Моя прекрасная повариха (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 38

– Давайте! – рассмеялась Глория и даже подпрыгнула от радости. – Будет здорово!

Думал ли я в начале лета, что боги пошлют мне жену и дочь? Такую жену и такую дочь? Мне казалось, что под ногами нет дороги – я не иду, а лечу. На душе было настолько светло и легко, что я с трудом сдерживал желание запеть.

Поясок в витрине Пагаватти действительно был с бляшками, исписанными гномьими рунами. Я представил, как он охватит талию Азоры и мечтательно улыбнулся. Глория указала на него и спросила:

– Что там написано, дядя Фьярви?

– Пожелания здоровья и долголетия, – ответил я. – Гномы часто так делают. Носишь такой пояс, и у тебя все хорошо.

– А у вас есть такой? – поинтересовалась Глория.

– У меня есть вы с мамой, – сказал я, – и ничего другого мне не надо.

Мы зашли в магазин. Глория выложила на блюдце в кассе все свои немудреные сбережения, я добавил несколько ассигнаций сверху, и из магазина мы вышли с пакетами: пояс для Азоры, золотые сережки для Глории и парные браслеты с голубыми топазами для них обеих. Девочка была счастлива: она то и дело дотрагивалась до ушей, где уже красовались серьги, и улыбалась, представляя, как будет хвалиться подарком.

Но жизнь устроена таким поганым образом, что если ты счастлив, то обязательно появится то, что изгадит это счастье. Полицейский участок располагался напротив магазина, и мы с Глорией увидели, как из экипажа выводят эльфа – тощего, растрепанного, одетого в какие-то грязные лохмотья. Но, судя по осанке, походке и повороту головы, совсем недавно он носил шелка и золото, и я вдруг как-то понял, что это за эльф.

Глория споткнулась и едва не упала. Стиснула мою руку так, что мне сделалось больно. «Только попробуй обернуться, мразь», – подумал я, и в ту же минуту эльф обернулся. Глория сдавленно ахнула, и Эленвер воскликнул:

– Глория, девочка моя!

Шеф Гемини, который листал папку с сопровождающими документами, обернулся в нашу сторону. Полицейские, которые держали Эленвера под белы рученьки, остановились. Глория была похожа на птичку, окаменевшую перед змеей – я машинально шагнул так, чтобы закрыть ее, и подумал, что Эленвер меня узнал. В бледно-голубых глазах эльфа мелькнула такая ненависть, что меня обдало холодом.

– Дочка, ты меня не узнала? – в голосе Эленвера сочился чистый мед. – Передай маме, я простил ее за то, что она тебя украла!

У меня так и зудели кулаки – разбить эту харю, размазать, стереть с нее эту ухмылку! – но я знал, что это не пойдет нам на пользу. Драка перед отделением полиции – что может быть глупее? А ведь именно этого Эленвер и добивается, и шеф Гемини это прекрасно понимает: потому-то и смотрит на меня так, словно пытается остановить коня, который несется к пропасти.

Глория посмотрела на меня и сказала так, чтобы все ее услышали:

– Папа… папа, давай уйдем отсюда.

Я кивнул, стараясь не показывать, как во мне все звенит от горького счастья. Папа. Не дядя Фьярви – папа.

– Пойдем, дочка, – ответил я, бросив короткий взгляд в сторону Эленвера и убедившись, что он смотрит так, словно его ударили доской по голове. Мы пошли по улице, почти сразу же свернули в проулок, который вел в сторону парка, и я вдруг испугался, что Глория сейчас расплачется, а я не смогу ее успокоить. Но она не плакала – просто молча шла рядом со мной, а потом едва слышно спросила:

– Можно я тебя теперь буду так называть? Мне правда хочется.

– Можно, дочка, – откликнулся я. – Можно. Я буду счастлив.

Азора

– Добрая госпожа Азора, смотрите!

Мы с домовыми выглянули из коридора, и я увидела, как в гостиницу важно входит пожилой гном. Насколько я успела узнать гномьи обычаи, он был из богатого клана и занимал там не последнее место. Длинные темные волосы с едва заметной сединой были заплетены в косы и украшены золотыми кольцами – да и вообще золота было столько, что гном прямо сверкал. Золотые колечки в бороде, тяжелые перстни, золотое шитье, которое украшало дорожный костюм – мне казалось, что я слышу звон. Гном важно прошел к стойке регистрации и, постучав по ней монетой, приказал:

– А позови-ка мне, дружочек, вашего хозяина.

Господин Шарль подхватил монетку, которую гном толкнул к нему, и ответил:

– А он ушел, кажется… а вот и он!

Гном обернулся, и я увидела, что Фьярви поднимается по лестнице с Глорией. В ее ушках сияли новые сережки, но по ее раскрасневшемуся лицу я поняла, что Глория плакала, и выбежала к ним из кухни. Фьярви, который что-то негромко говорил девочке, вдруг наткнулся взглядом на гнома и замер.

– Детка, что случилось? – спросила я, обняв Глорию. Она негромко вздохнула и ответила:

– Все уже хорошо. Я тебе потом расскажу.

Во мне сразу же завертелся ураган мыслей: упала? Заболела? Кто-то обидел? Но вряд ли Фьярви держался бы настолько спокойно, если бы с Глорией случилось что-то плохое… Гном важно подошел к нам, пристально посмотрел на Фьярви и с прежним величавым видом велел:

– Ну что, правнук… Знакомь с семьей!

Так вот кто это! Старый Конрад, прадед Фьярви, приехал в Келлеман! Лицо Фьярви дрогнуло, и на какое-то мгновение он сделался юным и беззащитным – а потом бросился к деду и обнял его. Теперь Глория смотрела на гнома с искренним интересом – что бы ни случилось, она уже забыла о том, что заставило ее плакать. Конрад похлопал Фьярви по плечам, отстранил от себя и, окинув пристальным взглядом, сообщил:

– Молодец, видно, что хорошо живешь. Не лысый, не увечный, жаль, что тощий.

– Жена над этим работает, – улыбнулся Фьярви. Было видно, что сейчас он счастлив по-настоящему и даже готов пуститься в пляс. – Вот, знакомься. Это моя Азора.  А это моя дочь Глория. Азора, Глория, это мой прадед, Конрад Олафссон.

Конрад посмотрел на меня так же пристально и цепко, словно пытался понять, что скрывается в моей душе, а потом, даже не скрывая радости, произнес:

– Ну здравствуйте, красавица! Повезло правнуку с вами, сразу вижу. Как он, не обижает?

– Дед! – возмутился Фьярви, а я улыбнулась и ответила:

– Ни в коем случае. Он идеальный муж.                                                                     

Конрад довольно прикрыл глаза: кажется, именно это он и ожидал услышать. Сейчас я чувствовала, чем от него пахнет: дорогим одеколоном, из-под которого пробивался едва уловимый аромат свежей травы. Глория смотрела на старого гнома с восторженным любопытством; Конрад важно взглянул на нее, но в его глазах мелькнули веселые искры.

– Вот, значит, какая у меня праправнучка! – сказал он, и Глория заулыбалась. – Вижу, вижу, что умница, принцесса, вся в матушку! А есть ли у тебя, принцесса, куклы?

– Есть, – ответила Глория. Было видно, что старый гном ей очень понравился, и если Конрад останется в Келлемане, то они с ним станут лучшими друзьями. – Мамзель Тутту.

– Вот и хорошо, а я ей привез и подруг, и приятелей, и обстановку, – ответил Конрад и кивнул в сторону слуги, который с кряхтением затаскивал в гостиницу чемоданы. Глория даже разрумянилась от радости.

– Что вы, не стоило так беспокоиться, – сказала она. Конрад лишь рукой махнул.

– Запомни, голубка, мы, гномы, с пустыми руками в гости не ездим. А особенно к родным, – он обернулся к Фьярви и спросил: – Ну что, правнук? Плеснешь деду чего покрепче?

Фьярви повел деда в сторону своего кабинета, и Глория подалась было за ними, но я придержала ее за руку и спросила:

– Милая, что случилось?

Она замялась, посмотрела на меня с тоской и горечью и негромко призналась:

– Мы с папой видели Эленвера. Его привезли полицейские.

Я не сразу поняла, кого именно Глория назвала папой, а потом меня словно обожгло: Эленвер в Келлемане! Значит, шеф Гемини сумел до него добраться – и теперь будет суд, и мне придется посмотреть ему в глаза. Вот почему Глория выглядела такой расстроенной…

– Он что-то сказал тебе? – спросила я. Глория шмыгнула носом, и у меня сжалось сердце.

– Сказал, что простил тебя за то, что ты меня украла. Мам, но ты же меня не крала! Мы с тобой убежали, потому что он бил нас! – в голосе Глории зазвенело искреннее возмущение. – Он что, думает, мы должны были остаться?