Царь мышей - Абаринова-Кожухова Елизавета - Страница 100

• Предыдущая
• 100/129
• Следующая

Стараясь не слишком обращать на себя внимание, Дубов выбрался из толпы и медленно побрел по Сорочьей улице. Он понимал, что убийство отца Александра и уничтожение Храма Всех Святых — это звенья одной цепи, но сознавал также и то, что в создавшихся обстоятельствах вести самостоятельное расследование было очень затруднительно, почти невозможно. Волновало и другое — где теперь Надя? Выбрав место побезлюднее, Василий расстегнул верхние пуговицы кафтана, извлек из внутреннего кармана кристалл и вполголоса попросил показать Надежду Чаликову. То, что он увидел в большой грани, заставило Василия резко ускорить шаги в направлении центра Царь-Города.

Хорошо знакомая Наде карета Рыжего, резво подпрыгивая, катилась по столичным улицам.

— Ну и что все это значит? — после недолгого молчания спросил новоявленный градоначальник.

Наде очень не хотелось пускаться в объяснения — не могла же она говорить Рыжему об истинных причинах, приведших ее в царскую приемную. Поэтому в ответ на не очень определенный вопрос Рыжего она ответила столь же неопределенным встречным вопросом:

— Скажите, отчего вы так за меня перепугались? И что мне может грозить в тереме Путяты — я ведь ничего плохого не сделала!

Рыжий в ответ лишь выразительно вздохнул и покачал головой. Если бы он стал отвечать по существу, то пришлось бы сказать слишком много, а этого господину Рыжему ох как не хотелось.

— Кстати, поздравляю вас, — спохватилась Надя. — Думаю, теперь, когда вы получили такую должность, все пути к прогрессу открыты. Да еще с таким царем — строгим, но справедливым.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил Рыжий. — К сожалению, поддержка царя — это еще не все. Нужна поддержка общества, а с этим пока что не очень.

— Вот, кстати, во время открытия водопровода я провела небольшой социологический опрос на тему: «Как вы относитесь к преобразовательской деятельности господина Рыжего?», — заметила Надя, извлекая из сумки уже знакомый нам диктофон. — Не желаете ли послушать?

Говоря о «социологическом опросе», Чаликова, мягко говоря, слегка преувеличивала: такой вопрос она задала только одной участнице торжеств, да и то не очень-то званной — боярыне Новосельской. И теперь, непонятно почему, Надежде захотелось довести ответ мятежной боярыни до сведения Рыжего.

ЧАЛИКОВА: — Сударыня, а какого мнения вы о Рыжем?

НОВОСЕЛЬСКАЯ: — Честно?

ЧАЛИКОВА: — Ну разумеется. Я так понимаю, что по-другому вы и не умеете.

НОВОСЕЛЬСКАЯ: — Я всегда возлагала на него большие надежды как на движителя всего нового и передового. Уже за одну только канализацию с водопроводом я бы воздвигла ему памятник. Но теперь, когда происходит… да вы сами видите, что происходит, заниматься водопроводом и делать вид, что ничего другого не замечаешь — это уж, простите, по меньшей мере непристойно.

ЧАЛИКОВА: — Три стадии русского либерализма. Сначала «по возможности», потом «хоть что-нибудь», а в конце — «применительно к подлости».

НОВОСЕЛЬСКАЯ: — Замечательно! Это вы могуче задвинули!

ЧАЛИКОВА: — Увы, не я — Салтыков-Щедрин.

Надя щелкнула кнопочкой. Лицо Рыжего сделалось почти официальным:

— Спасибо, я учту это мнение, равно как и все прочие. В качестве градоначальника я должен считаться с самыми широкими слоями общества.

Когда Чаликова клала диктофон в сумку, ей показалось, что там чего-то не хватает. Она судорожно принялась рыться в содержимом сумки и вдруг услышала почти над ухом чей-то знакомый голос:

— Надежда, ты что-то потеряла?

Чаликова вздрогнула — голос был явно не Рыжего. Надя резко обернулась и увидела Чумичку, который держал в руках продолговатый предмет.

Господина Рыжего появление колдуна удивило куда меньше, чем его спутницу:

— А-а, Чумичка, привет. Все никак не привыкну к твоим чудесам…

— Ну, какие ж это чудеса! — усмехнулся Чумичка. — Так, пустячки.

С этими словами колдун как бы невзначай опустил предмет в сумку, сделав это достаточно проворно, чтобы его разглядела Надя, но не увидел сидевший чуть дальше от него Рыжий.

— Так, может быть, вы нас где-нибудь высадите? — предложила Надя. — Чумичка меня проводит, а вас Государь ждет.

— Ну как, Чумичка, приглядишь за нашей гостьей? — чуть повеселел Рыжий.

— Пригляжу, не беспокойся, — заверил Чумичка. И, уже вылезая вместе с Надей из кареты, негромко прибавил: — Сомневаюсь только, что Государь тебя ждет.

Но Рыжий этих слов не слышал — резвые лошадки несли его карету назад, к царскому терему.

— И что же нам теперь делать? — чуть растерянно спросила Надежда, проводив взглядом карету.

— Ничего, — кратко ответил Чумичка. — Все глупости, какие могли, мы уже сделали…

Сборы в дальнюю дорогу шли полным ходом. Находившийся в весьма расстроенных чувствах, князь Длиннорукий едва соображал, что происходит вокруг него, зато Евдокия Даниловна неожиданно проявила деловую хватку, и это было весьма удивительно: ни истинная княгиня, ни Акуня доселе не имели никакого опыта дальних путешествий.

Итак, Евдокия Даниловна уверенно и дельно перечисляла предметы, которые надо взять в дорогу, и единственным, что замедляло их упаковку, был пресловутый провал в памяти: княгиня решительно не помнила, где что лежит, а Маши, как на грех, дома не было.

— Князь, а куда ж мы едем-то? — умаявшись разыскивать всякие бытовые мелочи, Евдокия Даниловна присела прямо на стол. — А то ежели в холодные края, то не мешало бы и шубу прихватить.

— Да я и сам толком не знаю, холодно там, или нет, — нехотя оторвался князь от неприятных раздумий. — Какая-то Лимония. Или нет, Ливония.

— Неужто Ливония? — обрадовалась Евдокия Даниловна. — Слыхивала я об этой земле, да и мечтать не могла, что там побываю. И воочию увижу песчаное морское побережие, тянущееся на много верст от устья реки Аа, местными племенами именуемой Лиелупе, к дальним приморским селениям, где у рыбарей за гроши можно купить золотистую салаку, только что выловленную и приготовленную в маленьких коптильнях, пахнущую морской пеной, капельками янтаря, просмоленными рыбацкими лодками и жаркими кострами Иоанновой ночи.

Князь аж рот разинул:

— Ну, душенька, ты прям как по писаному чешешь! Кто тебе такое наплел — уж не отец ли Александр? — И поспешно добавил: — Упокой Господи его душу.

(Теперь, после погибели отца Александра, князь Длиннорукий готов был великодушно простить ему даже предполагаемые шашни с Евдокией Даниловной).

— Да нет, в какой-то книжке вычитала, — усмехнулась княгиня. — И еще про то читала, что там дожди часто идут, и начинаются чуть ли не с ясного неба. Стало быть, надобно и такую одежку взять, которая не промокает.

Тут в гостиную вошла Маша.

— Чем это вы изволите заниматься? — изумилась она, увидев своих хозяев упаковывающими всяческие саки и баулы.

— Уезжаем, — нехотя пробурчал князь. — Так что, Марья, терем на тебе остается. Я тут написал несколько записок своим сродникам да хорошим приятелям — завтра же отнесешь их, а на словах передашь, чтобы за домом да за хозяйством приглядели…

— Да отчего ж вам, князь, самому им этого не сказать? — удивилась Маша.

— Оттого что уезжаем прямо сегодня, — огорошил князь Машу. И многозначительно поднял кверху указательный перст: — Нужды Царя и Отечества того требуют!

Маша как-то странно посмотрела на хозяина:

— Царя?

— Ну конечно, царя! — сварливо бросил Длиннорукий. — Не герцога же Ливонского, или как у них там ихний главный зовется!

Маша оглянулась и понизила голос, хотя кроме них троих никого поблизости не было:

— Я только что была на базаре, а там люди такое гуторят…

— Говорил я сто раз тебе, Маша — меньше всякие сплетни слушай, — назидательно промолвил князь. — Ответь-ка лучше, где у нас такая одежда, что и под ливнем не промокает.

— Ну и что же на базаре гуторят? — спросила Евдокия Даниловна, впрочем, без особого любопытства.

• Предыдущая
• 100/129
• Следующая