Я вижу солнце - Думбадзе Нодар Владимирович - Страница 24

• Предыдущая
• 24/32
• Следующая

– Что им нужно, Сосойя? Они что, осла не видели? – спрашивает Хатия.

– Отстань, ради бога, а то пошлю тебя обратно домой!

– Вернусь, если хочешь…

– Сиди и не болтай много!

– Сосойя, может, остановиться у кого-нибудь?

– У кого ты здесь остановишься? Село беднее нашего! Мы наконец миновали село и вздохнули свободно.

К вечеру вступили в Набеглави. Я остановил осла у первых же ворот и крикнул:

– Эй, хозяин!

Из дома вышли среднего роста рябой дядька и носатый мальчик моих лет.

– Пожалуйте! – пригласил рябой, распахивая ворота.

Я завел осла во двор, ссадил Хатию и поздоровался с хозяевами.

– Вы кто будете? – спросил рябой.

– Да вот, меняем сапоги и полушубок на кукурузу…

– Покажи!

Я показал. Рябой стал внимательно рассматривать вещи.

– Осел твой? – спросил носатый мальчик.

– Мой.

– А девочка кто?

– Никто.

– Ее тоже меняешь на кукурузу? – осклабился носатый.

– Заткнись, а то получишь по зубам!

– Кто это, Сосойя? – спросила Хатия.

– Никто. Нос!

– Она что, слепая? – удивился мальчик.

– Слепая, но не глухая, дурак!

– Ты, парень, пришел сюда ругаться или торговать? – спросил меня рябой.

– Пусть он не болтает глупостей, и я не буду ругаться!

– Замолчи ты! – прикрикнул рябой на сына и вновь обратился ко мне:– С чего ты решил в такую жару продавать полушубок?

– Не хочешь – не бери!

– Сколько ты просишь за него?

– Денег мне не надо, меняю на два пуда кукурузы.

– Обалдел?!

– Да.

– Даю полпуда.

– Полпуда – это один карман полушубка.

– Ну вот, наполню все карманы, и конец делу!

– Сосойя, как он одет, этот дядя?

– Как? Да… Рубашка на нем рваная…

– Ну и пусть ходит в рубашке! Дай сюда полушубок! Я передал полушубок Хатии.

– А за сапоги? – спросил рябой.

– Наполним ему сапоги кукурузой, и хватит! – выступил из-за спины отца носатый.

– Говори, сколько просишь за сапоги? – повторил рябой.

– Ничего!

– Даром, что ли, отдаешь?

– Даром растет у тебя вот этот балбес, присмотри-ка лучше за ним! – Я вырвал сапоги из рук рябого.

– Слушай, ты! Ты чего это здесь раскричался? Думаешь, я боюсь твоего ружья? – вспылил рябой.

– Идем, Сосойя! – сказала Хатия.

Я усадил ее на осла, и мы направились к воротам.

– Одну минуточку, Сосойя!.. Они еще во дворе?

– Да. А что?..

– Погоди… Дядя, – крикнула Хатия, – а осла ты не купишь?

– Зачем мне осел? – удивился рябой.

– Будешь иметь в доме двух ослов! – расхохоталась Хатия. Рябой разинул рот. Носатый начал было искать на земле камень, но я снял с плеча ружье, и он тотчас же укрылся за спиной отца.

Мы продолжали путь. Когда добрались до конца села, осел замедлил шаг.

– Где мы, Сосойя? – спросила Хатия.

– Выходим из села.

– А какое сейчас время?

– Темно уже, Хатия.

– Ну так остановимся, Сосойя… Устала я.

– Ладно.

Мы остановились у крайнего дома. На мой крик вышел старик с лампой в руке.

– Кто там?

– Я, Сосойя Мамаладзе!

– Какой еще Сосойя?

– Ну, я не знаю какой… Одним словом, Сосойя! Старик проворно спустился по лестнице, пересек двор, подошел к нам, осветил лампой и удивленно осмотрел нас.

– В чем дело, детки?

– Хотим переночевать у вас, дядя…

– Так пожалуйте, пожалуйте! – пригласил старик и широко распахнул ворота.

Мы вошли во двор. Я помог Хатии слезть с осла.

– А как с ослом, дядя?

– Распряги его, и пусть себе пасется во дворе. Никуда он не денется!

Я снял наш хурджин, распряг осла, взял Хатию за руку, и мы пошли за стариком.

– Какано! Какано! – позвал он. На балкон вышла женщина в платке.

– Принимай гостей, Какано!

– Пожалуйте, батоно! – засуетилась женщина. – Сюда пожалуйте!

Мы поднялись на балкон, вошли в комнату. Я усадил Хатию на тахту и сел рядом.

– Мир дому сему! – спохватился я.

– Дай бог тебе мира и счастья! – ответила хозяйка. Наступило неловкое молчание. Хозяева разглядывали нас, я и Хатия молчали и не догадывались, что старикам не терпелось узнать, кто мы, откуда, зачем пришли сюда.

Я осмотрелся. Вдоль противоположных стен комнаты стояли две тахты, на одной из которых сидели я и Хатия, посередине – стол, вокруг него – четыре стула; у камина – несколько треногих стульчиков. На стене висел фотопортрет солдата в застегнутой на все пуговицы гимнастерке. Собственно, не один, а два портрета в одной рамке. Солдат с портрета глядел на меня сердито. Но удивило меня не это – каждый волен хмуриться или улыбаться перед объективом, – а другое: почему хозяину понадобилось помещать в одной рамке два портрета?

– Вы откуда, детки? – нарушила наконец тишину хозяйка.

– Мы, тетя, взяли кое-что из одежды… обменять на кукурузу… Ну вот… Если можно, разрешите переночевать у вас, – ответила Хатия.

– Деточка моя дорогая!.. Да я вас вообще не отпущу отсюда, если вам понравится у нас!

– А какая у вас одежда? – спросил деловито хозяин. Я поставил перед ним хурджин.

– Бабило Вашакмадзе! Нашел время заниматься одеждой! Дети, наверно, умирают с голоду! – напустилась хозяйка на мужа.

– Ну и ступай на кухню! Я, что ли, приготовлю ужин? Бабило стал разглядывать полушубок, потом надел его, посмотрел в висевшее на стене зеркало, покачал головой, скинул полушубок и бережно положил на тахту. Потом взял сапоги, повертел в руках.

– Можно примерить?

Я кивнул головой. Бабило скинул чувяки, подтянул шерстяные носки, надел сапоги, прошелся по комнате, выставил вперед правую, затем левую ногу и снова сел.

– Отличные сапоги!.. Сколько, сынок, хочешь за них?

– Пуд кукурузы, дядя Бабило.

– Пуд кукурузы, – повторила Хатия.

– Гм, почти даром… Да вот беда: где ее взять-то, кукурузу? – проговорил Бабило и стал скидывать сапоги.

Какано поставила у камина низенький столик, разложила молодой сыр, мчади, маринованный лук-порей и кувшинчик с вином.

– Идите, детки, поужинайте чем бог послал! – пригласила она нас.

Я не стал отнекиваться, взял Хатию за руку, подвел к столику, сел сам. Бабило не сводил с Хатии удивленных глаз; Какано, подперев рукой щеку, сокрушенно качала головой.

Бабило разлил в стаканы вино.

– Ну, с богом! Выпьем! – сказал он и выпил.

Я положил Хатии мчади и сыр и чокнулся с ней.

– Будьте всегда здоровы! – сказала Хатия и выпила тоже.

– Что ж, давайте знакомиться. Кто вы, дети? – спросил Бабило.

– Я – Сосо Мамаладзе, это – Хатия.

– Кем вы приходитесь друг другу? – спросил он снова.

– Никем, – ответил я…

– Как никем? Мы соседи, я и Сосойя учимся вместе в одном классе, – поправила меня Хатия.

– Ты тоже учишься, детка?

– Да. Меня Сосойя водит в школу.

– А глаза… Давно они у тебя болят?

– Не болят вовсе. Просто я не вижу…

– Деточка, деточка бедная! – запричитала Какано. – Как же допускает бог, чтобы такой ангел не видел солнца да луны! – Она привлекла к себе Хатию и поцеловала ее в голову.

– Она видит солнце. Врач сказал, что раз она видит солнце, то ее можно вылечить, – сказал я.

– Правда, дочка?

– Да, дядя Бабило… Когда война кончится, папа отвезет меня в Батуми, там мне сделают операцию.

– За твое здоровье, дочка!.. Раз врач обещал, конечно, вылечит!.. Но как это мать отпустила тебя в такую даль? Не боится она?

– У меня нет матери, дядя Бабило. А с Сосойей папа меня отпускает всюду.

– Видно, ты очень любишь своего Сосойю!

– Его все любят!

– Она ведь не пешком, на осле! – сказал я.

– Ну а если достанете кукурузу, как же тогда? Осел-то ваш не выдюжит!

– А я пойду пешком, потихоньку, дядя Бабило, пешком мне даже приятнее, – сказала Хатия.

– Дай поесть детям, человек! Что ты пристал к ним! – упрекнула мужа Какано.

– Ешьте, ешьте, дорогие! Успеем поговорить потом! – Бабило пододвинул к нам тарелки и налил вина.

• Предыдущая
• 24/32
• Следующая