Кровь над короной (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 42

Помертвевшая от страха Екатерина только чудом не лишилась сил, ее разум уловил всего одно слово, и это спасло от беспамятства. Трижды повторенное — «нашим императором» — это могло быть неспроста. Такие обмолвки опытные дипломаты специально делают.

— Как я рада за нашего императора, и очень сожалею. Что не смогла совершить для девочек добрых дел… Мое сердце разрывается от стыда, и сейчас прошу прощения у них…

— Наш император добр и милостив, ваша светлость, к заблудшим. И готов принять их под свое покровительство. Вот только от вас и от его высочества царевича Павла почему-то до сих пор нет присяжных грамот, хотя титулов и орденских лент вас не лишили…

Герцогиня собралась мгновенно — улыбка Ивана Андреевича сказала ей о многом. И ее, и Павла император не будет убивать, хотя по всем расчетам ему это было выгодно. Значит, он имеет на них какие-то планы, которые пока ей неизвестные. Но намек сделан откровенно, да какой там намек — открытое и недвусмысленное предложение. Отказ от него равноценен смерти, ни ее, ни сына никто защищать не будет.

— В самое ближайшее время я, как вдовствующая герцогиня голштинская, и мой сын герцог Пауль-Петер присягнем императору Иоанну Антоновичу на верность, и попросим его покровительства над Голштинией. Присяжные грамоты я лично вручу вам в руки.

Произнеся эти слова, Екатерина Алексеевна понимала, что пути назад у них с сыном не будет. Так что придется немедленно поведать об заговоре Алехана — ничего другого не остается…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

«ЦАРСКАЯ ДОЛЯ»

Глава 1

Ораниенбаум

Иоанн Антонович

утро 18 октября 1765 года

— Где Алехан? Вы мне можете сказать, Александр Иванович, куда делся этот отморозок, шпынь ненадобный?!

— Государь, дважды мои люди настигали его, уж больно рожа у злодея приметная. Первый раз в Варшаве, но вмешались ляхи, и убить его не удалось. Второй раз случился в Вильно, по известному адресу, что дала герцогиня голштинская — но с ним оказались четверо других заговорщиков. Началась схватка — и моих офицеров перебили. Нынче он тоже ушел, но уже от людишек Василия Ивановича — Тайная экспедиция троих потеряла в стычке в Могилеве, а драгуны догнать не смогли.

— Это демон какой-то, а не человек!

В полном расстройстве пробормотал Иван Антонович про себя, с тоской взирая на бывшего фельдмаршала, ставшего по его воле имперским советником. Ведь негоже носить высшие воинские звания тем, кто войсками не командовали. Так что в табели о рангах новый чин оказался важным — почти равен канцлеру. И вроде с делом справлялся — практически на пустом месте работу 3-го отделения (пришлось намного раньше создать собственную канцелярию) наладил и кадры набрал.

— Ладно, не сержусь на тебя, Александр Иванович, иди, занимайся делами. И людям своим передай — за Алехана, живого или мертвого, следующий чин дам, тысячу рублей и владимирский крест. Никуда он теперь не денется, наша наместница Екатерина Алексеевна в точности этого урода описала, циклопа одноглазого.

Отпустив графа Шувалова, что прибыл к нему на доклад из столицы, Иван Антонович подошел к окну. За стеклом застыл в ожидании зимы парк, разбитый при Петре Федоровиче, в бытность его великим князем. Поздняя осень, листва пожелтела и стала осыпаться с деревьев, по Финскому заливу ходили свинцовые волны под вечно хмурым небом. Пора перебираться в столицу — зима близко…

Усевшись за стол, принялся разбирать корреспонденцию, обратив первым делом на отчеты из Берг-коллегии. Они радовали — на Урале добыли два первых пуда платины, на золотых россыпях намыли и отправили в Екатеринбург двадцать три пуда драгоценного металла. Причем, добыча могла возрасти — рудознатцы все время находили и отмечали новые месторождения. И туда заводчиками сразу направлялись бригады старателей — в полку желающих разбогатеть всегда прибывало.

Отправленная в прошлом году из Иркутска экспедиция перезимовала в Киренске и в мае направилась на Витим. Золото было найдено на нескольких речках и притоках, как в россыпях, так и рудное. Удалось намыть к августу, когда отправили первый отчет, что лежал сейчас перед императором, восемь пудов драгоценного металла.

Берг-мейстеры обещали добыть еще столько же к отбытию, оставив на зимовку несколько казаков с рудознатцем, снабдив их всяческими припасами. Отписки внушали оптимизм, давали надежду, что добыча золота может быть увеличена до сотни пудов ежегодно, но занятие это требовало больших финансовых, людских и материальных вложений.

На Алтае, еще со старозаветных демидовских времен плавили руды — свинцовую и медную — из последней до трех тысяч пудов меди в слитках доходило. Вот из этой руды при помощи немецких мастеров выплавляли серебро в больших количествах.

Сейчас на Колывано-Вознесенские заводы отправили несколько чешских мастеров, нанятых на русскую службу — все же плавку требовалось проводить намного тщательнее и всячески снижать бесполезную трату серебра при извлечении из руды.

К двум старым заводам, что занимались выплавкой этого драгоценного металла, в прошлом и этом годах были задействованы еще три — поставленные по самым первым указам Екатерины Алексеевны. В цепкости, практичности и предусмотрительности этой женщине не откажешь, умеет заглядывать далеко вперед. Сейчас, ставшая полномочной наместницей в русских владениях Голштинии и Померании, она всячески отыскивала, задабривала и приглашала в Россию знающих специалистов и мастеров, обеспечивала постоянный приток переселенцев, как немцев, так и чехов.

Как итог развернутого производства, получено почти девятьсот пудов серебра. И его добыча будет только возрастать, по крайней мере, в Берг-коллегии рассчитывали полторы тысячи пудов этого драгоценного металла выплавлять ежегодно.

Рентабельность за счет использования почти дармовой рабочей силы, несмотря на то, что прошлогодние расходы в 60 тысяч рублей фактически удвоились, откровенно радовали. Ведь из пуда серебра монет можно начеканить на 560 рублей. То есть более чем на полмиллиона, из них четыреста тысяч чистая прибыль. По большому счету не так и много — даже если удвоить доход, приплюсовав к нему золото и первую платину.

Иван Антонович встал из-за стола, прошелся по кабинету. Денег катастрофически не хватало — драгоценный металл попросту «вымывался». Выжатые из мужика копейки и алтыны пускались владельцами крепостных душ на предметы роскоши, тратились на глупые забавы, бесконечные праздники с фейерверками. Остановить мотовство аристократов оказалось чрезвычайно трудным делом, занятие это походило на сизифов труд.

— Ваше императорское величество…

— Проходите, Петр Борисович, я всегда вас рад увидеть.

В кабинет вошел младший сын знаменитого фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева, знаменитого сподвижника Петра Великого. Рожденный от второго брака уже старого отца с Анной Салтыковой, пятидесятилетний аристократ по своей матери приходился дальним родственником Иоанну Антоновичу и вот уже много лет занимал при царских особах высокую придворную должность обер-камергера.

В нем Ивана Антоновича удивляли необыкновенные человеческие качества, очень добрые и гуманные для этого времени. По истории он знал, что в период работы «Уложенной комиссии» в 1767 году предложил всем отпустить на волю крепостных, причем собирался это сделать первым — а у него их было свыше ста сорока тысяч душ.

Познакомившись с ним лично, он был удивлен еще больше — граф действительно оказался без всяческой рисовки. Давно построил для собственных крестьян школы и нанял учителей, перевел всех крепостных с барщины на оброк, создал театр и при нем оркестр, где без всякого принуждения и с охотой играли актеры, оставаясь в рабском положении, но не ощущая себя рабами. А еще покупал картины в портретную галерею и всевозможные музейные раритеты, создав неплохие подборки.

На этом пристрастии и был привлечен Иваном Антоновичем к собиранию коллекций только что созданного Эрмитажа, каковому делу отдался с душою, отправив за свои средства искателей редкостных диковин, особенно из полюбившегося ему янтаря. Правда, сейчас устремления графа оказались направлены на нумизматику, если можно было так сказать…