Невинная для Лютого - Коротаева Ольга - Страница 14

Когда девушка входила, я заметила в коридоре три тёмных фигуры – люди Лютого. И думать не стоит, чтобы сбежать. Даже если мне, ослабевшей, удастся ускользнуть от изверга, из этой клиники – явно частной и купленной моим врагом – меня не выпустят.

Можно было попробовать подкупить медсестру и, переодевшись в её халат, обмануть охрану, но Лютый, судя по мятой одежде и скомканному покрывалу на кожаном диванчике, что стоял у противоположной стены, не покидал палату. Я не строила иллюзий – на меня ему было плевать, он беспокоился лишь о ребёнке. И мести.

Можно ли довериться странной привязанности подонка к зачатому насильно малышу? Рискну ли я ступить на этот тонкий лёд, понимая, что под ним простирается пропасть, на дне которой острые скалы?

Сейчас приходилось выбирать меньшее из зол – то, которое позволит мне выжить и защитить моего ребёнка. Я помнила каждое произнесённое в том богатом доме слово, каждый взгляд. И хоть сама едва дышала и почти теряла от боли и потери крови сознание, слушала и запоминала.

Нет, конечно, я не верила, что папа мог сделать что-то настолько ужасное, как говорили эти люди. Но месть изуродованного человека ужасна и реальна. Настолько, что Шрам даже желает жениться на мне, чтобы подобраться к моему отцу.

Я приняла решение и с усилием поднялась с постели. Живот тянуло, израненные ладони ныли, но я сделала шаг, второй и, не отрывая взгляда от ненавистного врага, отмела последние сомнения. Я помогу тебе войти в наш дом, Лютый. А оттуда тебя уже вывезут в гробу.

Любуясь, как бережно и нежно нажимает на поршень шприца медсестра, осторожно вводя лекарство, я нарушила звенящее молчание:

– Раз ты решил жениться на мне, мне стоит представить тебя моему отцу… – Выдавила, стараясь не выдать чувств: – …Жених. Можем ли мы не откладывать этот визит и поехать прямо сейчас?

Мужчина повернулся всем телом и, не обращая внимания ни на испуганно вскрикнувшую медсестру, ни на сломанный шприц, ни на иглу в своей руке, шагнул ко мне и, протянув руку, схватил меня за шею.

{Лютый}

– Пошла вон, – проговорил я так низко, что в груди загудело. Обращался к медсестре, а смотрел на Кирсанову. Быстрые шаги не заставили себя ждать, за ними хлопнула дверь. – Анге…лина, – передернулся от неприязни. Ее имя звучало инородно. – Ты что-то не услышала? – повернув девушку за плечи, усадил ее на кровать, вырвал из себя остаток капельницы и, не обращая внимания на струйку крови, снова схватил Кирсанову за шею. Помягче, чтобы не задушить случайно – она мне еще нужна. Приподнял подбородок, чтобы девка на меня смотрела и осознавала, во что вляпалась. – Это не брак по расчету, ми-и-илая, это не свадьба безумно влюбленных… Это – откуп. Ты дала слово и если нарушишь, наказывать не буду, я просто убью тебя. Тогда не убил, людей подставил, нарушил приказ, а теперь рука не дрогнет. Можешь сколько угодно притворяться ангелочком, я никогда в это не поверю, но пользоваться твоим прекрасным телом буду. Ты теперь моя, ясно? Пока я не наиграюсь. Или не сдохну. С папочкой мы встретимся тогда, когда ты будешь официально моей женой и будешь смотреть на меня, как на того, с кем готова прожить до смерти. Поверь, так и будет. Я помиловал тебя. Помиловал, сука. Цени это и делай то, что тебе говорят.

Она судорожно сглотнула, но не ответила. Задумала что-то, это видно по бегающим глазам и дрожащим ресницам. Стало неприятно от следующего шага, но придется, иначе никто в этот фарс не поверит.

– Приоткрой рот, – хрипло приказал я, наклонившись. Договорил шепотом, слегка касаясь ее прохладных сжатых губ: – Поцелуй меня, не как врага, а как будущего мужа. Сделай все, чтобы я поверил в то, что ты хочешь сохранить жизнь себе и ребенку.

Она судорожно задышала, лицо побелело, а зрачки расширились. Вцепилась мне в плечи, словно не понимая, что делает. Думал, сейчас обмякнет подо мной, растечётся в обмороке, но девка сжалась ещё сильнее, распахнула огромные синие глаза и, не отрывая от меня взгляда, на миг прижалась к моим губам.

Тут же отпрянула и, подрагивая всем телом, как облитая ледяной водой кошка, процедила звенящим от ненависти голосом:

– Доволен?

– Так целуют покойного дедушку, провожая в последний путь, – зло бросил я и, подавшись ближе, запустил руку в ее мягкие волосы, потянул на себя. Ненавижу суку до замирания сердца, но хочу до ускорения пульса. Понимаю головой, что испытывать вместе и неприязнь, и желание – нереально, но разрываюсь. Меня она заводит. Необъяснимо. Бредово. Не иначе. – А вот так целуют жениха… – коснулся языком дрожащих губ девушки, нажал рукой на затылок, заставляя ее прижаться ко мне, выдохнуть остатки воздуха мне в лицо, и пробрался в сладкий рот.

Она не отвечала. Упорно. Будто холодная мумия дрожала в моих руках. И я люто взбесился.

На миг оторвался, дернул футболку вверх, осторожно, но напористо сжал ладонью налитую грудь, и когда девушка ахнула, снова проник в порочный ротик. Терзал язык так, что у самого пар из штанов чуть не пошел. Изучал. Ласкал. Доводил до сумасшествия. И себя, и Кирсанову.

Она забилась, будто птица в силках, замычала, попыталась выкрутиться. Даже укусила, тварь! Поцелуй обрёл вкус крови и соли. По щекам дикарки бежали слёзы, но больше всего бесило, что Кирванова так и не закрыла глаза. Смотрела на меня, прожигала гневным взглядом. Но сосок под моими пальцами затвердел, налился бутоном.

Стало гадко. Ненавижу ее. Встряхнул за плечи, чтобы знала, как себя вести, чтобы была покорной, но, увидев, как сжалась, боясь, что ударю, отпихнул ее от себя и рассвирепел:

– Ничего, сука, ты еще научишься притворяться! Я тебя усмирю и научу подчиняться. Не думай, что мне приятно прикасаться к тебе. Ты – плод моего врага, всем нутром тебя ненавижу. Именно твой ублюдок отец пришел в мой дом и забрал все, что у меня было. И он будет долго мучиться, я буду тянуть из него жизнь по капле, мучить и пытать, пока эта тварь не отдаст моего сына!

Волна негодования захлестнула лицо, зубы заскрипели, а глаза налились кровью. Пусть Кирсанова знает, что я щадить ее не собираюсь. В волне жуткой агрессии, которую приходилось держать в узде, меня замутило. Я немного покачнулся на ровном месте и тише добавил:

– Никогда не предавай мое доверие, Ангел…

Дыхание спирало, и тошнота стояла под горлом. Я шагнул ближе к девушке, снова сжал двумя пальцами подбородок и потянул ее голову максимально вверх. Светлые волосы просыпались на дрожащие плечи. Ангелина зажмурилась, обмывая мои грубые руки ручьями слез. Будто боялась, что придушу на месте.

– Не больно ты стараешься спасти жизнь своему ребенку, Лина. За себя пеклась, когда за кинжал Чеха хваталась, признавайся?

Я поднял свободной рукой ее перемотанную ладонь. Не давил, нет, но она затихла и насторожилась. Знала бы, чего мне стоило сделать это движение, давно бы убила на месте. Да хоть этой иглой от капельницы – легко распорола бы мне шею. Если бы умела причинять боль другим.

– Отвечай, – скрипнул я зубами, едва удерживаясь на ногах. В глазах стало мутно, в носу мокро, в голове остро запульсировало, но я, как баран, ждал ответа. – Если жить не хочешь, зачем согласилась на эту игру? Просила меня спасти… – я скривился, – …«нас», а теперь в позу? Ты думаешь, что я с тобой с крестики-нолики играю?

Она что-то ответила, но я не услышал. Меня выбило в шипящий тишиной эфир. Горло сжало спазмом, а муть резко превратилась в темноту. Сильные некогда ноги подкосились, и я свалился мешком на пол.

{Ангел}

– Не надо, – шептала я, глотая, катившиеся от страха слёзы, но Лютый будто не слышал. – Не надо так…

Говорил, говорил, говорил – будто гвозди в меня вбивал – а потом вдруг завалился на меня, придавил всей массой. Я уже наученная задержала дыхание и горько усмехнулась про себя: мне стало привычно выдерживать его тяжесть?

Крикнула: