Макошин скит - Кретова Евгения - Страница 12

– Скажи мне, для чего ты здесь? Зачем пришла ко мне?

Карина подняла взгляд, проговорила тихо:

– Себя найти. Отдышаться и посмотреть на свою жизнь со стороны, чтобы понять, что в ней надо изменить.

Ефросинья кивнула:

– Чтоб смотреть со стороны, надо на другую сторону перейти. Понимаешь ли ты это?

– Понимаю, – соврала девушка, повторила сказанное когда-то Ефросиньей: – Отринуться от всего прежнего.

Матушка вздохнула, чутко среагировав на ложь:

– Хорошо, пусть так. Запомни, Агата, душа должна работать, чтобы не стать пищей для грехов твоих. Поэтому не жди, что по головке гладить буду, не жди, что будет легко. Испытывать буду, так и знай. И если воля твоя тверда, помогу тебе. Выйдешь отсюда светлой и чистой, как в день своего рождения. Поддашься грехам своим – выгоню прочь. И уж обратно на порог не пущу.

Карина кивнула:

– Я готова. За тем и приехала.

Ефросинья засмеялась:

– Да не затем. Ты думала тут что-то навроде курорта. Полежать, подумать о жизни, – она лукаво смотрела на девушку, ловко передразнила: – «Посмотреть на свою жизнь со стороны». Да чтоб смотреть на нее и видеть хоть что-то надо не один пуд соли съесть! Ну да ладно… Не в том суть. Главное – пришла. А это уже многое значит. И первое послушание выполнила.

– Какое?

– Ждать… Неужто ты думаешь, не знаю, когда городской автобус приходит на остановку?!

Карина опешила:

– Так вы специально… Сказали Младе, чтобы она задержалась?

– Конечно специально. Твердость воли твоей проверяла. Уехала бы домой – не велика потеря, скатертью дорога. А коль осталась, значит, сильна в тебе воля и желание очиститься. И понравилось мне, как ты Младу защищала, значит, дружить умеешь. Только знай – здесь, в скиту, это скорее против тебя – свои грехи и так тянут вниз, так ты еще и чужие взваливаешь на плечи. Впредь осторожней будь.

– Вы сказали, что накажете меня…

– Передумала я. – Ефросинья пытливо смотрела на девушку. – Пока будешь помогать послушницам, познакомишься с ними поближе, почувствуешь наше сестринство. У нас быт простой – все сами делаем. Работы в поле пока нет, но к ней подготовка идет полным ходом, лишние руки не лишние. Поселишься с Младой. Но помни – о прошлом никого не спрашивай, в грех не вгоняй, не тревожь чужие раны, о своих заботься. Поняла ли?

– Поняла. А можно… Можно своим как-то сообщить, чтобы не волновались. Сказать, что жива я.

Ефросинья посмотрела на нее, взгляд стал тяжелым, ледяным. Взяв со стола блокнот, развернула его на чистой странице, подтолкнула девушке:

– Пиши, что написать и кому. Я сообщу.

Карина взяла протянутый карандаш, развернула к себе блокнот. Написала: «Мама, со мной все в порядке, по возможности напишу через пару недель. Передай Рафаэлю, чтобы не волновался. Карина». И номер сотового.

Взгляд скользнул по неясному отпечатку продавленных предыдущей записью цифр +90 212 294-5248 Меджнул – удивило именно имя. Возможно, в нем ошибка, но оно выглядело как восточное, арабское. «Неужели здесь кто-то, отказавшийся от ислама?». Мысль показалась невероятной.

Но благодаря ей Карина сформулировала то, что ускользало от нее – она оказалась послушницей, ученицей женщины сильной, властной, и учение ее опирается на старые, домостроевские традиции, забытые десятки лет назад. По крайней мере, это объясняло многочисленные разговоры о вере, боге и пуританскую строгость быта. Девушка выдохнула с облегчением – все-таки то, что это не какая-то секта, успокаивало.

Ефросинья ее вздох поняла по-своему:

– Так что, передавать записку-то? – смотрела строго, будто испытывала на прочность.

Карина закусила губу, улыбнулась:

– Да, но не к спеху… Как получится.

Ефросинья протянула:

– Так получиться может еще не скоро, – она не отпускала ее взглядом.

Карине стало душно. Потемневшие образа́, что стояли в углу, у подслеповатой лампадки, будто тоже уставились на нее, так же пристально и нетерпимо, как и сама Ефросинья.

Девушка потупила взгляд, уставилась на подол собственного платья.

– Хорошо, – прошептала. – Я поняла. Пусть так.

И выскользнула из избы, вздохнула полной грудью колкий от вечерней прохлады и живой воздух. Скит стоял на пушке леса. За оградой тянулись редкие сосенки, уводили в густой, первобытный лес, сейчас черный и мрачный, медленно просыпающийся от спячки. Едва не потерянное ощущение чего-то нового и сильного, расцветающего в ее груди, вернулось к Карине.

Пока добрались до локации, продрогли до костей – у Горация в машине сломалась печка, и всей команде пришлось ехать в холодном салоне, на холодных креслах, согревая руки дыханием и по очереди прикладываясь к термосу с горячим чаем, заботливо прихваченным Семеном для Татьяны и Зои – фотомодели. Зои – ясноглазая блондинка с пшеничными волосами, отливающими золотом, высокая, не худощавая, прекрасно «укладывалась» в сформировавшийся на Западе стереотип о русских – а именно на этно-теме Рафаэль и хотел сыграть.

Стас ворчал, когда машину подбрасывало на кочках и с тревогой поглядывал на подвешенные кофры с костюмами – он особенно гордился подготовленным для съемки «рубищем»: плотный лён с вытравленными по подолу, будто прогоревшими, пятнами, тонкая линия мережки и бахромы, зрительно состарившие полотно. Плетеный вручную пояс и налобное украшение и парчовые зарукавья с деревянными бляхами-нашивками.

– Я босиком что ли буду? – уточнила Зои с сомнением посмотрев через запотевшее окно на укрытые колким инеем поля: ночью опять подморозило.

Стас кивнул, напомнил бесстрастно:

– Мы это оговаривали.

– Ну я думала, в машине отогреюсь, а у вас дубак… – Девушка закусила губу, недовольно поморщилась.

Стас вздохнул:

– Не переживай, отогреем тебя, – он полез во внутренний карман, достал оранжевую упаковку со стельками, помахал ими перед моделью: – С подогревом, специально для тебя вчера взял. Так что все норм.

Девушка недоверчиво посмотрела на запечатанную упаковку, пожала плечами: с работой в последнее время все хуже, девочки из агентства берутся за самые сомнительные заказы, ей еще повезло – для крупного журнала фотографироваться, если повезет, на обложке окажется. Для портфолио можно и померзнуть. Зои положила голову на подголовник, мечтательно прикрыла глаза: при таком раскладе ее заметят, предложат контракт и она уедет, благо этот заказ оформила напрямую, не через модельное агентство – спасибо Семену – и в случае победы ей не придется делиться гонораром с этими упырями и выплачивать им отступные.

Зои уже мысленно вышагивала по мощеным улочкам старой Европы с крафтовым кофе в руках и в дорогом пальто. Подумав, пририсовала еще брутального брюнета под ручку – для полноты картины: визуализировать так визуализировать.

И Ламборджини пусть стоит на парковке. С водителем. Ее водителем. «Интересно, сколько «Ламба» стоит, это вообще реально – ее купить?» – озадачилась девушка.

Рафаэль, прищурившись, наблюдал за ней – искал нужный ракурс. У девушки красивый, выразительный профиль, высокая линия скул и точеная – подбородка. Красивые запястья и щиколотки, сухие, изящные. Он вспоминал отснятую Семеном локацию, представляя Зои на фоне разрушенной часовни, прикидывал.

Поэтому когда доехали и выгрузили оборудование, он уже точно знал, что делать. Выбравшись из машины первым, сразу пошел к возвышавшемуся на холме строению.

– Семен, стойки закрепляй вот на тех камнях. Ракурс отсюда берем, – он ткнул себе под ноги, придирчиво оглядывая экспозицию. – Го́ра, сделай что-нибудь с печкой… Околеем… Таня, Стас, вам сколько времени надо на мейк и одевание?

– Минут тридцать дай, – Татьяна выглянула из машины с сомнением посмотрела на свой чемоданчик.

Стас молча кивнул, соглашаясь. Пока с моделью работала Татьяна, он пошел к Рафаэлю и Семену.

– Хорошо получится. Колоритно, – отметил, встав за спиной фотографа. Он четко следовал принципу – сам себя не похвалишь, никто не похвалит. Или похвалит, но недостаточно.