Наследие проклятой королевы (СИ) - Осипов Игорь - Страница 11

Яснее ясного, что нужно срочно брать Лукрецию за жабры и набиваться ей в ученики, дабы изучить самые азы магии, без которых бессмысленно таращиться на фолианты и свитки.

— О, юн спадин, проснулся! — широко улыбнулась Урсула, с грохотом воткнув кинжал в разделочную доску.

— Доброе утро, — пробурчал я. А потом сообразил, что сказал это по-русски, и поправился: — Яси дьёс.

— Добре утре, — попыталась повторить за мной Катарина, зависнув в верхнем положении подтягивания со скрещенными ногами, а потом медленно, со стоном опустилась. Она разжала пальцы и легко приземлилась на пол, который даже не скрипнул, хотя подо мной он отзывался тихими жалостливыми сверчками, притом что вешу в полтора раза меньше храмовницы. Наверное, это какая-то храмовая техника бесшумного перемещения. К тому же она наполовину кошка.

Я быстро оделся и вышел к женщинам. Катарина немного поддалась своей нечеловеческой добавке к естеству, скользнула ко мне, наклонилась и провела щекой по моим волосам. Это значит, что она, несмотря на серьёзный вид, пребывала в хорошем настроении, ибо выпускала львицу только в двух случаях: когда всё замечательно и зверь лениво ворочается у неё внутри, либо всем скоро может наступить конец, и надо срочно пускать в бой тяжёлую артиллерию. Храмовница увернулась от моих обнимашек, схватила вещи и начала одеваться.

— Андрюха, ты со мной? — громко произнёс я, задрав голову к потолку.

— Нет, — раздался недовольный голос из-за ширмы.

— Почему?

— Хочу выспаться в нормальных условиях, чтоб не мешали комары, всякая нечисть и стрельба. Неизвестно, что хуже.

Пожав плечами, я подошёл к столу. Чтобы не нарушать этикета, сунул за ворот уголок льняной салфетки, а дабы немного побунтовать против системы, наколол кусок бекона на вилку для рыбы и следом макнул хлеб в яичный желток. Мелочь, а приятно. Пока доедал завтрак, прислушивался к звукам особняка. Пир давно закончился, и теперь слышались приглушённые указания старшей служанки: подтереть там-то, унести то-то. Усадьба имела мансарду, где обитала прислуга, и потому топот и скрип досок раздавались и сверху, и снизу.

Пока телохранительницы собирались, я решил дойти до волшебницы, благо, та обитала в соседней комнате, да к тому же интересно поглядеть на убранство усадьбы при свете дня, а не в спешке и не при тусклом свете факелов, масляных ламп и свечей. Если не ошибаюсь, то двухэтажное здание походило по форме на букву «П». Два крыла огибали внутренний прогулочный дворик с клумбами и фонтаном. Прикрытые ставнями окна комнат выходили наружу, тогда как коридор — внутрь, причём это не полноценный коридор, а скорее лоджия в изначальном смысле этого слова: наружную стену заменяла деревянная резная колоннада с перилами между колонн, поддерживающими край кровли. Местный тёплый климат вполне позволял. Это только у нас лоджии принято стеклить, чтоб не замёрзнуть.

Главный корпус усадьбы тоже имел два уровня лоджий, обращённых во дворик, и двускатную крышу, но в отличие от крыльев пространство мансарды не отдано слугам, а представляло собой тренировочный зал, где хозяйки должны упражняться в фехтовании. Кстати, здесь очень чёткое разделение между понятиями «леди» и «донья». Леди — это особа знатного рода, даже если он обнищал до неприличия. Донья же — женщина из уважаемых кругов, но простого происхождения, например, управляющая имением. А вот Клэр — графиня, и потому — леди, но будь полноправной владетельницей большого феода, звалась бы лорде́ссой.

Если копнуть поглубже, то для мужчин тоже есть свои правила, немного отличающиеся от земных. Так, я с Андреем — юные господа, так как хоть и не из знати, но при деньгах. В местном исполнении звучит: «ю́не до́нсо». Были бы знатные, звались бы сеньорами или же ге́ррами, ежели бы происходили из северо-восточных кельто-германских провинций.

А если бы на лицах имелась печать старости, то звали бы нас венера́бра до́нсо, то есть «достопочтенные господа».

Но и здесь наличествуют исключения: отец Клэр, хитрожопый граф да Кашон, — лорд, ибо вдовец, стоящий во главе рода. Северное слово пришлось при переводе искажать, потому как транскрипция звучит, как «хлая́рд», что означает «хранитель хлеба». Но можно не заморачиваться и звать лордом, так как под словом подразумевается именно это. К магам же и служивым совсем другие обращения.

Прежде чем постучаться в комнату Лукреции, я оперся на перила и несколько минут разглядывал умиротворяющую картину, где мальчишка-слуга подсыпал корм в золочёную клетку небольшому пёстрому грифону. Это редкое создание являлось символом рода, и потому немудрено было его здесь увидеть.

Закончив созерцание и релаксацию, я активировал магодетекторы. Одновременно с этим пришла в голову мысль, что инфанта кровавого озера я как-то пропустил мимо датчиков, и это весьма и весьма плохо. Нужно поставить заметку, дабы разобраться с непонятками при первой возможности. Да и вообще, надо включить виртуальный календарь, чтоб все дела были перед глазами, а то окунусь в обучение магии, и всё остальное пройдёт мимо.

Подойдя к двери, я достал из кармана серебряную монетку, прислушался и осторожно стукнул три раза ребром. Почему три? Больше не получилось. Детектор тихо запищал, а монетка прилипла к дереву, как намагниченная. Это так волшебница вредничает.

Когда пальцы разжали денежку, та под небольшим углом покатилась по вертикальной поверхности в сторону пола, стукнувшись в конце о порог.

— Можно? — с ехидной улыбкой на лице спросил я.

— Да, — отозвалась Лукреция. Снова свистнул детектор, но уже другим тоном, и внутри щёлкнула задвижка. Это уже Марта засуетилась.

Я налёг на ручку и неспешно вошёл внутрь. Волшебница обнаружилась сидящей перед большим зеркалом одетой в длинную камизу. Она заплетала волосы в замысловатую косу, в которую добавила шёлковый шнур цвета золота.

Лицо Лукреции несло на себе печать вселенской тяжести и небольшого похмелья. Окинув помещение взглядом, я увидел на столе бутылку и блюдо с закуской.

Ведьма-служанка Марта гладила через марлю большим чугунным утюгом платье цвета зелёнки. А в камине тлели угли, которые требовалось добавлять в этого железного монстра весом в пять кило́.

— Как прошёл пир? — попытался начать я издалека.

— Ужасно! — скривилась Лукреция и отодвинула от себя полупустой кубок.

Перед тем как продолжить, волшебница вздохнула и положила ладони на стол.

— Эти дуры совсем отвыкли от хозяйской руки. Граф да Кашон оставил поместье и требует от управляющей лишь небольшую прибыль да постоянно готовые к приёму покои, на случай, если соизволит явиться. А управляющая зажралась, как генетта, которую вместо мышей натравили на миску с молоком, и до дрожи боится, что погонят от кормушки. Нанятая волшебница тоже ничего не стоит. Гнать надо пинками шарлатанку с дипломом! Эта тихая пьянчуга (ставлю левый глаз на спор) скоро перепутает чары и разнесёт амбар, где хранится её любимое вино. — Волшебница ухмыльнулась. — Вино — единственное, что здесь сносно, хотя живут под самым брюхом у столицы, как щенок у сучьей титьки. Особенно вкусно лёгкое розовое, оно хотя бы не воняет, как дешёвая жжёнка.

— А что Клэр? — поинтересовался я, скосив глаза на стол, где были бутылка и серебряное блюдо.

— Управляющая всю юбку обмочила со страху. Как же, дочка графа! Девчонку напоили так, что она раньше вечера никуда не уползёт дальше тошного ведра! Да кто же так госпожу встречают?! Даже у нас, в Галлипосе, лучше сделают! — возмутилась Лукреция, замолчала ненадолго, а затем пробормотала нечто похоже на цитату из философского трактата: — И слетелись стервятники на живую плоть, и пристало им отвратно кричать, и пристало приплясывать над ещё живой добычей в ожидании гибели, не терпелось им тёплой крови отведать.

При виде моей озадаченной физиономии волшебница пояснила:

— Вечером два вдовых барона в гости наведались. Так нахваливали девочку, что тошно стало. А она, пьяная, рот разинула, слушала все эти потоки приторной лести. Управляющая перед гостями стелилась, как шлюха при виде золота. Леди Ребекка еле-еле выгнала уродцев, сославшись на обет сподвижения в поисках славы, а то разговоры потихоньку начали подходить к тому, что девушке её положения не пристало быть безмужней. Одним словом — падаль. Тьфу!