Класс. История одного колумбайна - Астахов Павел Алексеевич - Страница 9

– Я верну вам деньги… Мне нужно в долг тысяч пятьдесят…

– Ты ушел из дома, – продолжал отчим, будто не слыша пасынка. – Хлопнул дверью, послал меня на три буквы. Жил у бабушки, и, судя по всему, хорошо жил. Теперь она умерла, и ее надо хоронить. Чьи это проблемы? Твои, парень. Не мои.

– Вы дадите денег?

– Я деловой человек и не разбрасываюсь ими, – счел своим долгом напомнить Кротов. – Отдать их тебе означало бы выкинуть их в мусорку. Знаешь почему? Я не даю в долг неудачникам. Именно им ты и являешься, парень. Никто, кроме меня, тебе правду не скажет.

Пальцы Дмитрия сжались в кулаки, но отчим не обратил на это внимания. Или сделал вид, что не заметил.

– У меня твердое правило. Можно сказать, даже девиз, который звучит так: «Никто, кроме тебя», – вещал он, откинувшись на кресле. – Я начал работать в двенадцать лет и знаю цену хлебу. В четырнадцать я помогал отцу в автосервисе, а летом мы с ним строили бани. А ты в эти годы из «ютьюба» не вылезал, ролики всякие дурацкие лайкал. И все потому, что ты по жизни бестолковый лентяй, у тебя нет цели в жизни. И все об этом знают. Понимаешь, в этой жизни или ты, или тебя. Чувствуешь разницу? Надо уметь крутиться, уметь подавлять людей, делать бабки, а ты слюни пускал и уроки зубрил. Мало тебя в школе мутузили. Крепче бы били, может, человеком стал бы. Научился бы бабло поднимать… А так…

Он вздохнул и закончил:

– Шлангом был, шлангом и остался. И смена фамилии тут не поможет. Говно даже в золотом горшке останется говном. Так что разговор закончен, свободен. Как говорится, Свободин свободен.

Довольный собственной шуткой, Михаил Викторович засмеялся.

В глазах Дмитрия потемнело, он слегка пошатнулся.

– Я… не шланг, – с трудом выдавил Дмитрий.

Михаил Викторович со скучающим видом смотрел на пасынка.

– Я уже все сказал. Уходи.

Взор молодого человека уперся в сувенирные часы из малахита, стоявшие рядом с монитором.

«Шланг… говно».

Мерзкие оскорбительные слова сверлили череп, вызывая исступленную ярость, которая горячей волной поднималась откуда-то из самых потаенных глубин.

– Я не шланг! – крикнул он, брызгая слюной. Пальцы обхватили массивные часы, гибкое тело Дмитрия легко перегнулось через стол, нависая над отчимом.

Кротов осознал грозящую опасность слишком поздно. Первый удар он попытался блокировать рукой, и по иронии судьбы тяжеленные сувенирные часы попали в наручные часы отчима, приобретенные им неделю назад за тридцать две тысячи рублей. Стекло циферблата разлетелось льдистыми брызгами.

С губ Михаила Викторовича сорвался вздох недоумения, но в следующее мгновение он прервался – острый угол тяжелого малахита вонзился ему прямо в лоб. Потом в переносицу. Потом в висок. Брызги крови оросили потрепанную карту Москвы, приклеенную скотчем к стене.

Судорожно дергаясь, Кротов сполз с кресла, хрипя и кашляя, но Дмитрий и не думал останавливаться. Рука с сувенирными часами вздымалась и опускалась, как топор палача. И с каждым взмахом звуки, издаваемые отчимом, становились тише, пока не прекратились совсем.

Невыносимый свистящий шум в голове постепенно стихал, контуры предметов перестали дрожать и выравнивались, багровая завеса перед глазами быстро светлела, пока вовсе не испарилась. Клокочущие звуки в глотке прекратились, и теперь Дмитрий потрясенно смотрел на безжизненное тело отчима, скорчившееся у стены в позе эмбриона. Левая рука, будто в последней тщетной попытке защититься от страшных ударов, застыла на изуродованной, залитой кровью голове.

– Ми… Михаил Викторович? – прошептал Дмитрий.

Кротов не шелохнулся. В его широко раскрытых глазах застыло неподдельное изумление. Казалось, владелец автомойки ждал от своего строптивого пасынка всего что угодно, но не этого…

Желудок внезапно подпрыгнул куда-то вверх, и Дмитрия стошнило.

«Ты убил его», – проговорил внутренний голос, и молодому человеку показалось, что в нем прозвучали нотки уважения, к которому примешивался неприкрытый страх.

– Да, – сдавленно произнес он, вытирая рукавом губы. – Я…

Он смахнул со стула заляпанные желчью коробки и тяжело сел, стараясь не смотреть на торчащие из-под стола ноги отчима, обутые в летние туфли из натуральной кожи.

– Этот ублюдок давно заслуживал этого, – сказал Дмитрий вслух. – Я… просто сделал то, что давно нужно было сделать. Он не имел права меня оскорблять.

Голос, с некоторых пор поселившийся в его голове, молчал. Похоже, его второе «я» все еще никак не могло отойти от шока после случившегося.

«А вдруг он не умер? – неожиданно подумал Свободин. – Такое случается сплошь и рядом… в морг привозили тело, а оно вдруг оживало!»

«Проверь пульс, – посоветовал голос. – Опыт у тебя в этом уже есть, дружище».

Дмитрий уже хотел огрызнуться, но смолчал. Резон в этой идее определенно был. Но вместе с тем он отдавал себе отчет, что ни одна сила не заставит его вновь прикоснуться к отчиму.

«Даже если он еще жив, его уже невозможно спасти», – решил он. Мельком взглянул на карту Москвы, забрызганную кровью, и его передернуло.

Нет, Кротов мертв.

В какой-то момент Дмитрий испытал очередную вспышку ярости.

Вот тварь! Все из-за него!

«Шланг… Мало тебя в школе мутузили…»

Эти ненавистные слова материализовались в памяти, как отголоски ночных кошмаров, о которых никому не хочется рассказывать, и единственное желание – забыть о них навсегда. Будто со дна чистого прозрачного пруда внезапно на поверхность всплыл мутный пузырь и, лопнув, начал распространять вокруг невыносимый смрад разложения.

Пискнул телефон, запрятанный в задний карман джинсов, и Дмитрий машинально извлек его. На экране мобильника высветилось уведомление о новом сообщении.

«Чат бывших одноклассников», – пронеслось как в тумане, и он сглотнул подступивший к горлу ком.

Пару месяцев назад Дмитрий получил приглашение о вступлении в группу, в которой собрались его бывшие одноклассники. Он сам не знал, зачем принял приглашение – это сообщение наверняка шло веером, а не адресовалось непосредственно ему. Но как бы то ни было, он нажал кнопку «принять приглашение» и следующие пару недель без особого интереса следил за перепиской своих бывших одноклассников. Как он понял, чат создали для организации встречи и обсуждения сопутствующих вопросов.

Они шутили, обменивались анекдотами, дурацкими картинками, «гифками» и прочими приколами, называя друг друга по именам и забытым прозвищам, но никто даже вскользь не упомянул о Дмитрии. И от осознания этого было еще больнее, словно с заживающей раны постоянно сдирали корку, не давая ей залечиться. При том что все участники чата знали, что он тоже состоит в группе. Пусть хоть кто-нибудь сказал: «Эй, а как там поживает Шланг?! Шланг, ты здесь? Как ты? Как твой напор, хе-хе?». Нет, даже никакого намека на его присутствие. Будто Дмитрия (Шланга!) и вовсе не было.

«А тебя и вправду не было… Во всяком случае, на выпускном вечере», – ехидно заметил внутренний голос.

Затылок Дмитрия обожгло жаром, и он глубоко вздохнул.

Конечно, его не было на выпускном. Просто потому, что эти гады из его класса, Ковальчук, Лаликян и Черкашин, незадолго до этого знаменательного события снова поколотили его. Да так, что сломали Дмитрию голеностоп на правой ноге, из-за чего тот загремел в больницу. Он не стал никому жаловаться, а те трое, поняв, что объект «шуток» не стал выносить сор из избы, и вовсе сделали вид, что ничего особенного не произошло.

Действительно. Ну подумаешь, Шланг сломал лодыжку. Подумаешь, не припрется на выпускной – воздух чище будет. Зачем Шлангу выпускной? Чтобы пугал веселящуюся молодежь своей угрюмой рожей? Шланг он и есть Шланг, пускай лучше дома сидит в гипсе и телик смотрит.

Дмитрий не стал читать сообщение, убрал телефон. Опять какая-нибудь ерунда – либо кто-то уточнит, в какой ресторан пойти после встречи, либо кто-то предложит пересечься заранее, чтобы, как говорится, разогреться алкоголем и не идти «на сухую».