Вижу вас из облаков - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 1

«Прекрасным июльским вечером я еду на «Мерседесе».

Ее желание под номером три.

«Мерсичек» – точно, как мечтала. Вызывающе красный, двухцветная кожа салона, акустическая система, разгон до ста километров в час за считаные секунды.

Платеж – девяносто четыре тысячи в месяц. И сейчас ее любимчика, зависть всего двора, спортивный CLA-200, грузили на эвакуатор.

Вокруг соседи толпятся, языками чешут. С пятого этажа особо не разглядишь, но не сомневалась: рожи у всех злорадные.

И тринадцатый айфон про макс (желание номер шесть) лежит молча. Лучший в мире мужчина (в списке мечтаний первый) уже пятый день не звонит. Зато от бухгалтерши десяток пропущенных. Поставщик ждет оплату, сотрудники хотят получку. А она банкрот. Полный ноль на всех счетах. И нигде, даже под самую дикую ставку, кредит не дадут – месяц, как попала в чернейший из списков.

«Проси у вселенной максимум», – учила ее Елена.

И она просила.

Куратор лично редактировала список желаний. Весело смеялась над школьной еще мечтой – открыть маленькое ателье.

«Те, кто ставит скромные цели, всегда будет считать копейки и бороться за выживание, – внушала наставница. – К черту швейную мастерскую. Дом моды! Верь в себя, тогда и другие поверят!»

И все ведь получилось. Было по-настоящему классно: собственный кабинет, секретарша в предбаннике, и на светофоре все головы в ее сторону.

Получить первый кредит оказалось несложно. И второй. И третий. Ну и пусть она должна сотни тысяч – все отобьется, когда дебютная коллекция прогремит.

И даже сейчас, когда прекрасное королевство рушилось, она ни о чем не жалела. Елена права: лучше промелькнуть яркой кометой, чем всю жизнь влачиться. А дожить до старости и нищенствовать на пенсионные копейки – глупо и примитивно.

Эвакуатор с любимым «мерсиком» выехал со двора, зеваки разошлись. Она еще раз взглянула на телефон. Принц так и не позвонил.

Но он ведь был в ее жизни, так что все не зря.

Открыла коробочку с таблетками, налила шампанского. Белые шайбочки обрастают пузырьками, растворяются элегантно. Желание быть всегда молодой в ее списке тоже имелось, шло под номером восемь.

Сейчас сбудется и оно.

Встряхнула бокал и залпом выпила.

Официально присутствовать на тренировках родителям запрещалось, но кто хотел – пробирались. Пригибались, прятались за скамейками, по два-три часа сидели на холодном полу, подглядывали в щелку, грелись чаем из термоса.

Хоккей – спорт для мужчин, если по головке гладить, чемпиона не воспитаешь. Тренеры на детей постоянно орали. А если крик не помогал, горе-воспитатели проявляли изобретательность – так достучаться, чтоб провинившиеся надолго запомнили.

Месяц назад она впервые увидела «наказание по-тарасовски» – ледащего пацана (по счастью, не Юрочку) поставили безо всякой вратарской защиты в ворота и метали в него шайбами, пока не упал, не начал рыдать.

А сегодня и ее мальчику прилетело – за то, что посмел три раза подряд не попасть в створ. Сначала получил от тренера клюшкой по руке, а дальше отправили ползать по-пластунски – по всему катку. Товарищи по команде с удовольствием ржали. Родители в своем укрытии довольно громко перешептывались, что поделом, Юрка – увалень, давно его гнать пора.

Она сжалась в комок, прикусила губу до крови. Своих-то детей жалели, когда тренер бесчинствовал. Один папаша вообще психанул: выбежал на лед, тряс за грудки, обещал братков и прокуратуру. Но Юрочку беречь некому. Возила его няня, процессом не интересовалась, все тренировки просиживала в буфете.

И пусть сколько угодно говорят, что в спорте нельзя иначе и характер воспитывается наказаниями, – до чего больно смотреть, как Юра, весь в ледяной крошке, ползет из последних сил, а тренер и остальные громко хохочут.

Наплевала на конспирацию, встала в полный рост, выкрикнула: «Ну вы и сволочи!»

Выбежала в слезах.

Сколько еще ей придется платить – за одну роковую, глупую, считай, детскую ошибку?

Митя проснулся посреди ночи – а на него огромная луна смотрит. Точно в окно уставилась. Глаз прищурила. Мама говорила: на самом деле, это не глаз, а море. Только заполнено не водой, а вулканической лавой. Но все равно страшно. Когда луна полная, мама всегда шторы плотно задергивала. Но теперь мамы нет, а тете Люсе все равно.

И пить хочется. На ужин были котлеты, ужасно соленые, даже папа жаловался, но тетя Люся отрезала: «Я здесь при чем? Фарш такой».

Митя вспомнил, как мама вертела ручку мясорубки, добавляла потом всякое разное, соль сыпала аккуратненько, по щепоточке, и спросил:

– Вы разве не сами делали фарш?

– Сынок, помолчи, – попросил папа.

А тетя Люся сразу орать:

– Я что тебе тут, разносолы наворачивать буду? Не нравится – ходи голодный.

– Можно я себе хлеба пожарю?

– Еще чего! Потом за тобой сковородку оттирать два часа?!

Папа скривился, но Митю поддержать даже не подумал – и к тетке Люсе, виновато:

– Не обращайте внимания. Переживает малец.

– Да понимаю, конечно, – поджала губы соседка. – Но и мне обидно. Целый день крутишься, а только одни претензии.

Обернулась к Мите, сказала строго:

– Носиться с тобой теперь некому.

– Есть кому! – У Мити сразу слезы из глаз. – Мама скоро поправится! Вернется! И все станет по-старому!

– Конечно, Митя, поправится. – Голос у папы лживый.

А тетка Люська усмехается гнусно.

Почему они все не верят? Мама молодая. Когда «Скорая помощь» приехала, выглядела, будто задремала. Как спящая красавица из фильма. И врач сказал: сердце бьется. Значит, все нормально будет. Тем более мамочка к нему приходит, просит потерпеть, совсем недолго. Обещает: скоро вернется, пирожков любимых ему напечет.

Митя послушно ждет, терпит. Но как же хочется пить после пересоленных котлет! И луна страшная, щурится на него, подмигивает.

Взял мишку Тоби любимого, крепко обнял. Одеялом с головой укрылся. Лето, форточка приоткрыта, ветер рвется, завывает, и еще всякие звуки. Может, ветки скребут по окну, а может, кто страшный лезет. Его любимый пес Арчи во дворе скулит жалобно, а сюда не позовешь, в теплую шерсть носом не зароешься. Тетка Люська сказала сразу: собаку уличную в доме она не потерпит. Хотя он не уличный совсем, а джек-рассел, мама ему мыла лапы, а потом разрешала в кровати спать.

Закутался еще плотнее, забрался под подушку. Но не уютно стало, а только хуже: вдруг чудовище неведомое с улицы уже в спальню прокралось и подбирается к постели, пока он не видит?

К маме бы, да хоть к злой соседке – только под теплый, взрослый, безопасный бочок! Но тетка Люська уже ушла, а к отцу не пойдешь – наругает. Скажет, что нельзя нюнить.

Уткнулся в свалявшуюся шерсть медвежонка Тоби и зарыдал в полный голос. Мама бы давно прибежала. Но папа в гостиной только телевизор погромче сделал.

Данг снова проснулась от того, что плачет ребенок. Два часа ночи. Полная луна смотрит в окно.

Села на кровати, прислушалась. Соседка по комнате посапывает, за обеими стенками тишина. Девочки иногда засиживались, шумели – но не после субботы, когда клиентов сплошной поток, а в воскресенье еще больше будет. Да и рыдал именно малыш, а у них в общаге детей не имелось.

Значит, опять сон.

Злые люди на родине иногда называли ее мангкукулам, черной колдуньей. Но это они от зависти. На самом деле Данг сроду с куклами вуду не баловалась, ни на кого злых заклятий не наводила. Но необычное в ней имелось. Вещие сны видела. Особенно в полнолуние. Мудрая бабушка советовала: никому про дар свой не рассказывать, а то ведь и каменьями могут забить. Но трудно удержаться, если знаешь: в твоих руках чья-то судьба.