Артефаки. Часть 2 (СИ) - Вернер Анастасия - Страница 22

— Выйдет ли он из комы? — «помогла» доктор Уилсон. — Шансов мало. Но они есть. Мы будем ждать, наблюдать за его показателями.

— Отёк мозга… это же почти смертельно, — прошептала я. — Это же смерть.

— Вы врач? — Она выгнула бровь. Я покачала головой. — Если он лежит у нас на искусственном обеспечении, значит, не умер. У парня есть сорок дней, чтобы выкарабкаться.

— Сорок дней?! — Голова пухла от потока информации, не имеющей никакого смысла.

— В его медицинской карте стоит отказ от искусственного поддержания жизни в безнадёжном случае.

— Случай же не безнадёжный.

— Если через сорок дней не будет никаких изменений, то безнадёжный. — И снова этот тон. Она, что, робот?! — Девушка, не хороните парня раньше времени. Я видела случаи гораздо хуже. Из комы выходили и более тяжёлые пациенты.

— А… а артефакты?

— Во-первых, не существует таких артефактов, которые заставляют мозг работать. Во-вторых, даже если бы они существовали, Джош отказался от использования артефактов.

— Когда?!

— Ну не во время операции, — её голос пестрил раздражением. — Послушайте, возвращайтесь к себе. Мы делаем всё, что в наших силах. Сейчас вы ничем ему не поможете. Если верите в Бога, то лучше помолитесь. Это придаст сил и вам, и Джошу. Я серьёзно.

— Ладно. Спасибо. — Я развернулась, чтобы уйти, но вдруг замерла и спросила в пол-оборота: — То есть, если он не очнётся, вы его отключите?

— Да.

— А… а кого приглашают на эту процедуру? — Голос охрип.

— Вы рано его хороните.

— Кого. Приглашают. На эту. Процедуру? — процедила. — Мне можно будет прийти?

— Можно, — кивнула доктор Уилсон. — Вас зовут Эрин, да? Я вас запомню.

— А его вещи уже отдали родным?

— Эрин, он ещё не умер. Все его вещи лежат в палате. А… только один момент. Если это всё же произойдёт, Джош станет донором органов.

— Тоже какой-то пунктик в его карте, которую он заполнил перед комой?

— Он заполнил её намного раньше. Странно, что вы этого не сделали.

— И что же… зачем вы это говорите?

— У нас в больнице много детей ждут пересадку.

— И чем Джош поделится через сорок дней? — бесцветно уточнила я.

— Эрин, я всего лишь информирую вас.

— ЧЕМ?!

Доктор Уилсон сохраняла нейтральное выражение лица.

— Предварительно он идеальный донор сердца.

— Сердца? — Не знаю, как устояла на ногах.

— Вас это удивляет? Люди годами ждут здоровые органы, это, по-вашему, смешно?

— Это о-фи-ги-тель-но смешно. — Губы едва шевелились. — И как зовут счастливца?

— Я не имею права разглашать эту информацию.

— Ну как обычно, — брезгливо отмахнулась я. — Сердце моего друга хотят кому-то пересадить, а я даже имени его не знаю. И с кем же я буду дружить? Это сердце, знаете ли, одно на миллион. Вы такого доброго и забавного сердца больше никогда не найдёте! Так что пусть только попробует не оценить этого сердца!

Я провела костяшками пальцев под глазами, вытирая слёзы.

— У нас в больнице есть комната психологической помощи. Если почувствуете, что не справляетесь с этой информацией, лучше сходите туда.

Доктор Уилсон выключила планшет, развернулась и пошла в другую сторону коридора, делая вид, что ничего мне не говорила.

Глава 9

Жизнь совершенно потеряла смысл, завтрашний день представлялся огромным чёрным пятном. За последние месяцы такого не бывало. Я просыпалась по утрам и знала, что делать, более того, даже знала, для чего мне всё это нужно.

А теперь не осталось ничего.

Я шла на поправку, доктор Дэппер говорил, что скоро меня выпишут. Это значит, ещё немного — и домой. Вот только мне не хотелось домой.

Ужасное чувство, когда это всё тебе больше не нужно. Когда ты готов умереть, лишь бы больше не чувствовать того угнетения, которое не отпускает в знакомых стенах. Паршиво чувствовать себя сволочью, которая не хочет вернуться в семью.

Я понятия не имела, что делать дальше.

Хотелось закрыть глаза и погрузиться в небытье. Навсегда. Чтобы больше не чувствовать угрызений совести, эмоциональной опустошённости и боли в правой руке. А рука болела постоянно. Она знала, что не заслужила быть обездвиженной, не заслужила этого беспомощного положения… когда она может создавать артефакты, обгонять в этом самого Юргеса! Рука своей болью обвиняла меня во всём.

Очень хотелось напиться.

Выхлебать бутылку чего-нибудь настолько крепкого, чтобы желудок аж скрутило: в таком состоянии не о чем думать, кроме того, насколько же человеку может быть невыносимо просто существовать.

Эта мысль настолько мне понравилась, что я даже сползла с больничной койки и доковыляла до двери. Только вот когда она отъехала в сторону, меня ждал огромный такой сюрприз.

— Пап?! — выдохнула.

— Пап, — подтвердил он, явно не успев придумать ответ достойнее.

У него в руках были цветы… два пиона.

— Ты пришёл меня хоронить? — Я моргнула, тщетно надеясь это развидеть.

— Нет, просто… так с твоего ракурса выглядит, их тут три на самом деле, вот, видишь.

Одновременно со словами он нервно начал отлеплять стебли друг от друга. Отлепил. Продемонстрировал.

Повисла пауза.

— М… ну… проходи, — испытывая жутчайшую неловкость, промямлила я.

Он прошёл. Огляделся, не сильно заостряя внимание на деталях. Обернулся.

— Как дела? — начал с самого банального вопроса из всех ныне существующих банальных вопросов.

— Нормально, — ответила я самой банальной фразой из всех ныне…

— Как рука?

— Не очень.

— Болит?

— Есть немного.

— А… лекарства пьёшь?

— Заставляют.

— И правильно делают. — Он помолчал и добавил спустя пропасть времени: — Лекарства нужно пить.

— Как у тебя дела? — проявила я чудеса оригинальности.

— Нормально, — проявил и он чудеса оригинальности.

Я положила цветы на тумбочку, прошла к своей койке и забралась на неё с ногами. Пятки укутала в простынь — так теплее.

— Ты за этим пришёл? Спросить, как у меня дела? — На этот раз мой вопрос был уже не самым вежливым, да и тон оставлял желать лучшего.

Отец, тем не менее, его проигнорировал.

— А цветы в вазу поставить не хочешь?

— У меня нет вазы.

— Да? Вроде бы VIP-палата. Сейчас я договорюсь.

— Не… — моё восклицание затерялось в пустоте, Руперт уже покинул помещение. Из коридора донёсся его голос, потом двери закрылись.

Я устало откинулась на подушку. Этот день никак не мог быть хуже, но теперь он явно войдёт в ТОП худших дней за всю мою жизнь.

Руперт вернулся с вазой в руках. Поставил в неё цветы и украдкой взглянул на меня.

— Врачи о тебе хорошо заботятся? — предпринял новую попытку завязать диалог.

— С каких пор тебя это волнует? — раздражённо отозвалась я, устав обмениваться любезностями. — Тебе ведь никогда не было дела.

До меня донёсся тихий, но достаточно красноречивый вздох отца. Руперт стоял ко мне спиной, так что я не видела его лица, но уверена, на нём отпечаталось нечто вроде злости. Я ведь пилила его подобно матери.

— Это нормально, — добавила несколькими секундами позже. — Так бывает. Я тоже такая. Я… на некоторое время я отдалилась от своего друга. Поставила собственные проблемы выше того, чтобы просто поинтересоваться, как он там. И знаешь, что?

Руперт Берлингер методично поправлял листочки у пионов. Кто-то мог подумать, что он перфекционист, но на самом деле ему просто нужно было себя чем-то занять. Тонкие пальцы двигались слажено, завораживая взгляд, но после моего вопроса они замерли. Руперт обернулся.

— Он в коме сейчас, — сказала я бесцветно. — Его сбил поезд. И он так лежит уже почти неделю. А я узнала только сейчас.

— Ему можно чем-то помочь? — попытался проявить участие отец.

— Врачи будут ждать сорок дней. Если не будет никаких улучшений, они отключат его от аппарата и пересадят кому-то сердце.