На грани безумия (ЛП) - Стоун Кайла - Страница 37

— Я бы никогда не стала навязывать свою позицию никому из вас. Это должно быть групповое решение. — Выражение лица Розамонд было безмятежным, как всегда, но уголок ее глаза дернулся. — Давайте проголосуем, ладно?

Голосование прошло быстро. Большинство выступило против, но Розамонд, Джулиан и Виггинс проголосовали за.

Лицо Розамонд не изменилось. Она убрала несуществующий кусочек ворса с юбки и сложила руки на коленях.

— Если вы считаете, что Фолл-Крик лучше жить самостоятельно, то пусть так и будет.

Джулиан посмотрел на мать, нахмурившись.

— И все? Мы просто оставим это из-за нескольких старых бумеров, которые не могут идти в ногу со временем?

Розамонд поджала губы.

— Для этого и существует совет.

— Они ошибаются!

— Достаточно. — Розамонд бросила на Джулиана напряженный взгляд, выражающий неодобрение, но ее собственный голос оставался ровным и спокойным. — Решение уже принято.

— Но…

— Хватит. Ты ставишь себя в неловкое положение, Джулиан. Ты это нарочно?

Ей не приходилось повышать голос. Тот умел мгновенно превращаться из сладкого и мелодичного в резкий.

Уязвленный, Джулиан с возмущенным видом откинулся назад и скрестил руки на груди, лицо покраснело от досады.

Ноа положил руку ему на плечо.

— Все в порядке, брат, — тихо сказал он.

Побледнев, Джулиан отмахнулся от него.

Ноа старался не принимать это на свой счет. Джулиан никогда не мог ясно мыслить, когда злился. Он всегда был вспыльчивым, позволяя эмоциям брать верх над собой. День-два, и он снова станет прежним — лучшим другом Ноа.

По крайней мере, он на это надеялся.

Глава 37

Октавия Райли

День шестой

Октавия Райли была слишком измотана, чтобы двигаться. Она прислонилась к бетонной стене и застонала. Деревянная скамья оказалась чертовски неудобной и заставляла ее задницу болеть, особенно после того, как она застряла в этой дыре в последние двадцать четыре часа.

Может быть, прошло больше. Здесь ведь нет часов. Нет никакого способа определить время, кроме той жижи, которой их время от времени кормил охранник. Три приема пищи — отвратительная консервированная фасоль, свекла и вода.

Ей плевать на эту сырую, безвкусную еду. Она жаждала совсем другого.

Ее нервы были натянуты и трепетали от нужды. Холодный пот выступил на лбу. Она вспыхивала то жаром, то холодом, то снова жаром, несмотря на почти минусовую температуру.

Дрожь лихорадила все тело. Она уже дважды бросалась к ведру. Вся камера пропахла кислым потом, запахом тел и рвотой.

Все, чего она хотела, это получить дозу. Больше, больше и больше. Она нуждалась в ней. Жаждала ее. Это единственное, что избавляло от темноты, что заставляло ее убогую жалкую жизнь казаться другой, ярче, лучше.

— Я убью тебя, Аттикус Бишоп, слышишь меня! — кричал Рэй. — Я отрежу твой крошечный писюн и скормлю его тебе и этому крысомордому копу Шеридану!

Октавия застонала, снова переместилась, пытаясь устроиться поудобнее, но безуспешно. Она так сильно устала, но сон не шел.

— Может, хватит уже? У меня ужасно болит голова.

Рэй продолжал вышагивать.

— Я заставлю его заплатить за это! Я заставлю их всех заплатить!

Он часами ходил по узкой камере, плевался и ругался, кричал и завывал, стучал кулаками по древним железным прутьям, словно это могло что-то изменить.

Они находились в подвале исторического здания суда. Она никогда не бывала внутри, но тысячу раз проезжала мимо него по Мейн-стрит. Оно располагалось между азиатским бистро и прачечной, напротив единственного в городе светофора.

Здание суда сохранилось с давних времен, хотя сейчас оно использовалось как музей для школьников, редких шикарных ужинов по сбору средств и скучных заседаний городского совета.

Единственной камере в подвале насчитывалось сто тридцать лет, и она все еще оставалась в идеальном рабочем состоянии, если кому-то это интересно. Железные решетки. Бетонные стены. Единственный керосиновый фонарь висел на крючке у лестницы.

Один из полицейских разбил стеклянный футляр, в котором хранилось старинное кольцо для ключей, и использовал его, чтобы запереть их здесь. Ключ они, скорее всего, выбросили.

— Выпустите меня! — кричал Рэй. — Я приду за каждым из вас!

Октавия едва открыла глаза. Менее чем в десяти футах от нее четыре кузена Рэя расположились в ряд вдоль второй деревянной скамьи. Томми спал, открыв рот и громко храпя, откинув голову к решетке.

Рэнди, прозванный «Никелем» по какой-то дурацкой причине, которую она не могла вспомнить, и самый младший брат, Баки, сидели неподвижно, опустив головы и сгорбившись, положив предплечья на колени. Они тихо переговаривались друг с другом, ругались и фантазировали о том, что сделают с этими суками, как только выберутся из этой чертовой камеры.

Билли был самым страшным. Он сидел прямо, худые плечи отведены назад, глаза блестящие и черные, как панцирь жука. Из-за косого глаза казалось, что он смотрит сквозь тебя, а не на тебя.

Она не думала, что он спал с тех пор, как их привезли через несколько часов после Рэя и Октавии. Октавия не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь видела его спящим.

«Он убивал людей, — сказал ей Рэй. — Вытащил одного парня из трейлера и задушил его голыми руками. Разрезал его тело бензопилой и выбросил куски в озеро Мичиган». Она поверила.

На этот раз Билли и его братья даже ничего не сделали. Глупые копы маленького городка думали, что им все можно, что они выше закона. Сразу после ареста Рэя и Октавии они набросились на Картеров. Арестовали братьев прямо на их собственной территории.

Двоюродные братья Рэя были с похмелья, сонные, неподготовленные. Без мобильных телефонов у Октавии и Рэя не нашлось способа предупредить их.

Автоматическое оружие хранилось в подвале за фальшстеной. Из-за многочисленных тюремных приводов Картеры прятали арсенал, который они собирали годами: AR-15, AK-47, карабины M4 и все блестящие патроны к ним.

Томми успел схватить охотничье ружье и выскочить на крыльцо. Он открыл огонь, но прежде чем началась настоящая стрельба, прибыли полицейские.

Картеров арестовали и надели наручники еще до того, как у них появился шанс сразиться.

Октавия кипела от ярости. Она знала, что Рэй и остальные чувствуют то же самое. Их презирали и унижали. С ними обращались как с полным мусором.

Они не звери, которых нужно держать в клетке в сыром, промозглом подземелье. Они заслуживали лучшего, гораздо лучшего.

Все это — то, как с ними так несправедливо обращались — наверняка незаконно. Никаких адвокатов. Никаких чертовых телефонных звонков.

Ее уже много раз арестовывали. Она знала, как это должно происходить.

К ним не пускали посетителей. Не пустили бы даже ее собственную дочь. Если бы она вообще пришла.

«Почему ты думаешь, что она захочет тебя навестить? Она тебя ненавидит. И ты заслуживаешь этого».

Октавия попыталась вытеснить этот противный, хнычущий голос из своей головы. Для этого и нужна наркота. Чтобы избавиться от всех мерзких мыслей. От всех темных и мерзких вещей, о которых ей не нравилось думать, которые она предпочла бы выкинуть из головы.

Билли все еще наблюдал за ней. Так неподвижно, если не считать этого странного блуждающего взгляда. От этого у нее мурашки по коже. Все в нем вызывало у нее мурашки.

У нее хватало мыслей и похуже, чем о кузене-маньяке Рэя. Ее встревоженный, изломанный мозг с трудом удерживал какую-то одну мысль. Только потребность, отчаянная жажда, когтями впивающаяся в ее вены.

Она должна выбраться отсюда, должна получить свою следующую дозу, несмотря ни на что. Ей казалось, что без этого она умрет. Она умрет прямо здесь, дрожа в жалкой луже собственной мочи и рвоты.

Глава 38

Ноа

День шестой

— Мы сделаем остановку, — крикнул Джулиан Ноа. Он припарковал свой снегоход перед церковью Кроссвей и снял шлем.