Непростые истории 5. Тайны ночных улиц - Кретова Евгения - Страница 10

Он все же перевернул труп: мелькнули оскаленные матово-сухие зубы, в тёмной дыре треснувшего черепа замерцала вдавленная вишенка наушника, а ниже… ниже… на беловатых дугах рёбер полыхнул испачканный глиной обрывок ярко-красной ткани.

«Держите, в палитре дней – клич: такая, как я – не для вас», – шуршала тихо песенка, льющаяся из всё ещё работающего наушника.

Дима машинально попытался вытереть ладонь о землю, чертыхнулся, между лопатками потёк холодный пот. В голове безумным калейдоскопом вспыхивали и гасли видения из прошлого и настоящего.

– Боже мой, – задыхаясь и всхлипывая, пробормотал он, – боже мой, Леночка…

Глухую тишину прорезал скрип. Нервный, кривой, он бил по ушам.

Дима вытянулся в струнку, пытаясь хоть что-то увидеть в желтой мгле. Кинув последний взгляд на страшную находку, двинулся в сторону звука.

Может быть, это то самое чудовище, глядящее на него сквозь туман, как голодный паук на тупую муху, утомилось ждать и выказывает скрежетом нетерпение? Дима замер. Тихий, похожий на далекий вой стон вторил очередному скрипу.

Может быть, это «что-то» убило Леночку?

Шаг… Ещё шаг. Закрученная огромным штопором торчащая из грязи ржавая арматурина чувствительно проехалась по бедру. Чёртов туман. Боль на мгновение отвлекла. Дима двинулся дальше.

Выросшая из тумана громада при ближайшем рассмотрении оказалась древним корпусом автобуса. Облупившаяся краска обнажила бугрящиеся шрамы ржавчины, полуоторванная дверца раскачивалась на петле, издавая то самое гнусное «скри-и-и-и-и-ип…» и показывая пустой салон с истлевшими клочьями обивки. Железная, с изъеденными временем краями табличка там, где было лобовое стекло, № 27.

Дима замер.

Его мозг пытался переварить увиденное: если этот полного грязного тумана мир казался кошмарным сном, но мог быть объяснён невероятными, но версиями, то очевидно много лет как гниющий тут – тот самый автобус. Бессмысленно.

Свет фар ударил сзади почти физически. Дима обернулся, щурясь.

Его глаза уже привыкли к мрачной желтовато-белёсой полутьме, и потому проткнувшие туман столбы света дезориентировали. Скрип колёс, урчание приближающегося мотора. Сам не зная почему, Дима рванулся в сторону.

Он летел, мчался, не разбирая дороги, вяз в воздушном киселе, втягивая его грудью, понимая, что задыхается, а приближающаяся чудовищная машина преследовала, и Заморов пойманным зайцем плясал в перекрестье конусов бело-жёлтого света.

Визг тормозов, протяжный вой гудка. Дима вдруг понял, что бежит по влажной бетонной поверхности и белая разметка стелется под ноги. Клочья тумана разорвались грязными нитями, являя июльский свет знакомой улицы, цветочный киоск, остановку. Дима из последних сил рванулся к обочине.

Едва не задев, мимо прогрохотала громада мусоровоза…

Прижавшись к стене, Дима прикрыл глаза. Стена была неожиданно холодной и твёрдой. Глухо, с оттягом, болела нога. Там, наверное, нехилый синяк. Всё тело тянуло книзу, руки противно дрожали, в голове кружилось, пульс толчками отдавался в ушах, но запах родного города – такой привычный и родной – возвращал Диму к реальности и пониманию, что он почти у дверей полицейского участка района «Дельта» словил красочные глюки солнечного удара. И нужно лишь добраться домой, чтобы всё было хорошо…

Дима открыл глаза и улыбнулся: в проёме залитого золотым светом цветочного киоска мелькнуло красное платье.

– Леночка! – крикнул он, но получилось скрипуче и невнятно.

На голос выглянула продавщица – сонная тётка лет пятидесяти в линялом красном сарафане. Отблески июля сверкнули на её коротких, крашеных в тёмно-рыжий цвет волосах; в проборе отчётливо виднелась седина.

– Леночка? – повторил он, чувствуя, как безнадёжность проникает в сердце.

– Я – Леночка, для вас – Елена Петровна, – тётка ощупала взглядом фигуру Заморова. И взгляд этот был неласковым.

– Нет, мне нужна другая… Леночка, – горло сжималось, говорить было трудно.

– А здесь нет никаких других Лен, – тётка пожала полными плечами. На мгновение её взгляд стал задумчивым. – Работала здесь когда-то Лена – но лет тридцать тому назад.

Заморову показалось, что в голосе незнакомой ему Елены Петровны прорезалась тягучая грусть.

– Да погибла та Лена. Говорят, всё ждала своего любимого. Все вы, мужики, такие. Не дождалась девка, да и бросилась под автобус…

– …номер двадцать семь, – машинально добавил он.

– Не знаю. Эй, дед, тебе плохо? – спросила тётка с тревогой.

Дима недоумённо вскинул глаза, вгляделся в зеркальное стекло витрины киоска. Какое-то время стоял, впитывая увиденное. Сделал шаг назад. Старик в отражении повторил его жест.

Не может быть.

Не осознавая, что делает, Дима сделал ещё шаг. Как будто можно убежать от продолжающегося кошмара. Старик.

Теперь следователь Дмитрий Александрович Заморов знал, где и как искать пропавших людей, следующих автобусом с рекламной надписью на боку: «Ваше время – ваша жизнь. Мы решим все проблемы».

Ещё шаг…

Он покачнулся, споткнулся о бордюр и почувствовал, что падает назад. Дикий вой и вспышка света несущегося автобуса ослепили на миг, и последнее, что он увидел, – искажённое ужасом лицо усатого водителя и новенький чистый номерной знак на лобовом стекле: № 27.

Маленький клочок бумаги вращался в потоке воздуха, поднятого колёсами. Автобусный билет с ничего не значащими цифрами 367 538.

Я пишу с детства, мечтательница по призванию. Люблю мистику, но, к сожалению, большинство мистики сейчас – либо страшилки, либо триллеры. Поэтому я в своих рассказах стараюсь сделать этот жанр более «добрым» – соединяю мистику со сказкой.

Я помню, что у неё – тёмные волосы и зелёные глаза. Помню, что у неё тёплое дыхание и руки, и сердце бьётся. Помню, что она любит шутить и остра на язык. Но она добрая.

Всё, что у меня есть – это память о ней.

Всё, что у меня есть – это вера в неё. И вера эта слаба, её уголёк тлеет.

Людей ведь не существует. Сказки это.

***

Я не вижу отражения, когда смотрю в зеркало. Во мне не бьётся сердце, у меня нет дыхания, во мне нет тепла. Я – привидение, одиноко живущее в одной из квартир панельной многоэтажки. В городе, где живут такие же одинокие привидения, как я.

«Живущее», «живут»… Жизнью это не назовёшь. Мне кажется, мы ненавидим друг друга. Никто не обмолвится словом без повода, просто потому что хочется общения, компании. Выйти из дома просто чтобы погулять – позор.

Мы зажигаем звёзды, поднимаясь на крыши зданий и простирая к чёрным небесам руки. Мы шепчем молитвы, мы дарим небу свою энергию, мы дарим ему свои имена – и звёзды зажигаются, блекло освещают путь. Мы работаем сменами, а в свободное время – по расписанию – страдания, самокопание и самобичевание. Если бы не было звёзд, мы стали бы ещё несчастнее.

Наш город сер, уныл, здесь не цветут цветы, не покрываются листвой деревья… даже лёгкий ветерок – и тот не заглянет. Всюду – вывески магазинов, кафе, есть торговые центры. Больница, полиция… Но ничего не работает. Непонятно, зачем это существует, откуда вообще взялось. Неужели были другие времена? Да важно ли это?.. Сейчас всё во тьме. Невзрачный город не утонул в ней полностью только благодаря блеклому свету звёзд.

И всё-таки, мне повезло кое в чём больше, чем другим. У меня есть друг. У нас не верят в дружбу, говорят, что взаимоотношения строятся на личной выгоде, но мы с Сириусом верим. Мы – соседи, и мы были знакомы всегда. Другие призраки цокают и закатывают глаза, когда видят, как мы бегаем друг к другу с этажа на этаж со стопками книг и восторженными глазами. Они говорят, что нам стоит больше времени проводить в реальном мире, не тратить время на чтение того, что «пишут всякие сумасшедшие призраки». Я, между словом, ни одного такого, кроме нас с другом, не видел. Если бы можно было встать в центре городской площади и вскричать, несмотря на злобные взгляды прохожих: «Эй, вы, те, кто написал мои любимые книжки, давайте подружимся!» Но я никогда на это не решусь. Сириус смеётся надо мной, говорит, что я – «тихий бунтарь», зовёт исполнить мечту. А я отговариваю. Нас и так ненавидят, что же будет потом? Они могут разгневаться и сжечь наши книги, как сожгли свои. Мы собрали свою «библиотеку» с большим трудом, и призраки пока её терпят, поэтому важно вести себя тихо. Не хочу терять то, что у меня есть.