Новый мир. Книга 4: Правда (СИ) - Забудский Владимир - Страница 8

— Вот и прекрасно. Он имеет на это право, ведь его права тоже нарушены. От его имени мы и подадим новое ходатайство. И на этот раз сделаем все по моему. Лады?

— Ты здесь адвокат, — улыбнулся я, пожав плечами.

Следующие минут двадцать мы говорили о деле. Я несколько раз замечал, что на ее коммуникатор приходят сообщения, и у меня возникали мысли насчет ее жениха, который наверняка не прочь провести выходной день со своей возлюбленной. Допив чай, расплатившись и условившись насчет дальнейших действий начиная с понедельника, мы тепло, но нарочито по-деловому распрощались.

Провожая ее взглядом, я пребывал в плену непростых мыслей. Напрашиваясь на встречу с ней под надуманным предлогом необходимости получить юридический совет, я ждал, что встреча с Лаурой тет-а-тет спровоцирует в моей голове вспышку озарения, и я наконец осознаю, готов ли я довериться ей, либо же нет. Однако озарения не произошло. Я лишь укрепился в понимании того, что меня тянет к ней. А это понимание было и без того вполне ясным, учитывая, что почти полтора месяца, которые прошли с нашей предыдущей встречи, я думал о ней почти каждый день. Но что дальше?

Если бы речь шла только о моих чувствах, которые, прояви я их, натолкнулись бы на практически неминуемо негативную реакцию Фламини — это было бы полбеды. Это заблуждение, что мужчины толстокожи и не ранимы. Увы, это не так. Но я уверен, что все-таки нашел бы в себе силы, чтобы выложить все начистоту, или во всяком случае ясно и четко показать свои намерения действиями, как надлежит, в моем понимании, настоящему мужчине. Было что-то малодушное и подлое в том, чтобы пользоваться дружественным отношением женщины, в которую ты влюблен, и выдумывать предлоги, чтобы быть рядом с ней, пряча свои истинные намерения за ширмой полуприятельского, полуделового общения. Я не уважал бы себя, если бы поступал так.

Но речь шла не только о моих чувствах. Даже наоборот, они в какой-то степени лишь все усложняли, делали меня необъективным, предвзятым, мешали делать правильные логические выводы и принимать взвешенные решения. И я пока еще не видел выхода из сложившейся ситуации.

«Может быть, мне все-таки не стоит втягивать ее в это?» — подумал я в очередной раз о том, о чем думал уже много раз за прошедшие полтора месяца. — «Ты ведь не знаешь, как все обернется, Димитрис. Если ты в ней ошибаешься, то ты пропал. А если нет, то, может быть, вы оба пропадете».

Я тяжело вздохнул. Решение пока откладывалось.

§ 4

— Рад видеть тебя, дружище, — тепло поприветствовал меня Чако Гомез, и мы с ним обнялись.

Был понедельник, 5-ое сентября, около 10:00. В городе царил двойной бедлам — из-за стартовавшего учебного года и из-за массовых акций, которые не утихали с момента ареста Райана Элмора. К счастью, место моего назначения находилось за пределами наибольшей суеты, на северной окраине города, в семи минутах бодрой ходьбы от конечной станции одной из веток метро. Однако даже за эти семь минут, пока я шагал по тротуару, безумие меня коснулось.

Мимо пронеслось с включенной сиреной полицейское авто, а через несколько минут — группа постоянно сигналящих людей на мопедах, размахивающих флагами и плакатами «Свободу Элмору» и «Нет репрессиям». Над головой пролетел городской дрон, вещающий предупреждение для граждан о необходимости быть бдительными и избегать участия в массовых акциях из-за высокого риска терактов со стороны «так называемого Сопротивления».

Мир, каким его привыкли видеть жители Сиднея, выглядел хрупким. Он расшатывался и ранее. В те разы ему удавалось устоять. Удастся ли в этот раз? Хочу ли я, чтобы ему удалось? На последний вопрос я пока не готов был до конца ответить.

Моя цель представляла собой неприглядное двадцатипятиэтажное нежилое здание. На семи нижних этажах расположились торговые помещения со стоковыми магазинами, а остальные восемнадцать занимали бюджетные офисы различных мелких предприятий из сферы торговли и услуг, главным образом Интернет-магазинов и call-центров.

В декабре 2093-го, сразу после того, как состоялось учредительное собрание Независимого союза отставников-контрактников, оргкомитет «носка» арендовал помещение на 17-ом этаже здания площадью около 2500 квадратных футов, где должен был разместиться Секретариат — исполнительный орган НСОК. После судебного запрета, парализовавшего работу организации, арендуемую площадь пришлось сократить вдвое, до 1200 футов, на которых разместились два рабочих кабинета по три рабочих места, один директорский кабинет, скромная комната для переговоров на десять мест, маленькая кухонька и туалет. Обычно здесь работали пара-тройка членов оргкомитета, которые занимались судебными тяжбами и периодически поддерживали связь с 1937 людьми, записавшимися в число членов организации перед ее судебным запретом, чтобы те не забыли о ее существовании.

Эти подробности я знал от Гомеза, но, признаться, не придавал им большого значения и не думал, что мне когда-то предстоит побывать здесь лично. Вероятность того, что юристы АППОСа позволят многострадальному «носку» заработать казалась мне близкой к нулю.

— Рад, что наконец могу познакомить тебя со своими компаньонами, членами оргкомитета, — произнес Чако, указывая рукой на тех, кто собрался в комнатке для переговоров — Вот это Чарли Хо, а это — Альберто Гауди. И Мелани Спаркс, конечно. Я обо всех них тебе не раз говорил.

— О, да, — улыбнулся я, по очереди пожимая всем представленным руки.

От Чако я знал, что из этой троицы лишь Альберто — угрюмый мужик хорошо за тридцать с полностью седыми, как у меня, волосами — настоящий ветеран ЧВК, прошедший тяжелые бои в составе ЧВК «Бразилиа Трупс» и перенесший ранение.

Чарли было 22. Вчерашний студент-пиарщик, которого связывало с тематикой НСОК разве что то, что его отчим в 91-ом разбился на вертолете в Африке, служа по контракту в ЧВК «Инновейшн дифенс». Однако Чарли, не в пример косноязычным ветеранам, очень хорошо владел искусством публичных коммуникаций. Он обеспечивал защиту «носка» от грязи, которая постоянно лилась на него из СМИ усилиями АППОС.

Что до 27-летней Мелани Спаркс, девушки с крайне бросающимися в глаза волосами ярко-синего цвета, то ее тут прозвали «Мисс Чарити». За годы своей учебы в школе, а позднее в колледже, она прошла бесчисленное множество этапов различной активности, успев за это время побывать: веганом и защитницей окружающей среды; борцом против притеснения сексуальных меньшинств в лоне христианской церкви; волонтером, помогающим отучить неблагополучных детей в «желтых зонах» от токсикомании; активисткой организации, которая боролась против жестокого обращения с пациентами психлечебниц; собирала пожертвования для содержания неизлечимо больных в хосписах. К началу войны она была хиппи и пацифисткой, участвовавшей в антивоенных демонстрациях. К концу — работала санитаркой в военном госпитале в Перте, куда доставляли через океан наибольшее количество раненых с крупнейших театров военных действий в Африке, Индокитае и Индостане. В этом госпитале она и познакомилась с человеком, который привел ее в НСОК.

— И меня не забудь, Чако! — прозвучал очень громкий бас того самого человека из директорского кабинета.

Оттуда вышел бодрой и энергичной походкой мужчина примерно моего роста, чуть за сорок, с густыми вьющимися черными волосами и резкими чертами лица, похожими на черты знаменитого некогда итальянского актера Адриано Челентано.

Вместо одной из ног у мужчины был роботизированный протез, похожий на тот, что был у Рины Кейдж, а по лицу проходили несколько длинных и широких шрамов, почти таких же уродливых и вопиюще заметных, как и мои. Взгляд его карих глаз был пронзительным, слегка выпученным, как у театрального актера или у сумасшедшего, а пожатие — очень и очень крепким. Этот человек был ощутимо ярким холериком. От него так и веяло эксцентричностью, которая могла оттолкнуть, а могла и привлечь, в зависимости от ситуации.