Навечно в грёзах (СИ) - "Eva 4444" - Страница 150

— НАШ! — громко перебил чертёныш.

— ВАШ ребёнок нужен оркам для специального магического обряда. Цель древнего обряда заключается в том, чтобы ослабить всю демоническую расу, и в случае успеха каждый обитатель Тартаса лишится больше половины всех своих сил. Регенерация, сверх сила и невероятные уникальные умения, унаследованные от рождения. После этого обряда все демоны станут слабы как люди.

Я всё рассказывал, а выражение откровенного непонимания так и не сходило с лица сына. От полученной информации в его глазах в геометрической прогрессии множились бесчисленные вопросы.

— Но причём тут наш ребёнок?

Вот он — тот самый роковой вопрос, после которого я буду не в силах остановить цепную реакцию ответов. Сейчас или никогда. Точнее, нет, не так. Если не сейчас, то он уже никогда мне не простит замалчивания нашей тайны. И я ответил:

— Для такого сложного древнего обряда, для того, чтобы сокрушить всю демоническую расу, нужен кто-то с моей кровью… кровью первородных демонов.

Он так и не понял. Может, устал, вымотался пленом, пытками и перелётом… а, может, не желал понимать.

Интуитивно предчувствуя подступающее, медленно крадущееся озарение, Рэнн, невесело, нервно хихикнув, спросил:

— Бля, только не говорите мне, что Амайя от тебя, Вилан, а не от Малфаста. Она ведь не твоя дочь?

В неописуемом диком страхе, но также и долгожданном предвкушении облегчения своего молчаливого бремени, я ответил:

— Амайя от Малфаста. ОНА — не от меня.

Хотел было продолжить говорить, но не смог. Оказалось, эти заветные слова чертовски сложно выговорить. Застряли в горле дерущим комом и дальше не идут. Голос пропал, и я не стал продолжать безуспешные попытки вытравить из себя единственное слово «сын». Но он и сам всё понял. Вскочил со стула, пристально вглядываясь в моё раскаивающееся лицо, а после — безумный оскал и в глазах откровенное неверие в свои догадки. Натянутая кривая улыбка, которая ударила больнее, чем любое гневное слово в мой адрес. Но я её заслужил. Дышит глубоко и прерывисто, а, не дождавшись от меня реакции, в поисках ответов перевёл вопрошающий взгляд на Айлин. Любимая с не менее сожалеющим выражением лица прижала руки к груди и несколько раз кивнула ему. Снова взгляд на меня, и натянутая улыбка сползла с лица сына, сменившись выражением немыслимой горечи. Всё ещё продолжая отрицать реальность, Рэнн, в неверии качая головой, сделал пару шатких шагов назад, а после и вовсе отвернулся. Так он простоял всего пару секунд, но для меня они длились целую вечность. Ведь именно в эти мгновения мой сын переваривал услышанное, переосмысливал свою жизнь и решал… решал, как именно он теперь ко мне относится. Решал за нас двоих.

Обернулся и насмерть придавил меня плитой глубокого разочарования в глазах. Мне невольно захотелось куда-нибудь присесть, ибо ноги напрочь отказались держать, а он смотрит на меня с нескрываемым презрением и одним только взглядом рушит всё, что нас до сих пор связывало. Сегодня я —алчный глупец — в эгоистичном желании приобрести сына потерял единственного друга.

Рэнн, вцепившись пятернёй в отросшие волосы, грязно выругался, а я наконец на негнущихся ногах доковылял до трона и присел. А после безрадостно констатировал вслух то, что все мы теперь и так прекрасно понимали:

— Не смей за ней лететь. Ты не имеешь на это права. Ведь ты принадлежишь Тартасу и именно ты — его единственное будущее. А, может… и Арнорда.

— АРНОРД — ЕЁ! — яростно завопил, с отвращением глядя на меня, а после спешно вышел из зала, напоследок громко хлопнув массивными дверьми.

Думал, ожесточённый бой окончен. С треском проигран, но всё же окончен. Ошибся. Безмолвно стоящая в сторонке Айлин едва слышным шёпотом произнесла:

— Он прав, Вилан. Мы должны вызволить её из плена. И твои до смерти уставшие воины тоже ей задолжали. Жизнью. Позволь Рэнну вытащить её.

(Anne-Sophie Versnaeyen, Gabriel Saban, Philippe Briand — The Power of Mind)

Ну, понеслось… Если вспыльчивого импульсивного Рэнна ещё можно было переубедить аргументами, задавить авторитетом — на крайняк, то перед этой женщиной я бессилен. Сознаюсь! У неё просто дьявольская выдержка и непробиваемая аргументами, своя, специфическая, не поддающаяся моему пониманию логика. Оттого и «жили долго и счастливо» не про нас. С ней каждый грёбаный день как на ринге. И бои наши почти всегда без правил. Нескончаемая борьба и споры на грани потери рассудка.

— Я не стану рисковать единственным ребёнком, единственным наследником Тартаса, даже ради той, которая этот самый Тартас недавно спасла. Я придумаю другой способ, как уберечь демоническую расу. Он мой сын, Айлин!

Ну, вот, голос любимой так некстати прорезался, и она уже повышенным тоном принялась меня упрекать:

— А она моя дочь! — Подошла ко мне вплотную и в укоре сощурила изумрудные глаза, обрамлённые полосками густых ресниц. — Я спасла от казни Рэнна, а теперь ты спаси Амайю!

Спасла она… Ахуеть, спасла! Сначала подтолкнула его, даже пнула под зад на верную смерть, отправила к этой ненормальной девчонке, а после, как жареным запахло, героически спасла.

— Дочь, говоришь? Что-то ты не шибко об этом вспоминала, когда бросила её и позволила своему недосынку слюни на неё пускать более ста лет. Ведь знала, что он её далеко не братской любовью любит…

За доли секунд в её очах вспыхнула ярость вперемешку с невообразимой болью, и разгневанная Айлин в бессилии залепила мне тяжеленную пощёчину. Что ж, не впервой. Эта непомерно бесстрашная женщина частенько позволяет себе подобное. И, да, мы снова это делаем… намеренно калечим души друг друга, предательски ударяя по самому больному месту. Ведь кто, как не мы, достоверно знаем, где именно оно находится.

— Ты тоже Рэнна не как отец воспитывал! А сейчас вывалил свою долгожданную правду на бедного мальчишку, будто ему и без тебя было мало. Его любимая и ребёнок у орков, а ты тут «жди меня» устроил с долгожданным воссоединением потерянных родственников. — Укоризненно сощурив глаза, говорит тихо, но так метко. Каждое слово прямиком кинжалом в самое сердце. — Думал, он кинется тебе на шею с объятиями? Самонадеянный дурак! — Она всё говорила, а я молчал. Мог бы, конечно, её заткнуть, ударить, удушить насмерть, чтобы слова больше сказать не могла, чтобы больше никогда не смела о нём, и вот так. Но я просто стоял и молча слушал. Ведь она говорила чистую правду, а правда в нашем мире так редка. Особенно в присутствии Королей. Все всегда изворачиваются и лгут в угоду своим интересам. И лишь немногие способны без страха за собственную шкуру критично разнести тебя в пух и прах. Способны только те, кто действительно любит. И, видать, я её нехило задел, поскольку Лина завелась, как никогда, и всё продолжала резать меня на живую… — Толку с того, что ты был неподалёку от Рэнна, преследовал его, словно вторая тень, если, как только он вырос, затесался в его дружки и поощрял разгульный образ жизни? Сколько было пьянок и борделей? Сколько было бездумных рискованных развлечений? Куда подевалась твоя отцовская забота? Похоже, что всё это время самый бесстрашный демон Тартаса трусливо боялся стать настоящим отцом и быть отвергнутым сыном!

Всё, что она в гневе выливала на меня, — всё это я сполна заслужил. Но от невыносимой боли, причиненной её словами, не сдержался и я. А, едва сказав свои ядовитые слова, сразу пожалел, но было поздно.

— Да, я плохой отец! Признаю! Но, знаешь, это всё от того, что сын у меня один. Нету, на ком потренироваться! Ты ведь мне так и не родила…

Лицо Айлин превратилось в неживую маску с уродливой гримасой пустоты. Она, неуверенно качнувшись, в трансе развернулась и, словно сломанная кукла кукловода, шаткой походкой направилась к двери. А, не дойдя до неё всего пару метров, ухватилась за ближайший стул и тихо сползла по нему на пол.

Зря я так с ней. Не умею я уступать, вовремя отступать. Мне — придурку — в каждом споре с ней обязательно нужно биться до последнего, до кровавых подтёков из носа и рта, даже если я не прав. А она — моя нежная и хрупкая Айлин, — она просто желает мне добра и любит. Любит меня, долбаёба, несмотря на то, что неоднократно вот после таких сражений насмерть я заклинал её уйти, бежать от меня со всех ног, чтобы сама целей осталась и душа не истерзана. Но всякий раз она оставалась. Тем самым упрямо доказывая, что любит, а я её так и не заслужил.