Царь мышей - Абаринова-Кожухова Елизавета - Страница 74
- Предыдущая
- 74/129
- Следующая
— Стало быть, — утвердительно кивнул Генка.
— У меня к тебе один вопрос. Всего один. Правда ли, что…
— Правда, — не дослушав, ответил Генка.
— И это никак нельзя предотвратить? — почти с мольбой спросил Вася. Генка отрицательно покачал головой:
— Прошу тебя, Вася, не воспринимай это так трагически. Поверь мне, в этом нет ничего страшного. И что это действительно так, ты убедишься раньше, чем это случится.
Вася подумал было, что Генка под словом «это» подразумевает что-то другое, и хотел даже уточнить, но тут их беседу прервал Митькин голос:
— Васька, Генка, хорош трепаться, я фотографа привел!
Пока Васятка под нескромными взглядами Маши неловко переминался с ноги на ногу, вертя в руках диковинную штуковину, именуемую не менее диковинным словечком «фотоаппарат», Митька, всерьез считавший себя фотохудожником, составлял композицию:
— Маша, ты становись сюда, слева от Генки. А ты, Вася, с другой стороны и клади руку Маше на плечо. Люся садится в первом ряду, и не позируйте с такими кислыми рожами, а улыбайтесь и смотрите прямо в объектив, и тогда вылетит птичка…
— А он симпатичный, — нагнувшись, шепнула Маша на ухо Люсе.
— Кто?
— Да наш фотограф. Похоже, он вообще впервые без трусиков загорает. И еще у него такие выразительные серые глаза!
Люся в ответ лишь усмехнулась — во всем, что касалось мальчиков, Маша была неисправима. А о ее слабости именно к сероглазым мальчикам знали все.
Тем временем Митька закончил составлять фотокомпозицию и присел на травку рядом с Люсей:
— Ну, давай. Теперь смотри в окошечко, и когда увидишь, что все мы в нем помещаемся, жми на кнопочку!
Васятка довольно долго водил аппаратом по сторонам и, наконец, щелкнул.
— Постой, куда ты? — удивился Митя, когда начинающий фотограф отдал ему «Смену» и повернулся, чтобы вернуться к себе. — Оставайся с нами, знаешь, как у нас тут весело! Кстати, и познакомимся. Митька, то есть Дмитрий Александрович.
— Васятка, — представился Васятка.
— Значит, мы тезки! — обрадовался Дубов, протягивая руку.
А Люся, здороваясь с Васяткой, ухитрилась заглянуть ему в глаза — они и впрямь оказались серыми.
— И все-таки, простите меня, я не могу, — сказал Васятка. — У меня там…
И когда все принялись уговаривать Васятку остаться, неожиданно вмешался Генка:
— Ребята, не удерживайте его. Васятке действительно нужно быть там, где он находился.
— Ну, раз надо — значит надо, — с сожалением протянул Митька. — Но как надумаешь — приходи к нам! Или нет, постой — давай я тебя сниму.
— Откуда снимешь? — не понял Васятка.
— Ну, сфотографирую. Встань вот сюда, и держись свободно, как будто никто тебя и не снимает. — Митька отошел на несколько шагов и щелкнул аппаратом. — Замечательно. Сегодня проявлю, а на днях напечатаю. Так что, Васятка, приходи сюда снова — получишь карточки.
Васятка молча кивнул, хотя знал, что при всем желании сюда уже не вернется, разве что в другом времени.
Похоже, что любимая присказка Серапионыча — «я с пол-Кислоярском лично знаком» — не была просто красным словцом или художественным преувеличением: едва он покинул поэтическое ристалище в «Овце», как его прямо на улице «перехватила» внешне малоприметная молодая дама. Звали ее Хелена, а по профессии она была историком, специализирующимся на прошлом Кислоярского края, хотя ее исследования уже в те годы порой выходили за рамки обычного (или, если хотите, «дозволенного») краеведения. В отличие от Серапионыча (уточним — Серапионыча «старшего»), Хелена еще не знала, что в не очень далеком будущем ей предстоит провести ряд громких исторических разысканий, нередко в связке с частным детективом Василием Дубовым, и даже более того — сопровождать его в первом путешествии в параллельный мир. Не знала она и того, что величать ее будут не иначе как Госпожа Хелена, а если полностью — баронесса Хелен фон Ачкасофф.
— Доктор, как хорошо, что я вас встретила! — обрадовалась будущая баронесса. — Если вы не заняты, то непременно должны пойти со мной. А если заняты — все равно пойдемте.
— Вообще-то я теперь свободен, — с улыбкой отвечал доктор. — Но хотелось бы знать, уважаемая Хелена, куда вы собираетесь меня препроводить. Надеюсь, не в какое-нибудь непристойное место? А то я как раз оттуда.
— Ну, если наш городской Дом культуры считать непристойным местом… — засмеялась Хелена.
Доктор подумал, что помочь Наде и Васятке он теперь ничем не сможет — и легко согласился.
— Нынче вечером выступает с лекцией питерский профессор Кунгурцев, — пояснила Хелена, — а теперь с ним можно пообщаться, так сказать, в неофициальной обстановке. Уверяю вас, умнейший человек и редкостный собеседник!
Серапионыч был рад лично познакомиться с Кунгурцевым хотя бы в прошлом — в «своем» времени такой возможности он был лишен, так как профессор несколько лет назад погиб, пытаясь не допустить, чтобы ценные исторические свидетельства из древних Кислоярских курганов попали в руки мафии. Кстати говоря, расследование именно этого дела принесло первую славу Василию Дубову, хотя — надо отдать справедливость — немалую помощь ему оказал и Серапионыч. А все началось с того, что, собирая грибы вблизи железнодорожной насыпи, доктор наткнулся на компьютерную дискету, а на ней… Впрочем, не будем пересказывать события, а отошлем читателей к книге «Искусство наступать на швабру» и к ее первой главе — «Полет над гнездом ласточки».
— Сейчас профессор как раз готовится к лекции, — продолжала Хелена, пока они не спеша шли к Дому культуры, который, как и все в Кислоярске, находился неподалеку. — А вообще-то это, конечно, безобразие — мы узнаем о своей истории от человека, приехавшего к нам из-за тридевяти земель. Увы — мы ленивы и нелюбопытны, как сказано уже давно и не мною…
— Ну, к вам-то это не относится, — возразил доктор. — Ваши труды по истории здешних мест — святое дело, которое непременно оценят если не современники, то потомки.
— Так я же не гоняюсь за славой, — скромно заметила Хелена. — Просто занимаюсь тем, что мне кажется интересным и важным…
За этими разговорами они подошли к городскому Дому культуры — весьма убогому и давно не ремонтированному зданию, внешний вид которого являл собою яркий пример отношения городских властей к культуре. Прямо к дверям прозрачной изолентой была приклеена рукописная афишка о предстоящей лекции, которую внимательно изучал очень молодой человек в потертых джинсах и с длинными вьющимися волосами.
— Ну вот, хоть кто-то заинтересовался нашей историей, — сказал Серапионыч. Юноша обернулся, и доктор узнал в нем поэта Ивана Покровского, с которым был давно знаком, но ближе сошелся лишь в последние годы.
— Здравствуйте, Ваня, очень рад вас видеть, — приветливо заговорил доктор, не совсем, правда, уверенный, что уже знавал Покровского в том году, в который нечаянно угодил. — Я тут сейчас заглянул в «Овцу» на поэтическое сборище, но вас там не застал…
— А я туда, знаете, не хожу, — задумчиво ответил Иван Покровский. — Ибо не чувствую там присутствия истинной поэзии. Суета сует и томление духа.
— Скорее, плоти, — ввернула Хелена, которая иногда бывала довольно язвительной. Вспомнив похотливые взоры, которые на него бросали как Софья Кассирова, так и Александр Мешковский, доктор вполне согласился с этим уточнением.
— Вот думаю, не сходить ли на лекцию, — развел руками Покровский. — Как вы думаете, имеет ли смысл?
— Ну конечно же, имеет! — с жаром подхватила Хелена. — А теперь идемте с нами, я вас тоже познакомлю с профессором.
— А удобно ли? — засомневался юный поэт.
— Конечно, удобно, — заверила его, а заодно и Серапионыча, госпожа Хелена. — Дмитрий Степаныч и сам охоч до простого человеческого общения.
Пройдя через вестибюль, являющий собою такое же запустение, как и внешний вид здания, Хелена и ее спутники очутились в зрительном зале, где на сцене суетился, развешивая наглядные материалы, моложавый энергичный человек в замшевой куртке и немного мешковатых брюках. Ему помогал парень, которого Серапионыч тут же узнал.
- Предыдущая
- 74/129
- Следующая