Два лепестка моли. И сжечь все к чертям (СИ) - "Волосинка на губе" - Страница 41

В конце августа, на ужине, когда домовики разносили подносы, Драко сделал то, о чём жалел ещё много лет, пока его сердце не стало чёрствым и не забыло эту ситуацию навсегда.

Малфой намеренно уронил салфетку, когда Добби подходил к нему, чтобы подлить воды. И как только тот её поднял, улыбнувшись хозяину, Драко вскочил с места.

— Как ты смеешь нич… — он сглотнул, — ничтожество! Как ты смеешь царапать меня своими когтями!

Все за столом затихли. Люциус уже держал палочку в руке.

— Ты поцарапал моего сына? — спросил он и посмотрел на Драко. — Он поцарапал тебя?

«Прости. Прости меня, Добби…»

— Да, и я больше не хочу, чтобы этот эльф ко мне подходил! Никогда!

Когда Драко взглянул в глаза Добби, то увидел, как сильно тот испуган и обескуражен. Он схватил стакан и выплеснул на него воду.

— Убирайся!

Драко сел на место, взял вилку, крепко сжимая в руке, и уставился в тарелку. Ему было стыдно. Катастрофически обидно за этот фарс. Он не мог посмотреть ни на мать, ни на Добби, всё ещё стоявшего сбоку. Люциус сделал всё сам. Он кинул в эльфа круцио и сказал убираться с глаз. Ужин был испорчен, так же, как и мысли Драко, которые сжирали его сожалением.

В тот же вечер Мортифера словила его за руку, когда Малфой хотел закрыться в своей комнате.

— Я вижу тебя насквозь. Ты так защитил его от меня? Он твой друг?

Он проглотил выдох, быстро-быстро качая головой. Ломано улыбнулся и произнёс что-то невнятное, типа:

— Что ты такое говоришь?

И:

— Я не общаюсь со слугами!

Но с каждым словом глаза Мортиферы загорались ещё большим азартом. Её рука всё крепче сжимала его ладонь, а улыбка становилась шире, оголяя белые зубы.

— Я поняла… Мой Драко решил дружить с каким-то грязным домовиком!

— Нет! — он схватил её за плечи. — Нет! Я дружу только с тобой!

— Тогда почему ты так дрожишь, Драко?

Мерлин…

— Мортифера? — на пороге появился отец, которому впервые в жизни Драко был так рад. — За тобой пришли.

Уголок губы Драко дрогнул. Короткий смешок был нервным, заметным для неё. Девочка приподняла бровь и дёрнула его за руку ближе к себе. Нагнувшись к уху, она оставила прощальное:

— Я запомню это. В следующий раз, когда мы встретимся, будет ещё веселее, правда?

Щёку обжёг поцелуй. Короткий и звонкий. Это было впервые, когда его поцеловала девочка. Впервые, когда Драко ощутил двоякое чувство омерзения и довольства.

Знакомство, которое случилось тем летом, стало роковым. Глядя на то, как девочку уводили за руку из их дома, он желал, чтобы она никогда не возвращалась. Желал, чтобы это знакомство было дурным сном.

Тогда шестилетний Драко ещё не знал, что это только начало. И дьявол из его жизни никуда не уходил…

***

Драко не смотрел на Грейнджер. Он вообще не открывал глаз, просто сидел, откинувшись на стену, напряженный её молчанием, её копошением где-то в углу напротив. Она, спрятавшись в тени, шипела и залечивала рану. Она вообще ни слова не произнесла после открывшейся для неё правды.

Что вообще говорят, когда слышат о том, что кому-то нужно жениться, и этот кто-то очень этого не хочет?

Поддерживают как-то?

«Смирись…»

«Со временем всё уладится…»

«Просто расторгни помолвку».

Наверное, эти слова слышат нормальные люди от таких же нормальных. Только вот они с Грейнджер совершенно не подходили под это описание.

Малфою не хотелось ставить определение их с Гермионой, господибоже, взаимоотношений. Ему не хотелось хоть как-то делить свои переживания. И, честно признаться, он жалел, что в приступе агонии рассказал свой секрет. Рассказал, и теперь…

— Жалеешь? — послышалось с другого конца комнаты. — Что рассказал мне обо всём?

Он хмыкнул, пожал плечами. Вряд ли она увидит всю иронию на его лице.

— Я рассказал тебе самую малую часть из всего. О чём жалеть? — правдоподобно сорвалась с губ ложь.

Почти идеально. Почти.

Гермиона зажгла свечу, и её лицо тут же появилось напротив. Свет облизывал его, делая черты острыми, кривыми. Она прекрасно справлялась с эмоциями, скрывая их, когда восстанавливала мебель, которую он взорвал. Малфой следил за её мягкими движениями, взмахами руки и палочки, следил, как кресло росло в размерах, как щепки со всех сторон ползли на место, воссоединяясь в нём.

Хотелось курить. Хотелось спать и хотелось вновь взорвать то, что она так тщательно восстанавливала. Просто потому, что находясь рядом с ней, появлялись новые, ненужные эмоции, на которые не хотелось тратить силы и нервы — потому что их не осталось. Он измотан.

Драко проговаривал про себя заклинание и аккуратно, совсем как учил Северус, вполз внутрь головы Грейнджер. И сразу же напоролся на острые вопросы:

«На ком он должен жениться?»

«Почему не может рассказать об этом…»

И самый главный, который заезженной плёнкой крутился внутри неё:

«Почему он не хочет этого…»

И её сердце, бьющее прямо в виски. Так громко, что он вышел из её мыслей так же тихо и незаметно, как вошёл. Невыносимо больше слушать биение такого живого, чистого сердца… Своё уже давно так отчаянно не бьётся. Так… лежит где-то в груди, полуживое.

Не бьётся и не слышно.

— Как ты думаешь, — сказал он, глядя в окно на зубастые звезды. — Кто или что может родиться у двух самых омерзительных психов в мире? У двух убийц, не знающих пощады и с огромным желанием разрушения? У кого вместо крови по венам течёт безумие, такое ядовитое, что невыносимо даже стоять рядом с ними. Что родится у этих двоих? Нечто ещё более ужасное, впитавшее в себя гены этих уродов и умножившее это в десятки раз…

Гермиона замерла. Он чувствовал её взгляд на своей щеке. Горячий и прямой.

— К чему это ты?

«Просто отвечаю на твой вопрос…» — подумал он.

— Больше не приходи сюда, — произнёс он. — Не помогай мне, чёрт возьми, не говори со мной, не смотри на меня, Грейнджер. Мне противно. Так сильно, что ты себе представить не можешь. Нравится так унижаться? Ходить хвостом за тем, кто, по-твоему, нуждается в помощи или…

— Ты в ней нуждаешься, — резко оборвала она его злую речь. Поднялась на ноги, отряхивая джинсы, и посмотрела прямо в темноту, где сидел он. — Не будь мудаком, Малфой.

Он засмеялся, глядя ей в глаза. Встал с места и вышел на свет, чтобы она в полной мере увидела, распознала его эмоцию.

— Я всегда им был, Грейнджер.

Наверное, ему стоило бы привыкнуть к неожиданностям с её стороны. Стоило всегда быть начеку. Потому что невозможно вот так привыкнуть к этой девушке, которая так сильно поменялась после войны. Шла вперёд, прямо на острое предупреждение:

«Не влазь, убьет».

Она вырывала эти таблички с корнями. Так же, как сейчас, останавливаясь в паре шагов напротив него, приподнимая голову, заглядывая в глаза.

— Ты так пытаешься оттолкнуть всех от себя, что у тебя правда это получается. Только вот если бы ты всегда был мудаком, Малфой, ты бы не помог тогда, на чемпионате, не предупредил бы меня о пожирателях. И тогда… — она сглотнула. Драко заметил, как перекатывались её сухожилия на шее, — в мэноре. Ты тоже помог мне.

Он напрягся, сжал кулаки. Брови сломались к переносице.

«Не может быть…»

— Ты что-то помнишь? — он старался выровнять голос.

— Конечно, помню, — ухмыльнулась она. — Ты же отвлёк Лестрейндж, и она прекратила пытать меня…

Малфой горячо, через рот, выдохнул. Сердце на миг ожило и почему-то забилось от страха, что обливиейт тогда не сработал. Но, боже… Грейнджер ничего не помнила…

— Тебе показалось, — грубо. Как выстрел непростительного.

— Может быть, — кивнула она, развернулась и, не сказав больше ни слова, покинула хижину.

Блядство.

Какое же блядство.

***

Драко понял, что мир перевернулся, когда с трибуны увидел Поттера, склонившегося над телом Диггори и вырывал из лёгких:

— Он вернулся! Волан-де-Морт вернулся!

Уже на вокзале, покидая Хогсмид, он слышал шёпот сплетен о том, что Гарри сошёл с ума. Так же сходил с ума Малфой, по мере приближения к Лондону. Потому что за день до этого он получил сову с рваным клочком пергамента, на котором явно наспех было выведено почерком матери: