав, как от слишком горячей воды по телу побежали мурашки. Обняв колени, она сидела, так и не расслабившись. Сегодня день воспоминаний о Нем. Сердце сжалось от безысходности, боли. Лита вновь почувствовала, что скучает по любимому человеку, которого не в силах вернуть никто. Она давно сказала себе, что не станет носить черной траурной одежды. Она не терпела показухи. К чему обращать на себя внимание, вызывать жалость? Ей не это нужно. К тому же Лита решила, что с уходом Георгия ничто не должно измениться. Их душевная связь истинна и любимого больше нет рядом лишь физически. Все так же выглядел их дом, обстановка. Только два больших портрета Мартова появились: один — в его кабинете, другой — в гостиной. Каждый раз, глядя на красивое лицо мужа, внимательно смотрящего на нее, мысленно она общается с ним. Она будет всегда такой, какой нравилась ему. Елена Васильевна наблюдала со стороны за нею. Лита часто ловила на себе изучающие взгляды экономки. Отношения между двумя женщинами давно наладились, но Мартовой иногда казалось, что Стеблова воспринимает поведение хозяйки как игру. Например, просьбу о том, чтобы на столе всегда стоял прибор для Георгия Ивановича. Впрочем, Лите было абсолютно безразлично, что думают о ней. Она перешла тот барьер, когда беспрерывно оглядываешься и прислушиваешься к мнению окружающих людей. Она делала это тогда, когда считала нужным, но без заносчивости, завышенной самооценки.