Доктор время, или Раз и навсегда - Рощина Наталия - Страница 25

неожиданно произнес Мартов, поднявшись, и Лита почувствовала, как предательски задрожали ее губы. Она вспомнила свою первую встречу с Георгием и их обмен четверостишьями Тютчева. Что-то пронзительное, близкое, бередящее все внутри было в сегодняшней сцене, словно повторявшей события пятилетней давности. Мысли Литы отказывались собираться воедино, роились, не складываясь в нужный ответ. И вдруг, борясь с дрожью в голосе, она тоже прочла из Цветаевой:

Иван застыл, восхищенно глядя на стоящую перед ним женщину. Он ощутил себя несмышленым юнцом. Хотя из них двоих именно он был старше, но чувство преклонения перед более высоким, возвышенным стерло возрастную границу, сведя жизненный опыт Ивана к нулю. Ничего он не смыслит в этом, если столько лет убегал от общения с такой удивительной женщиной. Она словно из другого измерения, где все исчисляется иными категориями. «Мила, Мила, как же ты смогла подобрать слова, чтобы отвратить меня от возможности быть собой. Время исправлять ошибки», — подумал Иван и, взяв руку Литы, едва прикоснулся к ней губами. Женщина вздрогнула и отдернула руку, спрятав ее за спину — первая глупо выглядевшая со стороны реакция.

— Предлагаю объявить мир, — протягивая руку с раскрытой ладонью, сказал Мартов. — Вы не представляете, что творится сейчас в моей душе. Я далеко не сентиментальный человек, но вы смогли добраться в самые дальние уголки, где притаилась тщательно скрываемая мягкость. Это у меня от матери, я думаю.

Лита пожала протянутую руку, но на приглашение к столу отреагировал отказом.

— Я не могу. Мне кажется кощунственным в такой момент есть, — произнесла она, виновато пожимая плечами.

— Что за глупости, Аэлита Владимировна? В древние времена на Руси существовал обычай подавать на стол переговоров кашу. Еще с тех времен отношение к трапезе было весьма положительным. Давайте быть ближе к традициям предков. Присаживайтесь, прошу вас. — Подливая в ее бокал мартини, Иван другой рукой сделал приглашающий жест.

Лита медленно опустилась на нагретый вечерним летним солнцем срез дерева. Есть ей действительно не хотелось, но она все-таки положила в свою тарелку пару кусочков мяса и помидор. Мартов-младший уже в который раз за этот вечер мягко настаивал на своем. Он подбирал такие слова, что противоречить ему не было смысла.

— Скажите, Иван Георгиевич, а как отреагировала ваша сестра на поездку в ***нск? — Отпивая по глоточку напиток, поинтересовалась Лита. В голосе ее были слышны ироничные нотки. — Более того, когда она узнает о нашей встрече, не захочет ли она вычеркнуть и вас? Не потеряете ли вы ее доверия?

— Я не стану ей рассказывать об этом, — признался Мартов. — Все-таки, несмотря на свои принципы, она — моя сестра. Единственный родной человек на белом свете.

Брови Литы моментально взметнулись вверх. Откинув за плечи прядь белоснежных волос, она снова насторожилась. Видимо, мгновенные перемены в ее лице не укрылись от Ивана. Но еще до того, как он взглянул на Литу, он понял, что сказал не то. Быстро прожевав, он сделал несколько глотков из своего бокала.

— Простите, я опять сплоховал. Это не от злого умысла. Мой мозг еще не до конца осознает происходящие перемены и дает неправильные команды. Не смотрите на меня так осуждающе. Людям вашей профессии присущ иной взгляд на мир. Вы не должны попадать под влияние эмоций. Ведь ваше кредо — анализ, четкое выстраивание цепочки.

— Вы знаете обо мне гораздо больше, чем я о вас. Это несправедливо, — переводя разговор на другую тему, заметила Лита.

— Легко поправимо. Обычная биография эмигранта, даже скучно.

— А что на тех страничках, в которых остались воспоминания детства? Опыт работы показывает, что судьба человека во многом определяется двумя факторами: отношением к сексу и детскими впечатлениями. Ничто так не раскрывает сущности человека, даже страшно становится, насколько человек предсказуем. Ваш отец знал толк в подходе к человеку. В одну из первых наших встреч он попросил меня рассказать о маленькой девочке Лите Богдановой. А в гостях у родителей часто просил принести семейный альбом. — Лита отвела взгляд, чувствуя, как лицо собеседника начинает расплываться от подступающих слез.

Да что же с ней такое? Наверное, сентиментальность несколько подогрело мартини. Иван сделал вид, что ничего не заметил.

— В детских воспоминаниях много того, о чем я не хочу вспоминать. Было и хорошее. Наша семья жила в достатке, в полном материальном достатке. Но как же нам всем не хватало душевной теплоты. Отец пропадал на работе. В редкие выходные исполнял все наши с сестрой прихоти. Когда я стал старше, брал меня с собой на охоту, рыбалку. Мама не любила таких выездов на природу. Она не считала это отдыхом и чувствовала себя дискомфортно. Ей для отдыха нужно было совсем другое. При этом она не была черствой женщиной, зацикленной на драгоценностях, какой пытались представить ее газетчики. — Мартов задумался. На его лице промелькнуло болезненное выражение, горечь. — Они сыграли не самую лучшую роль в ее жизни. Быть на виду и уметь не обращать внимания на возгласы толпы — нелегко. Отец свободно справлялся с атрибутами власти, могущества, богатства, а маме было трудно. У отца была любимая, дающая удовлетворение работа, а у нее не осталось никакой отдушины.

— Она не работала?

— Нет, никогда. Правда, в последние годы она стала председателем какого-то благотворительного фонда. Это больше было нужно для имиджа отца, а она просто делала то, что он считал нужным. Мама по мере сил занималась детьми и домом. Так было всегда, насколько я помню. Родители напоминали двух деловых партнеров, которым по иронии судьбы нужно было играть роль примерной семейной пары.

Лита слушала и недоумевала. Неужели Мартов мог столько лет прожить с женщиной, к которой не испытывал никаких чувств, кроме признательности за детей, любовь и внимание к себе? Но до рождения детей оставался немалый промежуток времени. Лита по собственному опыту знала, какой мукой становится каждый день в обществе нелюбимого человека, а тут десятилетия! Нужно было прийти к решению жить вместе, создать семью. Что же побудило его сделать такой выбор? Мартов не показался ей мужчиной, который может остыть к женщине, с которой стал близок. Он не принадлежал к типу мужчин-коллекционеров, пустышек, хвастающихся своими победами. Тогда в чем причина? Лита вспоминала, что Георгий не любил говорить на темы о его прошлом, он, как улитка, прятался в свою раковину. Лита решила, что, если сегодня не узнает все, что ее интересует, другого случая может не представиться.

— Почему же они столько лет жили в таком равнодушии друг к другу? — недоумевая, спросила Мартова. — Это похоже на пожизненное заключение.

— Вы ведь не хотите разоблачений? Они действительно не нужны вам теперь. Скажу только, что отец лишь принимал любовь мамы. Он был верным мужем, нормальным отцом. Только в одной области он не знал себе равных — работе и страсти добиться в жизни многого, стать заметным, независимым, всемогущим. И эту программу он выполнил. Остальное его мало интересовало.

— Вы хотите сказать, что, желая сделать карьеру, Георгий Иванович мог кривить душой, поступаться принципами?

— Нет, он не поступался принципами. Потому как он брал во внимание то, что полностью соответствовало его внутреннему миру, — усмехнувшись, ответил Иван.

— Может быть, все гораздо проще? Мужчина хотел добиться чего-то в жизни, чтобы близкие гордились им и могли многое себе позволить.

— Дорогая Аэлита Владимировна. Вы встретились с отцом тогда, когда его жизненная программа была выполнена и можно было добавить немного лирики к опостылевшему состоянию духовного плена. У каждого из нас своя судьба. Мы выполняем заданную программу. Отец мало говорил о своем детстве, родителях. Так что не могу вам рассказать ни одного эпизода, который бы повлиял на становление его личности. Мы свой путь не выбираем, а изредка пытаемся подправить. Три года жизни с вами стали попыткой отца восполнить внутреннюю пустоту. Безусловно, наше отчуждение не способствовало его покою. Все держалось на ваших с ним взаимных, искренних чувствах.