Лунная дорога. Часть 1 (СИ) - Герцик Татьяна Ивановна - Страница 20

– Она не хочет с тобой говорить? – враз догадалась я.

– Да. Но ты передай, пожалуйста… – голос у отца был жалобный, даже болезненный какой-то.

Пожав плечами, я потопала вниз. Мама сидела у себя. Протянув ей телефон, кратко пояснила:

– Отец.

Она недовольно на меня посмотрела, но трубку взяла. Правильно, в моем присутствии они отношения старались не выяснять. Чтоб не смущать ее, я ушла на кухню, налила молока из холодильника и принялась неторопливо пить маленькими глотками, потому что холодное, а горло надо беречь.

К сожалению, мне был слышен весь разговор, несмотря на то, что дверь на кухню я закрыла.

– О каком прощении может идти речь, Антон? – мамин тон мог бы заморозить и статую. – Ты же первым делом наведался к девочкам твоего милого дружка, молодость вспомнил. Откуда я это взяла? А вас видела Вера Устинова. И слышала, как вы с Васькой вино брали, потому что настоящие мужчины к бабам с пустыми руками не ходят.

Потом молчание и язвительный смех мамы:

– Что значит, ничего не было, Антон? И ты считаешь, что я такая дура и тебе поверю? И не надейся. По крайней мере, все стало ясно. Недаром всегда подозревает тот, кто грешит тем же самым. Я тебе никогда никакого недоверия не выказывала, хотя поводов было предостаточно. Но я тебе верила. И зря.

И снова молчание, угрожающее такое.

– Знаешь, мой дорогой, – это прозвучало на редкость саркастично, – даже если там ничего и не было, одно то, что все могло бы быть, уже повод для развода. Нормальные мужья по бабам не ходят. И если тебе этот твой любвеобильный дружок дороже семьи, то считай себя свободным человеком и гуляй, сколько душа пожелает. Все, больше я с тобой разговаривать не буду, и Машу в наши отношения не вмешивай.

Через пару минут мама выглянула в коридор и воскликнула:

– Доча, ты где?

Вышла в коридор с кружкой молока в руке. У мамы сверкали глаза от непролитых слез, щеки раскраснелись от гнева. Она протянула мне телефон и попросила:

– Ты больше мне телефон не передавай, если отец звонит. Прости, но мне с ним говорить неприятно.

Я кивнула, и мама ушла обратно к себе, как-то уныло сгорбившись и опустив голову. Я проводила ее сочувственным взглядом.

Итак, что мы имеем? Отец сдуру поддался уговорам дяди Васи и потащился с ним к его знакомым шлюшкам? Да, я почему-то думала о нем лучше. Нет, я не в пустыне живу и вижу, что делается вокруг, но мне почему-то всегда казалось, что папа – порядочный человек и мама ему по-настоящему дорога. Ошиблась.

Что ж, это не единственная моя ошибка в жизни, как говорила бабушка, когда я двойку вдруг получала или делала что-то не так. И к ошибкам надо относиться как к невыученным урокам – выучил и на ус намотал.

Понимая, что ничем маме помочь не могу, ушла к себе, проверила, все ли у меня приготовлено к поездке, включила будильник телефона на восемь часов и улеглась спать пораньше.

Утром меня разбудила мама.

– Извини, доча, что бужу так рано, но хочу пожелать тебе хорошо отдохнуть и удачно доехать. Денежки я тебе оставила, думаю, хватит. Надеюсь, на будущий год мы с тобой рванем куда-нибудь вместе.

Я сонно улыбнулась и пообещала звонить. Когда она вышла, посмотрела на часы. Семь утра! Еще поспать или вставать уже? Немножко полежала, потом сделала-таки свой привычный комплекс тибетской гимнастики, которому меня научила бабушка, и встала.

Отвыкла я от раннего вставания, отвыкла. В голове что-то шумело, тело было дряблым и расслабленным. Надо будет начать бегать по утрам. Но это потом, когда я в школу пойду.

Приняла душ, чтобы взбодриться. Взбодрилась аж до ознобистых мурашек. Еще бы, от ледяной-то воды из скважины. Похоже, сдох водонагреватель. И так всегда. Когда отца дома нет, техника тут же от рук отбивается. Но это, в принципе, неважно. Все равно здесь скоро никого не будет.

Принялась за завтрак. Поесть нужно было довольно сытно, но так, чтоб после обильной еды не укачало. Залезла в морозилку, вытащила куриные наггетсы, приготовила и съела. Сытно и нетяжело. Кура вроде и мясо, но после него такой тяжести в желудке, как после говядины или свинины, нет.

Полдесятого снесла вниз приготовленные вещи, но дверь открывать не стала. Боюсь и Красовского, и его подарочков. Если он еще чего вздумал мне принести, я даже трогать не буду. Пусть лежит, где лежало.

Минут десять одиннадцатого подошла машина. Выглянула в окно – у калитки стояла знакомая мне синяя «тойота». Спустилась с крылечка, помахала рукой дяде Славе. Он вышел из салона, забрал у меня сумку, забросил в багажник. Едва вышла из калитки, как навстречу мне из густой травы поднялся до чертиков мрачный Красовский.

– Ты что, уезжаешь?

– Как видишь, – так же, не здороваясь, ответила я ему. – Я же тебя предупреждала.

– Куда? – требовательно вопросил он, осуждающе насупившись.

Чудненько! Теперь я без милостивого позволения этого красавца шагу ступить не могу? Отвечать не стала, тогда он повернулся к насмешливо наблюдающему за нами дяде Славе.

– Куда вы едете?

– В Анадырь, – совершенно серьезно, без намека на улыбку, ответил ушлый дядька. – Отдыхать будем. Погода там сейчас как раз чудная – минус двадцать и северное сияние на полнеба.

Красовский завис. Пока он отвисал, видимо, соображая, где этот самый Анадырь находится, я шустро залетела на заднее сидение к Сашке, захлопнула дверцу, дядя Слава сел на место водителя, и мы отправились в долгий путь.

«Форд» деда стоял возле общих ворот. Увидев нас, мне принялись махать руками все пассажиры его машины – он сам, бабушка и двое моих кузин. Я помахала в ответ.

Дед пропустил «тойоту» дяди Славы вперед, метров через двадцать тронулся следом. Я понимала, почему такой интервал – на гравийной дороге пыль стоит столбом, нужно хоть немного подождать, пока она уляжется.

Через пару дней к ночи прибыли в Адлер.

Бабушка обнялась с поджидающей ее сестрой, мы оставили вещи в давно знакомом пристрое и всей командой рванули на берег.

Здравствуй, Черное море!

После месяца, проведенного у Черного моря, я была если не черной, то весьма загоревшей. Инка назвала меня золотинкой с шоколадки и все допытывалась, как мне удалось так ровно загореть. И чего пристает, Фома неверующая? Я же ей сразу сказала, что усердно мазалась пенкой для ровного загара. Причем самой дешевой. Нет ведь, не верит.

Дома все было по-прежнему. То есть была мама, но не было папы. Причем мама была как-то странно возбуждена. Видимо, и ей было не по себе, но менять ситуацию она не собиралась, хотя отец несколько раз пытался помириться. На все его попытки она решительно заявляла, что впервые за многие годы чувствует себя полноценным человеком. Я с ней не спорила, ей виднее.

А вот мне без папы было тоскливо. Жаль, что все так получилось. Может, еще помирятся? Но, глядя на решительно настроенную маму, эта надежда превращалась в призрачный мираж.

С дачи мы привезли в город все, что нам было нужно, и теперь там не появлялись, отдав все на откуп старшей маминой сестре. Нам и того, что мы заготовили за лето, на несколько лет хватит. Красовского я больше видела и забыла, как прочитанную не очень интересную книгу. Хотя порой и появлялась любопытствующая мыслишка: и кого он окучивает теперь? И тут же удивлялась столь несвойственному мне праздному любопытству: мне-то какое до этого дело?

Первого сентября отправилась в школу в одиннадцатый раз, надев коричневую форму с фартуком из белоснежного сатина. Мы об этом с девчонками еще в прошлом году договаривались.

Это было классно! Все-таки какая она красивая – форма дореволюционных гимназисток! Потом такие же платья и в советские времена в школу носили, у моей бабушки оно в загашнике сохранилось, я в нем и пошла, чуть-чуть только по фигуре переделала. Старый фартук, увы, пожелтел, пришлось шить новый по его образцу.

Наш класс был самый крутой! От нас глаз было не отвести! Парни нарядились в темные костюмы с белыми рубашками, и кое-кто был даже при галстуке, но на нашем фоне они выглядели блекло. Хотя это правильно: раньше говорили, мужчина – стебель, а женщина – цветок.